Интернатские. Мы – интернатские

… Супруги Берги остались в интернате.

Насмешки и остроты детской толпы в адрес их внешности прекратились как-то сами собой. Приняли интернатские Бегемота и Ёлочку, о чём никогда потом не жалели. А когда узнали об этой семье побольше, то и вовсе туго пришлось бы озорнику, позволившему себе хоть малейшую вольность по отношению к этим людям. Мальчишеский самосуд иногда не менее жесток, чем сами их шалости.

Оказывается, у Бергов была дочь, которая по возрасту, с учётом

потерянного по болезни года (ей было одиннадцать), могла бы учиться здесь же, в четвёртом «А» или «Б». Но случилось так, что, несмотря на направление обоих родителей на работу в этот интернат, свободных мест в здешних четвёртых классах на тот момент не было ни одного, и Светка вынуждена была отправиться учиться в интернат другого района той же Сырдарьинской области. Немного успокаивало, правда, что директор того интерната был давним приятелем Берга-старшего, и по-дружески обещал позаботиться о том, чтобы девочка не ощущала без родителей особого дискомфорта. Хотя… даже мало-мальская опека администрации над любым отдельно взятым воспитанником любого учебного заведения всегда вызывает неприязнь сверстников. Дети есть дети…

Светлана Берг, как и мать, была инвалидом, хотя и в меньшей степени – у неё не сгибалась одна нога после аварии, в которую в прошлом году попала вся семья, и в результате которой мать лишилась целиком одной нижней конечности, а отец до сих пор мучился последствиями тяжёлых ушибов по всему телу. Начиная входить в тот волнительный возраст, когда незнакомые люди вот-вот начнут обращаться к ней и её сверстницам совсем по-взрослому: «Девушка, а не подскажете ли…» и так далее, она чрезвычайно стеснялась своей хромоты, болезненно переживала по этому поводу, стала замкнутой, тихой, почти не играла в совместные с одноклассниками игры. Сразу и накрепко прилепилась к ней в её интернате кличка «Серая Шейка» – по жестокой аналогии с прозвищем инвалида-утёнка из одноимённого литературного произведения. Её, отчасти в пику дружеской опеке директора интерната – товарища её отца, обижали, над её походкой, передразнивая, смеялись одноклассники, среди которых особенно изводил Светку своими злокозненными проделками Игоришка Рыбин по кличке «Налим» – забияка и двоечник, заводила во всех непотребных выходках худшей части класса.

Однажды на перемене сладкоежка Рыбин, в очередном порыве хулиганского вдохновения затеявший по пустячному «конфетному» поводу ссору с не меньшей чем он сам сластёной Серой Шейкой, у которой конфеты,

хоть простенькие, не переводились, да редко доставались в качестве угощения тому же грубияну Рыбину, подначил некоторых своих дружков на громкое скандирование: «Ка-стыль, храман-дыль! Ка-стыль, храман-дыль!» Светлана в истерике бросилась к открытому окну второго этажа, на котором находился класс, чтобы навсегда избавиться от надоевших до смерти издевательств. Но вовремя была поймана буквально за ноги самым сильным мальчишкой класса – Валеркой Богатырёвым-Азимовым. Сняв Светку с подоконника, Валерка передал её с рук на руки своему подбежавшему приятелю – классному отличнику Илюхе Сухорукову, а сам, в мгновение ока оказавшись в гуще скандировавших, несколькими ударами кулаков раскидал всю налимову шайку-лейку в стороны. Больше всех досталось, по справедливости, зачинщику Рыбину, одно ухо которого сразу же заметно распухло. Под глазом Игоришки ярко-сизым фонарём горел большущий синяк.

Под диктовку Валерки Рыбин покорно пробормотал в адрес Светки извинение, обещая больше никогда-никогда…

После уроков, уже в конце обеда в интернатской столовой Светка Серая Шейка встала со своего места и прохромала к столу, где понуро допивал в одиночестве (остальные одноклассники ушли, как положено, на улицу строиться, чтобы организованной колонной, с песней приступить к очередным пунктам распорядка дня) свой компот Игоришка Налим.

