Алымов

самом деле каторжным. Работая в полном смысле слова от зари до зари и при этом мало что успевая сделать за день, изодрав в кровь руки, друзья быстро поняли, что директор питомника был прав – справиться самим, без привлечения наёмной рабочей силы, с так смело запланированным объёмом посадок им будет не под силу. Пришлось, выделив из своих семейных бюджетов посильные денежные суммы для хотя бы минимальной оплаты привлекаемых трудовых ресурсов, срочно мобилизовать всех своих родственников и знакомых, у кого для этой работы нашлись желание и время. Собралась достаточно сплочённая бригада в полтора десятка человек, поселившаяся на сцене пустующего сельского клуба. Жили по-походному, пищу готовили поочерёдно специально взявшие ради этого дела отпуска жёны кооператоров, хором мечтавшие в недалёком будущем на заработанные деньги построить в этих живописных местах хорошие дачи, а может быть даже и более основательные дома-усадьбы, в которых потом всю свою жизнь вместе с мужьями и детьми будут наслаждаться благами здешнего микроклимата.

Закончив к началу холодов посадку черенков и проведя все необходимые мероприятия вроде укатки участка тяжёлыми асфальторазравнивающими катками и его тщательного полива, а точнее сплошного залива водой из протекающей рядом речки, разъехались на зиму по домам. Избранный председателем кооператива Аркадий оформил в конторе плодопитомника наряд, в котором значилось, что на арендованном и оплаченном участке пашни площадью в два гектара заложено чуть более миллиона будущих саженцев чёрной смородины, и понемногу, для разнообразия – смородины красной, малины, ежевики, крыжовника и облепихи.

Поскольку в зимний период постоянного присутствия арендаторов поле не требовало, друзья, чтобы не скучать до весны, да и, исходя из необходимости что-то регулярно зарабатывать на прокорм своим семьям, решили заняться, кроме периодических наездов в питомник, ещё каким-нибудь полезным прибыльным делом. Но – не довелось. Пришлось всю зиму ходить по инстанциям и защищать свои законные права. В основном – безуспешно.

Беда оказалась в том, что пока они работали в поле, центральное телевидение в информационной программе «Время», которой народ всецело и безоговорочно доверял, показало как-то одну из московских осенних ярмарок, где ушлые столичные кооператоры-перекупщики бойко торговали широчайшим ассортиментом саженцев плодово-ягодных культур по немыслимым в те годы ценам: кустик смородины здесь стоил в среднем пять рублей. То есть все сельхозпроизводители страны, и труженики-ветераны описываемого нами плодопитомника в частности, воочию убедились, что огородно-садоводческий бум среди огромнейшей массы горожан-дачников не надуман, он есть, и уже начал обогащать предприимчивых людей. А это означало, что при нормальном течении событий члены лесогорского кооператива «Русский сад» всего через какой-то год, продав выращенный урожай по таким-то ценам, станут настоящими миллионерами!

Такой социальной несправедливости уважающие себя сельчане, которые всю осень иронически наблюдали за кучкой чудаков-горожан, надрывавшихся на сомнительной работе, от которой сами они (теперь тут же забыв об этом) все до единого в своё время категорически отказались, допустить, конечно же, не могли. Многие из этих «жестоко обойдённых коварными пришлыми проходимцами» сельчан, особенно не самые удачливые с материальной стороны жизни, сразу же по окончании программы «Время», отставив в сторону бутыль с самогоном и миску со щами, принялись усердно «сигнализировать в верха» о творящемся на исконно социалистической земле безобразии. Да и дирекции плодопитомника, его партийному и профсоюзному комитетам стало вдруг до слёз обидно «дарить миллионы приезжим», когда собственные работники живут «чуть не впроголодь». Как говорится, пошла писать губерния!

