Психоделика. Книга для мертвых

– Кто это с ним был? – спросил я непослушными губами.

– Где?

– Там… Обведенный…

– Обдолбанный по ходу это да… Нет там уже никого, ну и знакомые у тебя, ты это держись Саня, мы сейчас…

– Ага, – сказал я и потерял сознание…

Последнее, что помню фраза странная, ее кто-то из космоса сказал стопудово: «А в конце того тоннеля стоит странная электричка. Ее надо пройти от последнего вагона до первого».

Кто это сказал, а главное зачем – неведомо…

х х х

Собственно психоделика

Космическая зима сковала город. Ледяная пустота окружала меня, медленно бредущего по безлюдному проспекту. Вокруг были только оставленные без присмотра автомобили – унылые и неприютные. Особенно жалко смотрелись «шестерки» и «копейки», они напоминали брошенных невнимательными хозяевами собак. Иномарки смотрелись намного независимее, у них не настолько было развито чувство привязанности к человеку. Где-то играла музыка. Это был «Аукцион». Помните вот та:

…Еще не поздно, день уже прожит…

Но город не был пустым, за холодными, промерзшими за ночь стенами домов, были люди. Иногда я замечал подрагивание настороженных занавесок и жалюзийных решеток и казалось почти физически ощущал, как испуганные лапки скребут стены изнутри. Толи чтобы согреться, толи просто от безысходности.

Безысходность, вот слово, которое полностью описывало состояние города. Вот то, что было внутри меня и снаружи. Вот то, что висело в низком небе над головой , и то, что маячило вдали.

В конце улицы мел снежную крошку одинокий дворник. Он был сосредоточен и безучастен. Я дошел до него и прошагал мимо, он даже не удостоил меня взгляда. Ну и пусть. Что-то сильно колет в бок… Плевать.

И пусть… Накрашенная девица, похожая на китайскую пагоду, прошелестела по другой стороне луны, в смысле улицы и удостоила меня взгляда, я не удостоил ее.. Зачем? Хлопнул дверь подъезда, наверное, она спаслась.

…Все бродил в состоянии аффекта, только нож в животе у меня…

Нож окровавленный, в целлофан завернутый во внутреннем кармане. С отпечатками, наверное. Это Добрый мне вчера подарил. Зачем я его взял? Что ж у меня за аффект такой странный получился? Чудно…

В милицию надо, – сверлила утомленный кавказским алкоголем мозг единственная трезвая мысль, – или что тут у нас сейчас, полиция? Жандармерия? Хрен редьки не слаще. Может и вправду там отпечатки какие-то присутствуют…»

Боль становилась невыносимой. Я распахнул куртку и увидел точащий из живота давешний нож. Кровь пропитала одежду и смотрелась очень неприятно. Запахнув куртку плотнее, я двинулся дальше. Вот оно как значит…

Дальше, больше. О милиции вспомнишь она и появится. А тут не появилась. Я засмеялся собственному афоризму и вставил в уши наушники.

…не за что биться, нечем делиться, все об одном…

«АукцЫон», и тут. Надо же…

Ожидание висело в воздухе, и оно касалось меня. Я шел. Меня окружала совершенно балабановская безысходность.

… Птица, я птица…

Эх, Леня, ты прав как всегда…

На углу Тверезовой, светился банкомат. На асфальте лежала банковская яркая карточка, я механически поднял ее и сунул в приемник. Внутри банкомата, что-то заурчали и через миг из него посыпались деньги. Много, и они все сыпались и сыпались мне под ноги, и ветер уносил их вдоль по улице. Потом поток банкнот прекратился и поднял одну. На ней отчего-то была свастика, и пятна бурой крови, засохшей и намертво впечатавшейся в рисунок.

– Рейхсмарка! – громко сказал я вслух и за мой спиной зарокотал мотор мотоцикла.

Мне что-то кричали в спину на лающем немецком, но я уже бежал, подняв воротник я несся по знакомым следам, туда куда бежал каждое утор на протяжение долгих лет, в метро…

На ступеньках у входа сидел дядя Вася и лихо наяривал Баха на своем видавшем виды аккордеоне. Я сунул ему пачку рейхсмарок и быстро стал спускаться вниз, аккордеон звучал сегодня совсем как церковный орган где-нибудь в Кельнском Соборе, величественно и монументально.

В метро было пусто. Н не так холодно как снаружи. Людей не было вовсе, но было ощущение, что они только-только ушли. Я быстро миновал вестибюль, проводивший меня эхом моих же шагов, слетел по ступенькам на платформу и спрыгнул на рельсы.