– Рыбин, а ты, правда, больше не будешь меня бить?

– Ну… – понуро пробурчал тот в ответ.

– На, возьми! – с ослепительной белозубой улыбкой (вот тебе и – невзрачная, почти всеми вокруг сверстниками, и в первую очередь им, Налимом, отбракованная из среды дружеского общения Серая Шейка!) Светка протянула своему злостному гонителю руку открытой ладонью вверх.

На ладони лежало несколько конфет-горошинок, которые Налим пытался отобрать у неё в классе, и из-за которых она чуть, было, не распрощалась с жизнью.

– Спасибо… – из уцелевшего после тумаков Валерки Богатырёва-Азимова глаза (второй совсем заплыл) первого классного хулигана прокатились крупные мальчишечьи слёзы, причину которых ему не забыть никогда в жизни.

Вечером Светка отписала письмо родителям в «Тринадцатый» интернат, и радостно сообщила, что отныне её в классе обижать не будут, что у неё теперь куча друзей – Валерка, Илюха, Игоришка. Как здорово!..

Иван Михайлович и Нинель Фёдоровна, хотя и с трудом, но предпочли, всё же, поверить дочери, что малолетний циник и автор-изречитель большей части интернатских кличек Рыбин вдруг вздумал исправиться, и с некоторым облегчением вздохнули, продолжив, тем не менее, хлопоты по переводу либо их самих в интернат, где училась дочь, либо – дочери в их интернат, поближе к родительской ласке.

А пока супруги Берги, проживая на территории школы-интерната номер тринадцать в «учительском домике» на несколько семей, всё свободное от уроков и проверки ученических тетрадей время общались с бесконечной чередой гостивших у них мальчишек и девчонок. Это общение, в противовес не слишком ласковому обращению с учениками других педагогов, стало истинной отдушиной для всех тех, кому особенно не хватало как минимум простого человеческого участия. Бегемоту и Ёлочке детвора, с аппетитом поедая за вкусно заваренным чаем ещё более вкусное варенье из запасников Нинели Фёдоровны, изливала душу, жаловалась, искала у них если не прямой защиты, то хотя бы сочувствия после общения прямо противоположного – с теми педагогами, что соревновались, казалось, друг с другом в суровости обхождения с подопечными.

Кардинально изменить положение дел Берги вряд ли могли, но, как умели, утешали, а иногда, по мере сил, и защищали обиженных… и вот теперь, более двух десятков лет спустя, они искренне, от души, то и дело утирая слёзы, радовались и за генерала-лётчика Колю Сухорукова, и за офицеров-пожарных Митю и Павлика Тимохиных, и за всех тех интернатских воспитанников, которые, несмотря ни на что, сумели стать настоящими людьми.

Зазвучала торжественная маршевая музыка. По громкоговорителю всех прибывших на форум начали приглашать в зал…

ИЛЮХА. ОПОЗДАНИЕ В ДЕСЯТОК ЛЕТ

Профессор Илья Николаевич Сухоруков был сегодня счастливейшим человеком на свете. Какой сюрприз, приготовленный им, ожидает его брата Колюху, да и многих других интернатских на Втором ташкентском форуме (да-да, уважаемый читатель, это не опечатка – уже не на том вышеописанном Первом с Пожарниками, Бегемотом с Ёлочкой и Сыщиком со Шваброй-младшей, а именно на Втором, десятилетие спустя после Первого)! Через час, максимум через два он такое объявит! А главное – покажет…

Да-а… ради такого результата стоило потратить несколько лет жизни, и не только. Боже! Неужели?.. Сам бы не поверил в такое, кабы не собственноручно сотворил этот сюрпризище. Не в одиночку, конечно, сотворил, а с помощью некоторых верных друзей. Вот, он, один из этих верных, похрапывает в соседнем кресле…

