Мигранты. Бизнес-леди

– А ч-что с Серёжей? Тоже б-бандиты?..

Эдуард чуть не ответил с сарказмом: «Бандитка…» но пожалел и без того готовую потерять сознание Клару, и постарался как-то смягчить рассказ.

– Ну… если помнишь, он отдал тебе, профессиональной, как известно теперь многим, жалобщице на свою несчастную судьбу, все занятые у бандюганов деньги, заложив последнее, что оставалось даже не у него после развода из-за тебя же, и последующего джентльменского имущественного раздела с женой типа «ей и детям всё», а у его родителей – их небольшую квартирку. Поскольку же тем самым, то есть отдачей этих денег тебе вместо вложения в свой гибнущий бизнес, он лишил себя возможности отработать с помощью этих денег долг и поправить дела в целом, то как человеку чести ему только и оставалось или геройски пустить себе пулю в лоб, или… что ещё более мужественно – исчезнуть из поля зрения бывшей жены, детей, родителей, друзей и близких знакомых, и уйти, куда глаза глядят в честных поисках выхода. А вдруг да удастся что-то сделать, выбраться из долговой трясины и реабилитироваться хотя бы перед ютящимися сейчас, где придётся, родителями – купить им новое жильё взамен утраченного и избавить от бездомного позора хотя бы перед близкой уже смертью.

– Так у него, Серёжки, что, друзей, знакомых хороших, состоятельных по жизни и по бизнесу не было, способных помочь? Не может такого быть, ведь он человек порядочный, и люди к нему тянулись.

– Люди во множестве тянутся к человеку, – отбоя от таких друзей нет, –

когда у него всё прекрасно, когда он на гребне волны успеха. Десятки, сотни так называемых «закадычных» клянутся ему в вечной, до гробовой доски, любви и дружбе. А чуть что не так, да ещё, не дай Бог, попал в беду – всё… никого не дозовёшься. Да и ты же ведь тоже бросила его как раз в тот самый трудный момент его жизни, если тебе память не изменяет.

– Я обязательно помогу ему, если сама, конечно, выкарабкаюсь…

– И если найдёшь его в живых. Очень уж ему туго было, да и сейчас… Многие, очень многие, оказавшись в подобных ситуациях, добровольно ушли из жизни.

– Не пугай меня, Эдька… я буду молиться за него.

– Ну, а всё-таки, Клар, что у тебя-то стряслось, что забрела ты сюда сейчас, в этот гадюшник, прости – на эту презентацию? Слыхал я, вообще-то, краем уха, тряхануло тебя тоже немного по бизнесу.

– Эдь, а ты сам-то как сюда забрёл? – вопросом на вопрос с лёгкой хитрецой в начинающих просыхать от слёз глазах отвечала Клара.

– А я уже около полугода кувыркаюсь в этом великом мегаполисе. Дело моё, когда-то процветавшее, приказало долго жить и накрылось, как ты помнишь, медным тазом благодаря прошлогоднему августовскому дефолту. От тебя, так резво шедшей тогда в гору, помощи не сумел получить. Да это и правильно, не женщины должны помогать мужчинам материально, воспитывая из них альфонсов[9 - Альфонс – ставшее нарицательным прозвище мужчин, живущих на иждивении женщины, как правило более молодых за счёт состоятельных женщин старшего, зачастую престарелого возраста], а – наоборот. Приехал сюда, в Москву… первое время, не имея абсолютно никаких денежных запасов, буквально нищенствовал, перебивался случайными заработками. Иногда удавалось на какой-нибудь дуровой сделке срубить бабла неплохо. Но это редко, а в основном, так, чтобы хватало на хлеб и какое-то жильё. Постепенно, мало-помалу, положение более-менее стабилизировалось, сумел купить через чёрных маклеров постоянную регистрацию в Подмосковье. И уже не боюсь предъявлять документы чующим приезжих за километр милицейским патрулям на улице. Ведь подмосковная прописка уравнивает человека во всех гражданских правах с москвичами. В следующем месяце вот, например, собираюсь оформлять банковский кредит на покупку машины – для начала какой-нибудь недорогой иномарки. И жизнь, глядишь, выйдет немного на другие пласты.

– Стоп, Эдичка!.. Кредит, говоришь… это интересно… – Клара в задумчивости закусила губку. – А по этим самым кредитам, что ты сейчас, например, проговорился, каковы условия?

– Ну, во-первых, не менее чем полгода, как правило, ты должен быть прописан постоянно в Москве или Подмосковье. И те же шесть месяцев проработать без перерыва в одной и той же организации, официально зарегистрированной в соответствующем порядке, состоящей на всех статистических учётах и платящей налоги. Какой-нибудь второй документ ещё, кроме паспорта, нужен. Права там водительские, военный билет, пенсионное страховое свидетельство или ещё что-то, идентифицирующее личность…

– А чего здесь-то, на этой чёртовой презентации делаешь, если у тебя всё почти в шоколаде? Меня подковыриваешь, а сам…

– Да не совсем всё пока ещё в шоколаде. Квартирку в собственность по ипотечному кредиту купить бы, а тут дополнительный доход нужен. Вот и ищу…

– А живёшь где?

– Пока на съёмной.

– Отдельная цивильная квартира, или комнатушка-гадюшник с пьяными хозяевами под боком?

– Обижаешь! Конечно, отдельная – двухкомнатная, в современном доме с консьержем.

– Даже двухкомнатная? Смотри-ка, молодец, хорошо живёшь!

– Ну, это для гостей, если кто-то из родных краёв вдруг нагрянет, или из здешних заночевать останется.

– А я вот в коммуналке с кучей соседей из экономии мучаюсь. Алкаши проклятые… достали уже, во! – провела Клара по горлу ребром изящной

белой ладошки, не блеснув на этот раз ни единым перстнем.

