Жужжите всем о васильках! «Картинки» с подростками

Подхожу. Вполне миролюбивые ребята. Студенты. Бурное обсуждение того, что только что произошло. Из водостока, подтаяв, ухнула вниз глыба льда. Осколком зацепило девушке ногу. «Такой корявый лёд! Такой корявый…» – испуганная девочка бормочет одну и ту же фразу, потирая коленку.

А прыгающий с кулаками парень… Это, оказывается, он так вступался за напуганную красавицу: отбарабанил кулаками по водосточному жёлобу, вытрясая из него остатки ледяного заряда. А потом переметнулся к другому жёлобу – подальше от крыльца. И тоже – трах-та-ра-рах! И озорно, и агрессивно. Чтобы корявый лёд – оземь! В облако синих брызг!

Вот и всё. А трамвай потащит по городу кого-то, даже не заметил, кого… уверенного, что судьба вновь свела его со сволочами, наглыми и агрессивными. И сколь ни баюкай такого мягким плавным снегопадом, всё равно он будет защищаться от мира грубостью, агрессией, сжатыми кулаками, называя их ответными.

2008, 28 января

Магнит на холодильник

Несколько дней назад у меня «ВКонтакте» появился Лёша. Хмыкнул, исчез. А потом, с его подачи, вдруг объявилась целая толпа. «ЮрВасы» (так называет себя моя подростковая гвардия) и сочувствующие. Первый день общался до двух ночи. Узнавал новости. Отвечал на слова признания… Сам говорил комплименты.

Второй день – до полтретьего утра.

Потом понял: надолго меня не хватит.

Да и не так уж нужно моё общение ребятам. Им важнее другое, чтобы среди друзей болталась и моя фотография. Как память о их собственном замечательном детстве.

Так, вернувшись из прекрасной турпоездки, вешают на холодильник магнитик. С картинкой далёкого города. Этот магнитик – свидетель счастливых дней и напоминание о них.

Я – такой же магнитик. Я болтаюсь на ребячьих «холодильниках» и своим видом отношу моих повзрослевших друзей к самой счастливой поре их жизни. Просто волею обстоятельств я оказался «замешан» в их взрослении и вот теперь что-то собой символизирую.

2009, апрель

Бриллиантовая рука

В вагон метро вплывают четыре смайлика. Точнее, входит молодая женщина, у которой брови, как дуги. А рядом сын – двенадцатилетний мальчишка. С такими же бровями. Садятся рядышком.

Мальчик склоняет голову на материнское плечо: и смайлики становятся на место – изображают радость на кротком сообщении лица.

Женщина вздыхает и клонит голову к макушке сына. Теперь и её брови-смайлики значимы: только они противоположность улыбки. Смайлики печали. Почему, и гадать не надо. На руке мальчишки гипс. В гипсовом корсете – безымянный палец и мизинец. Как их можно сломать? Если только расшибать ребром ладони кирпичи. Или делать что-то похожее.

Мальчик улыбается. Мама грустит. В семейных отношениях, как в сообщающихся сосудах, – разные уровни. От этого лёгкое напряжение. В мире полно напряжений во сто крат мощнее. Но почему-то хочется разрешения вот этого, невеликого…

Поезд останавливается. Мальчик вскакивает. Пытается схватиться за поручень. Гипс громко стучит о поручень.

– Фу ты, – восклицает мальчишка. – Бриллиантовая рука!

И они с мамой начинают негромко смеяться. Про руку не уверен… Но смех здесь точно бриллиантовый. Наверное, именно так звучат пересыпаемые из ладони в ладонь бриллиантики.

И всё! Потенциал напряжения исчез. Настроение в сообщающихся сосудах выровнялось. Мир вернулся в семью.

А за малым порядком вдруг настанет и большой?

2011, 1 ноября

Гулливер

Шагает впереди меня подросток. Росточка невысокого. Коротышечка. Но полон достоинства. И откуда оно, это достоинство, не сразу могу понять.

Лишь потом различаю: в руке у пешеходика – фирменный пакет магазина «Гулливер». И парень держит себя так, будто опасается ненароком кого-нибудь задеть в своей великанистости.

А всё – пакет в руке. Всего лишь знак. Всего лишь брэндик. Но какую стать-то придаёт парнишке.

2011, 11 ноября

Жирафы

Едет длиннющий кадет в вагоне метро. Лопоухий, худой и длинный-длинный.

В камуфляже. На бушлате – погоны. На погонах – пластмассовые буквы КК («Кадетский корпус»). Только буквы надломаны.

У первой К отломана верхняя половина вертикальной палочки. Буква смотрится как жираф, склонивший шею. Жираф покорный, смиренный, готовый на всё.

У второй буквы К отломана верхняя диагональ. И это, конечно, жираф с горделиво поднятой головой.

Так и стоят на погончике два жирафа друг перед дружкой. Один виновато тянется ко второму. А второй (вторая?) – замершая неприступность. КК. Иероглиф незавершённого конфликта. Иероглиф трудного разговора. Иероглиф нечеловеческих страстей.

А может, это знаки заговора?

КК. Окаменелое постоянство, соблазняемое длинношеей подвижностью.

Может, это знак какого-нибудь кадетского тайного общества? Например, общества «Жирафы»?

Вот бы спросить у кадета.

Но тот плюхается на свободное место. Закрывает глаза. И дремлет, всё сильнее расслабляясь. Сползают с колен ладони. Опускается голова. Даже уши-лопухи, кажется, расслабленно обвисают вдоль щёк.

Что его сморило? Отчего утомился? От страстных «разборок»? От тайных замыслов?

Не известно. Молчит парень. Только посапывает.

И лишь на его погончике – то ли энергичная сцена объяснений-оправданий, то ли осторожный ход вкрадчивого сговора. КК.

2011, 11 ноября

Разрушение красоты

Очаровательная девочка сидит на скамье. Над ней склонился мальчик. Что-то там возится над своей попутчицей. Вечная тема влюблённых?

Вечная, да не вечная. Что-то меня настораживает. Присматриваюсь. Парень фотографирует девочку на сотовый. Для этого изгибается, выворачивает руку, заносит объектив сотового почти под нос девочки, стопорит его под острым углом, провоцируя самый невыгодный ракурс. Щёлкает затвором.

С удовлетворением разглядывает снимок на экране. Потом протягивает сотик девушке. Мне тоже виден результат: лицо на фотопортрете искажено, нос стал огромным – по сравнению с изящной реальностью. Одна ноздря зияет как чёрное дупло, вторая – узкая слипшаяся щёлка. Глаза закатились вверх. Одним словом, жуть!

Девочка хмурит брови, ругается, просит остановить несуразный фотосеанс. Но парень, возбуждённый этим разрушением красоты, ещё больше старается в поисках необычных ракурсов.

И я его вдруг понимаю. Я просто соотношу его маленькие суетливые усилия с тем громадным, растянутым во времени движением художнического мира, которое называлось, например: ЭКСПРЕССИОНИЗМ. Не он первый, этот мальчик… Сто с лишним лет назад красоту уже брали на излом, поскольку пытались понять, как она может сосуществовать рядом с войной, грязью, окровавленными бинтами и убийствами. Красота исходила на крик. На «Крик» Мунка, если хотите.

Что-то похожее и сегодня. За внешним «приколизмом» – глубинная потребность понять, как ЭТО может сосуществовать с равнодушием, с холодом мегаполиса, со всеобщей упёртостью в вопросы прибыли и барыша. Осторожное прощупывание: насколько ЭТО прочно, долговечно, неистребимо.