Интересно, а что это ему, Кариму, снится-мерещится такое, отчего блаженная улыбка на его лице то и дело уступает место гневной гримасе? Конечно же, есть заслуженному учителю Узбекской ССР товарищу Умурдзакову что вспомнить – как из недавних пережитых вместе с ним, Ильёй Сухоруковым, событий, так и из тех незабываемых детских и юношеских лет, не говоря уже о многолетней и многотрудной педагогической стезе. Гнев, скорее всего, предназначен кое-чему из давнего. А вот улыбка – яснее ясного – более чем удачному исходу и расследования, и всей эпопеи, и… – опять-таки тому же давнему, что и гнев – неоднозначной, но в целом счастливой школьной поре, которую хоть и не вернёшь, но вспоминать с грустью будешь всегда. Тем более, если ты, как уважаемый Карим-ака, стал учителем, безупречно проработал им всю свою трудовую жизнь, и перед твоими глазами ежедневно с утра и до ночи бурлит и кипит жизнь школьников всех возрастов, поколение сменяясь за поколением…

Нет, мало Каримчику звания Заслуженного… – вернулась мысль Ильи Николаевича к регалиям своего друга, – почему он не Герой труда до сих пор?.. Ведь, с детства даже, если поискать…

Однако, сколько профессор ни тужился, как ни напрягал память, так и не смог припомнить в детско-юношеском периоде жизни Карима хоть чего-то выдающегося, из ряда вон выходящего. Это сейчас Умурдзаков расцвёл, стал мудрым и уважаемым в республике педагогом и, в конечном итоге – человеком, без помощи которого Илья Николаевич вряд ли пришёл бы к предстоящему сегодня событию с чувством выполненного долга. А тогда… бесхитростный и безвредный, отзывчивый в беде и не жадный, но и без геройских замашек, скромный узбечонок-хорошист, не страдающий особыми амбициями и не отличающийся яркими достижениями. Вот, некоторые другие – это да!..

Предательское чувство самодовольства, вспыхнувшее в душе, Сухоруков всё же постарался быстро и безжалостно подавить. Не всё, далеко не всё, уважаемый Илья Николаевич, в твоей и той далёкой школьной, и в этой взрослой жизни заслуживает бесспорного восхищения, – мысленно изрёк в свой адрес бывший отличник, танцор, симпатюля и счастливый влюблённый-возлюбленный, а ныне солидный, известный в широких кругах деятель науки. – А поскольку не обо всех моментах своей жизни ты готов рапортовать как о подвиге, то постыдился бы надуваться сейчас как индюк. Вспомни-ка об ошибках и промахах, а то и малодушии там, где тот же Карим повёл бы себя куда умнее, твёрже, достойнее.

Ошибок и промахов этих, посмотри честно сам себе в глаза, у тебя никак не меньше, а то и больше, чем побед. Ну, взять хотя бы то, что летишь ты сейчас уж никак не на такое удачно организованное, как более десятка лет назад здесь же, в Ташкенте, первое подобное мероприятие, затеянное тобой, но на которое сам ты не попал…

Тогда, на заре девяностых годов, когда пока ещё существовала, хотя и дышала на ладан, доживая последние годы, такая великая держава, как Советский Союз, и проблем с межреспубликанскими поездками не было никаких, съехалась со всей страны на твой разрекламированный Первый форум тьма тьмущая интернатского народа – и самих повзрослевших пацанов и девчонок, и их учителей-воспитателей. Задержали открытие, ожидаючи тебя, разгильдяя, как главного организатора… но так и не дождались. Расхворался, видите ли, как старая баба… Позор! Хорошо ещё, в последний момент выручил твой брательник – генерал Колюха, экстренно взяв на себя ведение торжественной части. И поддержал тогда Колюху тот же Карим, да ещё братья-пожарники Тимохины,от начала и до окончания форума находившиеся неотлучно рядом, под рукой, и мгновенно утрясавшие