Эдуард подобрался, повёл плечами: вот и повод пригласить бывшую, но до сих пор заставляющую потеть от вожделения подругу в гости на ночь. К «алкашам проклятым», это хорошо видно, ей возвращаться совсем не хочется…

Клара практично опередила его:

– Вот что, Эдуард Эдуардович. Мы с тобой люди взрослые, стеснительные робкие намёки давай оставим юным студентам. Тем более, что нас кое-что связывает из счастливого нашего прошлого. Ну, и хлебнули оба немало, и в схожем положении сейчас находимся, с небольшой, в общем, разницей – у тебя получше дела, у меня пока вообще никак, но суть одна: обоим надо выкарабкиваться. И почему бы нам не объединить усилия, ведь рубль плюс рубль в подобных случаях должны в сумме давать ни в коем случае не два, и не три даже, а минимум четыре. Ведь за каждого битого…

– Понятно. И что ты конкретно предлагаешь на сегодняшний день?

– Конкретная конкретика в моей голове только-только вырисовываться начинает. Вот, давай, и обсудим предстоящее житьё-бытьё наше не спеша у тебя, например, в твоей двухкомнатной… с консьержем… Тебе ведь, как я догадываюсь, не вставать рано утром на службу?

– Правильно догадываешься, рабочий график у меня свободный.

– Только, Эдь…

– Что, Клара?

– Есть один деликатный нюанс…

– Говори прямо, как есть. Мы ведь свои люди.

– Понимаешь ли, Эдик-Эдичка… Мне как молодой, не безобразной

внешне женщине из провинции, попавшей в беду… пришлось здесь в Москве пережить кое-что такое, о чём не хотелось бы пока говорить…

– Понимаю. Чего ж тут непонятного? Конечно, не говори…

– Да что ты понимаешь? Ничего ты не понимаешь! Не торговала я в Москве своим телом, даже когда невыносимо плохо было. Ты был последним, с кем я сама захотела лечь в постель, и к кому приставала ночью со всей страстью. Но и это было там, а не здесь.

– Но о чём тогда речь?

– А о том, что было самое гнусное групповое изнасилование.

– Кто они? – насупился, помрачнев и сжав кулаки, Эдуард.

– Ой, только не храбрись, пожалуйста, пойти и набить им сейчас же морду, кастрировать или ещё как-то наказать. Достать таких людей трудно. Менты это поганые, после которых к тому же пришлось лечиться у кожвенеролога. По-моему, и не вылечилась я до конца.

– И…

– Вот тебе и «и»! Не жди сегодня интима между нами. Кина не будет – кинщик заболел… Если согласен пообщаться со мной не как с бабой, секс-игрушкой, а просто по-человечески, по душам и с пользой для дела, ограничимся строго деловым, дружеским, пусть в какой-то мере любовным, каким хочешь, но разговором, а от сексуальной близости давай до поры воздержимся. Ну, не могу я даже думать сейчас об этом, ступор какой-то внутри после всей той грязи… Прости, Эдик, если расстроила тебя.

– Да ничего не расстроила, – пожав плечами, явно показным равнодушным тоном отмахнулся Эдуард. – С ментами твоими как-нибудь всё равно разберёмся, найдём, достанем хоть из-под земли. А потолковать по-свойски нам и в самом деле надо. Может, и вправду вместе легче будет возрождаться как бизнесменам. Это как два костыля, вернее как пара подраненных ног. Каждая в отдельности, сама по себе, беспомощна и вряд ли способна уйти далеко, а главное, быстро. Вместе же, шаг за шагом, глядишь, и – преодолели какой надо путь.

– Про два костыля, то есть про пару ног – это ты, Эдичка, хорошо сказал. Красиво, и в самую точку. Поэт прямо. Я на всю жизнь запомню, – расплылась в дрожащей от счастливого волнения улыбке, стирая со щёк невидимые следы уже совсем высохших слёз, Клара.

– Тогда, похромали? – кратко, как настоящий мужчина, улыбнулся в

ответ Эдуард. – Я тут недалеко живу…

Вопреки депрессивному настрою сообщившей о «внутреннем ступоре» Клары, и её же категорическому предупреждению о невозможности по психологическим причинам и медицинским показаниям сейчас, да и, пожалуй, неизвестно сколько времени в будущем интимного соития, ночь она подарила своему вновь обретённому после разлуки возлюбленному восхитительную. Ни её, ни его тем более, не смогли удержать никакие здравые табу и иные барьеры…

Вроде бы безумство: недолечившаяся после заразной специфической болезни женщина, совершившая не один бездушный поступок по отношению к близкому мужчине, действующая и в данный момент в его же объятиях неизвестно из каких побуждений больше – из прямой корыстной заинтересованности в использовании партнёра в её дьявольских планах, или же в порыве неутолённой в своё время страсти, с одной, как пишут в преамбулах стандартных хозяйственных договоров, стороны, и – неоднократно обманутый и оскорблённый в лучших своих чувствах мужчина, который по логике вещей должен бы руководствоваться в настоящий момент исключительно соображениями человеческого достоинства и мужской чести, а также простейшим инстинктом физиологического самосохранения, венерологической безопасности, с другой стороны, вместе именуемые «партнёры», вдруг, не успев допить и первой рюмки за встречу, ни слова не говоря, бросаются в объятия друг друга, лихорадочно сбрасывая и слепо топча одежду. И так в том же режиме до самого утра. Утра позднего, по сути – дня, когда другие люди уже садятся полдничать, а то и обедать. Но, кто способен объективно рассудить влюблённых, так неожиданно и в таких неординарных обстоятельствах встретившихся после нелёгкого, полного трагизма перерыва в их отношениях?..