Любимая женщина Альберта Эйнштейна

Марго с наслаждением нежилась в небесно-голубой ванне, а в памяти возникли средневековые банные помывки в ее родном Сарапуле, откуда она еще девчонкой благополучно сбежала в Москву. Слава богу, папенька, присяжный поверенный, снабдил ее рекомендательными письмами к своему старинному столичному другу, доктору Ивану Бунину. Именно в его доме в Москве на Поварской юная, очаровательная провинциалочка и обрела тогда свой кров.

Ах, как здесь было здорово и интересно! Какие люди бывали в гостях у Буниных! Художники, артисты, поэты, почтенные думцы, задорные политики, журналисты... Куда там скучнейшим юридическим курсам мадам Полторацкой, которые Маргарита была вынуждена посещать, оправдывая перед родными свое затянувшееся пребывание в Москве!

Как-то в один из вечеров Маргарита познакомилась с очень симпатичной девушкой, которая представилась Ириной. У них быстро нашлись общие интересы. Только в самом конце беседы Ирина решила назваться полным именем:

– Ирина Федоровна. Шаляпина.

– Как, правда?..

– Правда, правда. К чему мне тебя обманывать? Приходи к нам завтра, я тебя и с отцом познакомлю, и с братом. Обязательно приходи.

С того дня все и завертелось. Маргарита каждую свободную минуту пропадала в доме Шаляпиных. Правда, самого Федора Ивановича ей доводилось видеть редко – спектакли, гастроли. Но зато когда он появлялся в доме, большой, шумный, громогласный, вальяжный, вкусно пахнущий водочкой и заморским одеколоном, в Маргарите сразу вспыхивали какие-то неясные ожидания и тревоги. Все вокруг становилось шумно, оживленно, весело. Без конца звонил телефон, и верный служка Шаляпина китаец Василий, носивший длинную-длинную косу, ловко скользя по паркету, то и дело выходил на парадное крыльцо открывать двери новым гостям.

Зато с сыном знаменитого певца Борисом отношения складывались легко и просто. Мальчишка страстно влюбился в новую подружку сестры и неуклюже пытался за ней ухаживать. Застенчиво вручал какие-то подарочки, букеты, открыточки, угощал конфетами. Маргарита, девушка разумная и расчетливая, позволяла ему далеко не многое, но молодого художника это вовсе не злило, а только еще больше привязывало к ней, прекрасной, желанной, но недостижимой.

Но однажды случился конфуз, которого мало кто ожидал. Однажды Ирочка Шаляпина, неожиданно рано вернувшись с занятий в театральной студии, услышала, что в дальней комнате слышатся какие-то неясные звуки. Подойдя ближе, она сразу поняла их происхождение. Не в меру любопытная, Ирина на цыпочках подкралась к двери спальни и чуть приоткрыла створку: интересно, да кто же там с папашей? И от неожиданности ойкнула: Маргаритка!

Разумеется, тем же вечером она рассказала об увиденном младшему братцу. У них и мысли не возникло осуждать отца. Подобные случаи «неуемных любовных игрищ и забав» уже случались с ним, и не раз, чуть ли не на их глазах... Но эта нахалка! Тянуть под венец Бориса и при этом баловаться в постельке с будущим свекром?!. Да это же верх бесстыдства!

Конечно, ни о какой свадьбе никто уже даже не поминал. Девицу же Маргариту (или уже не девицу?), естественно, отлучили от дома. Хотя нет, она сама решила: больше в дом Шаляпиных ни ногой. Так ей считать было приятнее.

Что же до кавалеров, то от них отбоя не было. И до Бориса, и при Борисе, а уж после него... Выбор делала она сама. Очень скоро избранником Маргариты стал 30-летний весьма способный художник и скульптор Петр Бромирский. Пылкий поклонник любовался Маргаритой, повсюду носил с собой ее фотографическую карточку и с гордостью демонстрировал всем знакомым. Когда он с той же целью явился к Сергею Коненкову, то не подозревал, что совершает роковую ошибку. Расписывая прелести и достоинства своей дамы сердца, Бромирский извлек из кармана фотографию Маргариты и показал Сергею Тимофеевичу.

«Девушка на фотографии была так прекрасна, – в старости вспоминал мастер, – что показалась мне творением неведомого художника. Особенно прекрасен был поворот головы. И руки – необыкновенно красивые руки, с тонкими, изящными пальцами были у девушки на фотокарточке. Таких рук я не видел никогда!..»

Очарованный Коненков тут же приступил к «допросу с пристрастием»: кто такая, откуда родом, чем занимается, где живет... Бромирский уже чуял, что он совершенно напрасно продемонстрировал Сергею Тимофеевичу фото своей почти что невесты.

– Я должен убедиться, что в жизни она столь же хороша, как на карточке, – темпераментно убеждал молодого приятеля Коненков. – Приведи меня в дом Бунина, познакомь. Обещаю, все будет прилично.

Бромирский обреченно согласился.

Живой оригинал оказался куда эффектнее фотографического изображения женщины. Длинноногая, черноволосая, с точеным профилем и так много обещающими глазами.

Какой же это был год? Ах да, 1916-й. Маргарите в ту пору было всего лишь около двадцати, а Сергею Тимофеевичу уже сорок два. Вначале он очень смущался, был непривычно застенчив и скромен. Но когда они стали играть в саду в мяч, это вывело Коненкова из состояния заторможенности. Осмелев, он пригласил Маргариту посетить его мастерскую на Пресне.