все возникающие «по ходу пьесы» вопросы…

Нынче же, даже если без всяких форс-мажорных обстоятельств (по пути на тот десятилетней давности Первый форум с Ильёй Николаевичем случился первый в его жизни инфаркт, и сразу же после посадки в ташкентском аэропорту он был госпитализирован) ты достигнешь конечной цели своего путешествия и поспеешь к началу Второго форума интернатовцев, то многих здесь уже не увидишь. Причин называть не надо, всё и так ясно. Той огромной страны, многочисленные нации и народности которой, при всей разнице их обычаев и жизненных укладов, порой до сказочности живописных, считались братьями, и в любой точке которой каждый чувствовал себя как дома – уже давно нет. Плюс – старость не радость, плюс дороговизна поездок в хоть и «ближнее», но зарубежье на фоне тотального обнищания простого населения, к коему относилось большинство интернатских. Да и, по всем классическим канонам, простой повтор даже очень хорошего мероприятия имеет мало шансов уравняться в качестве с первоначальным, свежезадуманным и «на первом пару» исполненным вариантом. Это – как в многосерийном кино или модных нынче телесериалах – чем дольше затягивается, чем больше придумывается

серий в погоне за одним и тем же успехом, тем скучнее смотреть.

И, тем не менее, не может быть такого, что совсем никто не явится! Основной состав «негнилых пацанов», пусть даже и не весь, но будет обязательно. Должен быть…

КТО СКАЗАЛ, ЧУДЕС НА СВЕТЕ НЕТ?..

Николай Николаевич Сухоруков, которому решением оргкомитета было поручено открытие Второго среднеазиатского форума бывших воспитанников школ-интернатов (первое такое мероприятие десять лет назад ему довелось открывать вынужденно – из-за непредвиденного отсутствия организатора-брата Ильи), в волнении прохаживался по сцене малого зала Дома культуры. Был он, как и в своё время на Первом форуме, в военной генеральской форме, но на этот раз не в «скромной» повседневной, а – в парадной, с золотыми погонами и всеми наградами. И всё же, при всей торжественности события, было на душе, скорее, больше грусти, чем радости: как бы не последним оказалось подобное мероприятие – мало, слишком мало людей откликнулось на официальные приглашения, разосланные заблаговременно, за несколько месяцев.

– Ты, Колюха, не переживай, – успокаивал его Талгат Балтабаев, бывший Дылда, а ныне крупный промышленник, один из влиятельнейших бизнесменов Казахстана (генеральный, кстати, спонсор мероприятия). – Лучшие люди всё равно соберутся, кто жив.

– Вот именно, кто жив. Бегемота с Ёлочкой, например, Миху Чечена уже не дождёмся… а все эти Сыщики-Циклопы да Рыжие-Сундуки что-то не очень вдохновляют на веселье.

– Да погоди ты, вспомни, кто прислал телеграммы с обещанием приехать обязательно. Как раз те, кто даже в первый тот раз не явился и отмалчивался все эти годы. Так что, возможно, сюрпризы нас сегодня ожидают неизвестно какие.

– Твои бы, Дылда, слова, да Богу в уши, – улыбнулся наконец-то

Сухоруков.

– Ну, вот и потеплело! – Балтабаев, весело ощерившись, побежал ко входу встречать первых гостей.

С этого момента зал постепенно начал наполняться.

Те, кто бывал на подобных форумах, вряд ли забудут ту волнующую атмосферу, в которой всё происходило. Не видевшиеся десятки лет люди, многие из которых кардинально изменились внешне, мгновенно и безошибочно узнавали друг друга во всё более разрастающейся толпе. Объятия, поцелуи, восклицания, смех, слёзы… Генерал Сухоруков и миллионер Балтабаев сбились с ног, уточняя и дополняя списки прибывших с учётом того, что некоторые приняли решение о явке на форум в последний момент, не успев известить оргкомитет о своём участии. Кто-то по разным причинам вообще не был официально извещён о мероприятии, направившись сюда за компанию с кем-то из друзей, которые приглашение получили. Кто-то прихватил с собой жену или мужа, сына или дочь, а то и всю семью целиком.