В село зачастили ревизоры и проверяющие из всех мыслимых контролирующих органов и организаций. Аркадия Синберга, как председателя кооператива и коммуниста, раз за разом вызывали на долгие и нудные беседы в райком партии, райисполком, районный комитет народного контроля. Начала проверку районная прокуратура. К этой проверке тут же был подтянут ОБХСС[10 - ОБХСС – в СССР отдел борьбы с хищениями социалистической собственности – структурное подразделение каждого районного, городского, областного или республиканского органа внутренних дел (милиции)] райотдела милиции. И везде Аркадию приходилось писать подробные многостраничные объяснения, доказывать законность своих будущих фантастических доходов, обосновывать целесообразность и государственную необходимость избранного кооперативом «Русский сад» вида деятельности как бизнеса. Ну, почему это вдруг, – вопрошали контролёры-ревизоры, – приоритетное право коренных жителей и штатных работников плодопитомника на эти сверхвысокие доходы каким-то непонятным образом не реализовано ими, а дело перехватили в свои загребущие руки чужаки-кооператоры? Не пахнет ли здесь крупной взяткой или ещё чем похуже? Аркадий, Иван и Андрей уже после первых нескольких проверок знали, что директор питомника покаялся перед властями в своей «ошибочной партийно-хозяйственной политике», и со своей стороны издал

приказ о расторжении договора аренды земли с «Русским садом».

В конце концов, однажды прямо в кабинете очередного проверяющего с Аркадием на нервной почве случился острый гипертонический криз, и его немедленно пришлось госпитализировать. Проверки на некоторое время поутихли. Когда он вышел из больницы, на состоявшемся тут же семейном совете все его близкие родственники настояли, чтобы он до лучших времен отказался от всяких кооперативных глупостей, которыми серьёзный, культурный и образованный человек вряд ли станет заниматься вообще. А если Аркадий подался в кооператоры, значит он что, ни то, ни другое и не третье, то есть и необразованный, и некультурный, и несерьёзный? А если ещё раз, да покрепче прихватит очередной приступ? Где же ответственность перед семьёй, детьми, которых ещё вырастить надо, на ноги поставить? Аркадий, и впрямь чувствовавший после происшедшего нешуточно затянувшуюся физическую слабость, согласился временно, как он надеялся, поработать в относительно спокойных государственных структурах. Отец-профессор помог ему устроиться на должность инструктора горкома партии, и он без особого удовольствия, с надеждой при первой же возможности покинуть эту дышавшую уже на ладан организацию, окунулся в блеклые будни среднестатистического линейного партийного работника городского масштаба. Круглую печать и всю документацию кооператива он передал его новому председателю – своему верному другу Ивану Семёнову.

Оставшись в кооперативе вдвоём, без Аркадия, Иван и Андрей, учитывая всю уважительность причин выбытия друга, не стали отторгать его как компаньона, оставив третьим полноправным пайщиком неофициально, на джентльменских, что называется, началах. С превеликим трудом, использовав все свои знакомства в местных средствах массовой информации и иных структурах, Иван сумел с помощью привлечённого к своей проблеме общественного мнения отстоять и оставить за кооперативом на означенный в договоре рабочий год арендованные в плодопитомнике «Лесогорский» два гектара пашни, на которой вот-вот готово было зазеленеть нежными ростками их будущее благосостояние.

В один из солнечных апрельских дней, как только сошёл последний снег, они с Андреем подъехали на машине к вожделенному участку. И – Боже мой, что же ошарашенные представшей пред их очами картиной кооператоры-арендаторы увидели на поле! Всё село, от мала до велика, кто в сапогах, кто – в калошах, с листками бумаги, тетрадками, блокнотами, ручками и карандашами в руках месило, еле передвигая ногами по участку, ещё не высохший жирный чернозём и скрупулёзно подсчитывало всходы: сколько же проклятые кооператоры намеревались огрести неправедных миллионов.

Андрюха Селиванов, не устояв перед комичностью ситуации, покатился было со смеху:

– Прям, как у Высоцкого[11 - Высоцкий Владимир Семёнович (1938–1980 гг.) – популярнейший в народе, но игнорировавшийся официальными советскими властями выдающийся поэт, композитор, певец и актёр]: «Вань, погляди, какие клоуны!»