Да она об этом только и мечтала! Знаменитый скульптор, художник, действительный член Императорской Академии художеств, к которому полагалось обращаться исключительно «Ваше Превосходительство»... К тому же, как она успела выяснить, Коненков был свободен от брачных уз. Его прежняя жена – Таня Коняева, эта породистая кобылица-производительница, по определению Маргариты, оставила его, когда ей до смерти осточертела вся эта непонятная богемная жизнь, бесконечная круговерть гостей, шум и гам, то там, то сям вспыхивающие споры и ссоры, сцены ревности, песни и пляски. Она тихо собрала свои вещички и без скандалов, как говорят, полюбовно ушла от мужа прочь, совсем в другую жизнь, в неведомые дали...

Через несколько дней Маргарита в сопровождении Бромирского впервые переступила порог мастерской. Сергей Тимофеевич, взволнованный визитом желанной гостьи, тут же объявил: «Едем кутить на Стрельню!» Цыгане встретили Коненкова как родного. Его спутнице тут же было предложено шампанское или любое другое вино на выбор. Она же скромно попросила: «Если можно, стаканчик молока». Хозяева, хорошо знавшие обычные вкусы компании Сергея Тимофеевича, были, мягко говоря, ошарашены... Сам же Коненков в тот момент был растроган до слез детской просьбой, что, в сущности, и требовалось любительнице молока. А друзья, опасаясь его непредсказуемых кулаков (он до старости гнул пятаки на спор), промолчали, хотя прекрасно знали, что Марго был хорошо известен не только вкус вина.

Ах, лихие времена... С умилением вспоминал подобные «африканские ночи» Федор Иванович Шаляпин! «Горы фруктов, все сорта балыка, семги, икры, все марки шампанского и все человекоподобные – во фраках. Некоторые уже пьяны... Обнимаются и говорят друг другу с чисто русским добродушием:

– Люблю тебя, хотя ты немножко мошенник!

– Тебе самому, милому, давно пора в тюрьме гнить!

– П-поцелуемся!

Целуются троекратно. Это очень трогательно, но – немножко противно. Замечательно, что хотя все очень пьяны, но почти никто не упускает случая сказать приятелю какую-нибудь пакость очень едкого свойства. Добродушие при этом не исчезает.

Четыре часа утра. К стенке прижался и дремлет измученный лакей с салфеткой в руках, точно с флагом примирения. Под диваном лежит солидный человек в разорванном фраке – торчат его ноги в ботинках, великолепно сшитых и облитых вином. За столом сидят еще двое солидных людей, обнимаются, плачут, жалуясь на невыносимо трудную жизнь, поют:

– Эх, распошел! – и говорят, что порядочным людям можно жить только в цыганском таборе.

Потом один говорит другому:

– Постой, я тебе покажу фокус! Половой – шампанского!

Половой приносит вино, открывает.

– Гляди на меня, – говорит фокусник, мокренький и липкий. Его товарищ старается смотреть сосредоточенно и прямо – это стоит ему больших усилий. Фокусник ставит себе на голову полный стакан вина и встряхивает головой, желая поймать стакан ртом и выпить вино на лету. Это не удается ему: вино обливает его плечи, грудь, колени, стакан летит на пол.

– Не вышло! – справедливо говорит. – Нечаянно не вышло! Погоди, я еще раз сделаю...

Но товарищ его, махнув рукой, вздыхает:

– Н-не надо!

И слезно поет:

– Эх-х, распошел, распошел...»

* * *

Под утро художник с будущей музой вдвоем вернулись в мастерскую на Пресне...

Когда они, обессилевшие от ласк, лежали, не размыкая объятий, на смятых простынях, Коненков, целуя божественные девичьи руки, шептал ей на ушко:

– Так ты откуда, прелестное дитя?

– Сереж, ну я же уже говорила – из Сарапула.

– И где же сей укромный уголок?

– Ой, далеко-далече, на Каме, на высоком берегу. Городок небольшой, зато у нас 33 храма...

Прознав о романе Маргариты с Коненковым, добропорядочные Бунины забили тревогу: девочка попала в богему, в объятия известного на всю столицу горького пьяницы. Едва на курсах мадам Полторацкой объявили каникулы, «опекуны» спешно спровадили Марго от греха подальше домой, к родителям.

Впрочем, сообразительной девице природный инстинкт и самой подсказывал, что на заре романтического приключения женщине имеет смысл на какое-то время исчезнуть из поля зрения по уши влюбленного мужчины. Как бы для проверки чувств. Его или ее.

Конечно же, Коненков кинулся следом за Марго. С трудом отыскав дом Воронцовых в Сарапуле, Сергей Тимофеевич чуть ли не с порога стал просить у родителей руки их дочери. Своей решимостью, внешним видом, голосищем он немало смутил провинциальную дворянскую чету. Они с недоумением взирали на седовласого гиганта (почти их ровесника) и не могли прийти в себя от неожиданного напора.

Наконец, собравшись с духом, исполненный кичливой гордости присяжный поверенный объявил незваному гостю о своем решительном отказе. И разница в возрасте, батенька, и образ жизни, знаете ли, нам не позволяет... Да и как-то вообще...

Возвратившись в Москву, Коненков заперся в своей мастерской, несколько дней беспробудно пил, а придя в себя, уселся делать по памяти скульптурный портрет Маргариты. Когда спустя некоторое время в мастерской объявилась Она, Сергей показал ей законченную работу, надеясь услышать слова одобрения и благодарности.

Но кокетка оказалась умнее и хитрее. Она принялась расхваливать работу: «Портрет замечательный, девушка очень-очень красивая...», делая вид, что не узнает себя. Смущенный Коненков был вынужден промолвить те самые слова, которых она и ждала: «Да это же именно твой портрет, и именно ты так хороша!»

Прелюдия закончилась. Не прозвучало ни одной фальшивой ноты.