Словом, опасения Сухорукова не оправдались: зал, временно переоборудованный из зрительного в банкетный, к торжественному началу форума уже грозил не вместить всех участников. Тем более что это был не главный зал Дома культуры, а малый, который организаторы выбрали, предполагая, что в соответствии с реалиями времени гостей прибудет немного. Всё складывалось наилучшим образом – живых и здоровых интернатских собралось сегодня куда больше, чем ожидалось даже по самым оптимистичным прогнозам.

Пора было начинать… оргкомитет в полном составе направился на сцену к столу президиума.

Но тут весь праздник был чуть не испорчен инцидентом, какие хоть раз, да случаются на больших, к примеру, свадьбах и иных торжествах с употреблением спиртного, и не особо при этом осуждаются в силу их привычности и, по большому счёту, безопасности для окружающих (ну, помутузят друг дружку двое-трое спорщиков, да и утихомирятся за следующей рюмкой). А здесь и подавно допустимо что-то подобное… слишком уж эмоциональное это событие – встреча через много лет не только бывших друзей не разлей вода, но и недругов-антагонистов.

А коль допустимо, то почему бы и не произойти? Ну, и… В глубине зала за соседними столиками, на беду, оказались два давних врага, ненавидевшие друг друга не только во времена совместной работы на интернатском поприще, но и все дальнейшие годы после ухода на пенсию.

Один из них, Роберт Салихович по кличке «Фашист», был дородным степенным мужчиной, холёным, хорошо одетым и с манерами благополучного буржуа. Многие из окружавших его сейчас бывших воспитанников, в том числе и злостный когда-то двоечник Игорь Рыбин по кличке «Налим», с содроганием вспоминали «воспитательные методы» Фашиста.

Секретарь первичной парторганизации школы интерната номер пять Роберт Салихович Салихов прямо противоположную своей коммунистической партийной принадлежности кличку носил, как об этом нетрудно догадаться, заслуженно. Был он жёсток и бескомпромиссен всегда и везде, где дело касалось нарушений дисциплины и порядка. Однажды, например, когда кто-то из разозлившихся на него за что-то, или просто из шалости пацанов четвероклассников – по предположению парторга это были, скорее всего, Рыбин или другой такой же хулиган Богатырёв-Азимов – проколол украденным в учительской шилом шины обоих колёс «фашистского» мотороллера, на котором Роберт Салихович любил прокатиться «с ветерком» по территории интерната, расправы в профилактически-показательных целях не избежал ни один из учеников мужского пола попавшего под подозрение класса. Фашист поочерёдно загонял мальчишек в сырой подвал одного из спальных корпусов, и отвешивал каждому две-три звонкие оплеухи (подобные акции он называл «допросом с пристрастием»). А некоторых, и в первую очередь, конечно, Рыбина и Богатырёва-Азимова, вообще избил до полусмерти. Пощады на этот раз не получили даже авторитетные в глазах преподавательского состава отличник Илюха Сухоруков и ударник-хорошист Карим Умурдзаков.

За соседним с Фашистом столиком сидел тихий, какой-то «пришибленный» бывший учитель истории Иван Оскарович, награждённый в интернате удивительно подходящим его внешности прозвищем «Коленвал». Природа сыграла с Иваном Оскаровичем злую шутку – был он с детства худ и бледен, подслеповат, вследствие чего носил огромные очки с толстенными линзами и дужками, перетянутыми сзади, на костлявом бритом затылке – наверное, чтобы не потерялись ненароком во время ходьбы, – белой резинкой, какие вдевают обычно в трусы. Одно плечо историка было заметно крупнее и выше другого, правая рука длиннее, чем левая, левая нога недоразвита по сравнению с правой, и ходил он как-то боком, натужно хромая-подпрыгивая при этом, особенно если куда-то зачем-то спешил. Чем скорее шаг, тем напряжнее и больше скачки. Здесь даже захудалому острослову придумывать ничего не надо – кличка родилась сама собой.

Любимым занятием Коленвала в свободное от основной работы время было так называемое правдоискательство. Жёлчность его характера удивительным образом сочеталась с обострённым чувством сострадания к постоянно обижаемым интернатским воспитанникам. И он писал…