Но, увидев, как окаменело лицо ставшего вдруг мрачнее тучи Ивана, он

запнулся и мгновенно прекратил веселье.

– Эти клоуны, Андрюша, нам ещё покажут, где раки зимуют. Придётся где-то брать пару-другую хороших собак, ружья и охранять нашу землицу круглосуточно. Поставим здесь палатку, или приволокём откуда-нибудь на время вагончик. По очереди, вахтовым методом, будем жить тут безвылазно, до сентября, пока не выкопаем все саженцы. Вот и проблема прополки между делом решена. Не наскоком, а планомерно станем мотыжить. Сорняки даже не будут успевать разрастаться. Всё понял?

– Понял, Ваня! Как говорил один мой знакомый кооператор: «Где пахнет большими деньгами, там всегда жди больших проблем».

Лесогорск – Москва,

осень 1989 г.

Тяжёлая и упорная борьба кооператоров «Русского сада» за урожай подходила к концу. Раньше, в свою бытность сельским журналистом, Иван с усмешкой иронизировал над традиционными для советской прессы «военными» газетными заголовками, которыми постоянно грешили многие его коллеги-журналисты: «Битва за урожай», «Фронт работ», «Борьба за выполнение и перевыполнение…» А теперь с горечью усмехался над самим собой – ну чем не «передний край битвы…»? После того, как струсивший директор питомника фактически объявил «Русскому саду» бойкот, под разными предлогами, да и частенько просто без всяких объяснений отказывая его членам в предоставлении техники, ядохимикатов, удобрений и прочего, не говоря уже о мелком инвентаре вроде мотыг, лопат и секаторов, всё необходимое им пришлось в течение лета раздобывать за наличные деньги в соседних, иногда не самых близких хозяйствах, порою расположенных в десятках километров от арендуемого поля. Естественно, иногда приходилось отсутствовать по несколько часов, а то и целыми днями. В это время и происходило активное и целенаправленное сведение к нулю будущего урожая: то стадо коров будто ненароком забредёт на поле, то трактор заедет да покрутится, уничтожая своими гусеницами всходы на сотнях квадратных метров. К сентябрю, по подсчётам арендаторов, в живых оставалось всего около ста тысяч разнокалиберных саженцев. Из них нормальных, кондиционных, которые можно выставлять на продажу, едва ли наскребётся половина, то есть всего лишь около пяти процентов от заложенного минувшей осенью.

При таком раскладе нечего было и рассчитывать на какую-то натуроплату. Ведь директору питомника для выполнения плана даже всех этих спасённых саженцев уже сильно не хватало. Поразмыслив, Иван с Андреем приняли единственно справедливое, с их точки зрения, в данной ситуации решение: поскольку дирекция практически уклонилась от выполнения договорных обязательств и даже наоборот – всячески вредила, планомерно уничтожая плоды таких нелёгких трудов кооператива, то она и не имеет никакого – ни юридического, ни морального права на участие в дележе урожая, каковы бы ни были её производственные планы. И сохранившуюся часть, имеющую хоть какой-то товарный вид, более чем справедливо будет изъять с поля полностью и реализовать, чтобы покрыть хотя бы понесённые кооперативом расходы.

Андрей взял в соседнем, дабы исключить ненужную огласку, колхозе в аренду гусеничный трактор и специальную прицепную «лапу», с помощью которой подкапываются корни растений. За ночь он в авральном режиме прошёл на тракторе с этой «лапой» все ряды саженцев, которые заблаговременно нанятая в городе бригада тут же быстро отряхивала от лишней земли, увязывала в пучки по сто штук и складывала в подогнанный Андреем взятый также в аренду на стороне крытый грузовик. К началу следующего дня, когда труженики плодопитомника потянулись на свои рабочие места, удивлённо глазея на непривычный опустошённый вид арендованного горожанами участка, Селиванов за рулём грузовика уже мчался по автостраде в сторону Москвы. На краю поля лишь одиноко стоял трактор с «лапой».