« Так, тупик у нас там, значит мне сюда…»

Привычно пошлепал по шпалам, было ощущение, словно я вышел работать в ночь. Один, с осмотром оборудования. Как у нас говорят: «в одно лицо». Пока все было как обычно, я полностью выключил голову и тупо уставился под ноги. Вспомнились все эти разговоры о послесмертии, странных туннелях и прочем… Кто-то услужливо включил дежурное освещение, и тени замаячили на стенах и дюпингах. Они были похожи…

…Далеко, далеко ли далеко… Одиноко ли…

Нет, только не думать полностью, полностью отключить воображение, а то напридумаю себе… Так и есть, напридумал. Сука…

Цокот когтей послышался из ближайшей вентсбойки. Аппетитный такой цокот. Клянусь, я не думал ни о чем таком, ускорившись и прыгая через несколько шпал, я бросился вперед понимая, что кроме Великого Ловчего меня никто не спасет…

В начале сопрягаемой кривой он вышел из-за черного путейского ящика и улыбнулся мне, разворачивая сеть. Он был похож на Рутгера Хауэра с улыбкой от старины Кокера. Глаза его прищурились и ясно сказали:

«Беги!»

Стоит ли говорить, что повторять мне было не нужно. Они сцепились – громадная Серая Кошка и Великий Ловчий, и не было конца этой битве. Все еще думая, кто же мне подсказал про Великого Ловчего о существовании которого еще пять минут назад я вовсе не подозревал, я ушел по скруглению тоннеля на ходу подумав про то, что на каждую хитрую жопу есть хер с винтом, и зря… потому что все окружающие меня винты стали угрожающе скрипеть и потихоньку выкручиваться. Наушники выпали из моих ушей.

… Поле – русское поле! – запел я первое, что пришло в голову, и скрип прекратился. Какое-то время реально было тихо, и слышался только мой надтреснутый голос. Он эхом отражался от дюпингов и уносился куда-то по спирали прочь от меня. Аккомпанировал мне топот моих ботинок по шпалам. Нож уже почти не мешал, он стал частью меня, вернее того, что от меня осталось…

– светит луна или падает снег…

Русское поле, русское поле…

И тут я забыл слова, просто вышибло их из головы и все. Начисто…

Тут же пошел снег. Снег в тоннеле это было зрелище насколько сюрреалистическое, насколько прекрасное. Вы себе представляете? Я никогда не представлял, а тут увидел и попал под него. Летел и таял. Точнее не скажешь. А говорили, что зимы не будет? А вот она. Холодные хлопья сыпали мне за шиворот и таяли на щеках, они были тяжелые и пушистые. Снег быстро наполнял тоннель и через несколько минут уже стал покрывать собой шпалы, идти стало намного труднее, и надо было что-то с этим срочно решать.

Снова тихо заиграла музыка, по-моему, Гайдн. Не силен я в композиторах, но когда я слышал подобную музыку, всегда думал, что это Гайдн… Душа моя легко откликнулась на нее и двинулась куда-то вверх, но вскоре вернулась. Я поднялся на ноги и побрел вперед. Музыка сменилась метров через двадцать.

Впереди послышались звуки задорной комсомольской песни. Замаячили красные флаги, и навстречу мне прогрохотал заставив меня вжаться в стену тоннеля видавший виды бульдозер, чем-то неуловимо похожий на бронепоезд времен гражданской войны. Как в кино, сходство дополнял транспарант с задорной надписью белым на красном полотнище:

«Все на субботник!» Следом спешила радостно оглупленная молодежь. Шла на субботник… Снег убирать. Я пропустил их и по прочищенной колее продолжил путь. В голове все еще звенели обрывки песни:

Могучая, кипучая, никем непобедимая, страна моя…

Кровь гулко била в голову. Начинается. Как он говорил? Материализация мыслей? Хо-хо… Мысли мои скакуны. Вдалеке что-то заржало. Я споткнулся и едва не свалился между рельсами. Потом отбежал в ближайшую вентсбойку, благо она была неподалеку, и залег под решетку в тень…

Они летели по тоннелю не касаясь копытами шпал, пахло степными травами и конским потом. Громадные, бурые какие-то с мохнатыми ногами и раздувающимися ноздрями. Всхрапывая на бегу, табун унесся в сторону станции и скрылся за поворотом кривой.

«Однако», – нейтрально подумал я, и ничего не произошло, потому что сложно кому бы то ни было материализовать слово «Однако».