Иван, которому нужно было навести порядок на убранном поле и рассчитаться с нанятой рабочей силой, вылетел в Москву чуть позже самолётом. Встретившись с Андреем в условленном месте, он взял на себя проблему сбыта. Не очень выгодно, но саженцы удалось пристроить – сдать под реализацию, то есть с послепродажной делёжкой выручки местному торгово-закупочному кооперативу на одной из самых шумных осенних ярмарок. После чего Иван остался в Москве проследить за реализацией товара, а Андрей возвратился в Лесогорск, чтобы вернуть в выручившее его хозяйство арендованные трактор и грузовую автомашину. Прямо на поле его и задержал наряд милиции. Тут же было возбуждено уголовное дело по факту хищения государственной собственности в особо крупных размерах. Прокурор без проволочек выдал санкцию на арест задержанного и правоохранительная система района начала в отношении кооператива «Русский сад» свою добросовестную работу.

В Москве Ивану пришлось пробыть, с периодическими отъездами в Лесогорск на допросы пока что в качестве свидетеля, почти всю осень. Кооператив, торговавший саженцами, семенами и садово-огородным инвентарём, выплатил ему оговоренную сумму лишь к ноябрьским праздникам, да и то не в полном объёме. Существенное уменьшение размера договорной оплаты председатель и бухгалтер кооператива, производившие расчёт, объяснили тем, что весомую часть выручки им приходится «отстёгивать рэкету».

– А я тут причём? – Иван уже был наслышан о хорошо организованных неформальных группах физически крепких молодых людей, регулярно собиравших дань с нередко жуликоватых, но почти поголовно быстро богатевших торговцев-кооператоров. Однако он искренне полагал, что к «Русскому саду» это никакого отношения иметь не должно, ведь всё, что они с Андреем и Аркадием заработали, достигнуто честным тяжёлым трудом. И никаких теневых сверхдоходов они ниоткуда не извлекали.

– Как причём? Вы что, с луны свалились? – председатель кооператива,

удивлённо моргая, смотрел на Ивана, как на чудо.

– Объясните.

– Ну, хорошо. У вас какие документы есть на товар?

– Подлинник договора на аренду земли я вам предоставил, договор комиссии с вами заключил, накладную выписал. Что ещё нужно?

– А карантинный сертификат, сортовое свидетельство? Нету! Поэтому мы имеем полное право запросить у вашего арендодателя и в соответствующих службах райисполкома, насколько вывоз данного товара за пределы вашей области законен вообще. Вам это надо?

– Не надо.

– Идём дальше. Вы привезли большей частью чёрную смородину, да и то всего лишь одного сорта, причём не любительского, а промышленного, дачнику и даром не нужного. «Память Мичурина», кажется? И, наверное, помните, что внешний вид ваших саженцев значительно уступал почти всему, чем мы торговали на ярмарках. А в целом сортов, новейших и модных, только одной смородины у нас продавалось около пятнадцати. Так что конкурентоспособность вашего товара, как понимаете, оставляла желать лучшего. При таких обстоятельствах интересно ли было нам брать его на реализацию?

– Согласен, в отношении ассортимента, несмотря на значительно более сильную, чем у прочих, корневую систему моих саженцев, может быть, и не очень интересно. Но в чисто коммерческом плане… Вы же взяли у меня товар? Взяли. И практически весь продали от рубля до пяти за штуку. И моя оптовая партия по количеству единиц товара была самая, наверное, большая из всего, чем вы торговали.

– А мы и по восемь рублей продавали некоторые сорта смородины. С вашим же товаром намучались. Продавцам приходилось краснеть за его не совсем, мягко говоря, товарный вид в вершках, а не корешках, да и жульничать при продаже, выдавая один неходовой сорт за несколько популярных. Да вы хоть азотом-то саженцы при их выращивании подкармливали?

– Ладно, некоторые ваши доводы, не спорю, резонны… – Иван не хотел объяснять сейчас, по какой причине саженцы не очень удались «Русскому саду» в рост. Да и с ассортиментом, действительно, явная промашка вышла… В этом плане возразить директору кооператива ему было, в общем-то, нечего. – Ну, а что же рэкет?

– Так вот, при обычном раскладе рэкет забирает у нас до четверти выручки. С вашего товара, в виду всей совокупности причин, пришлось заплатить побольше – половину вырученной суммы. Из оставшегося, как указано в договоре, сорок процентов мы вычли в свою пользу за услуги, шестьдесят – причитается вам. И минус усушка-утруска, ведь отсев некондиции оказался повышенным. Итого, в среднем, получается по

тридцать пять копеек за каждую числящуюся по накладной штуку.

Иван густо покраснел от сдерживаемого с величайшим трудом гнева:

– Это же грабёж!

– Но, вы могли бы и вовсе ни с чем остаться, если бы с нами не зазнакомились.

– А не жирно ли всё-таки вашему пресловутому рэкету иметь столько с

каждого кооператива? Этим бездельникам…

– Милый мой! Этими суммами мы покупаем себе в это неспокойное время относительно спокойную работу. Иначе – хоть закрывайся. Проверок будет больше, чем покупателей. И всем дай. Дороже встанет. А эти «пресловутые», как вы изволили выразиться, мгновенно утрясают все наши проблемы.

– И вас это не унижает?

– А что, возвращаться на завод инженером и, добросовестно вкалывая по восемь часов в смену, получать в месяц столько, сколько сейчас имею за один день, а порой и за час? Ну уж, дудки!

– Для кого как… Иногда всё же люди своё достоинство ценят выше денег. Думаю, таких немало.

– Хороший вы парень, Иван, но удивительно наивный. Ничего-о, это пройдёт. Если захотите и впредь заниматься бизнесом в нашей стране, то со временем убедитесь в моей правоте и не раз ещё совета спросите. Просто у вас, в провинции, все процессы идут с запозданием по сравнению со столичными на полгода-год как минимум. И если в вашем Лесогорске, или как там его, малограмотные рэкетиры-недоумки пока ещё спонтанно грабят лишь рыночных лоточников и разных мелких кооператоров, то в Москве это уже серьёзная, грозная, высокоорганизованная сила, целенаправленно и планомерно прибирающая под свой контроль всё, что даёт хоть какую-то прибыль. И от контроля этого бесполезно даже пытаться укрыться. Ведь у руля столичного рэкета стоят не те балбесы, которые бесчинствуют на провинциальных рынках, а персоны очень солидные, связанные с самыми «верхами». Дальше будет ещё сложнее: слишком многие люди, имеющие хоть какие-то возможности, желают теперь есть хорошо, вкусно. А вкусно – значит дорого. Денежный же оборот в Москве, ну и, конечно же, уровень цен, сами понимаете, не чета периферийному. Иначе и саженцы свои реализовывать вы и вам подобные сюда не ломанулись бы.

Иван вздохнул, не пересчитывая сгрёб со стола в сумку причитавшуюся «Русскому саду» горку денежных пачек и молча вышел. Так он впервые столкнулся с явлением, которому будет противостоять в буквальном смысле насмерть все последующие годы, вплоть до своего полного поражения. Или – победы? Смотря под каким углом зрения это рассматривать.

Лесогорск, весна 1990 г.

Сенька Тараканов не любил рано вставать, и по этой естественной с его точки зрения причине лютой ненавистью ненавидел понедельники. Ведь, в каждый такой «день тяжёлый», в отличие от субботне-воскресной неги со сном до полудня и долгим-долгим потом лежанием в тёплой уютной постели с книжкой в руках, приходилось, хочешь ты этого или нет, вскакивать чуть свет и, не успев нормально позавтракать и привести себя в надлежащий вид, мчаться на планёрку в редакцию. Жил он в пригороде, работал корреспондентом отдела информации в пригородной же районной газете, но редакция, как и пригородные райком с райисполкомом, будь они неладны, почему-то находилась в центре Лесогорска, куда добираться приходилось переполненным общественным транспортом с пересадками, затрачивая на дорогу до полутора часов в один конец. Редактор опозданий сотрудников не