Народные предания и первая Киевская Русь

Сказ про Сораву и Русаву (вторая часть)

За те старые часы… за часы часовъ старовины были Прадеды наши въ степу, а на возахъ жили, якъ мы въ дому. Былъ тогда Царь надъ Русема, а Царь тотъ сына не имелъ, а две дочери, а одна была Сорава, а друга Русава. И то печаловался Царь Криврогъ, якъ не имелъ сына, чтобъ помочь была, а только дочки две, а съ нихъ что, вырастутъ, замужъ отдастъ, а замужъ отдастъ, изъ дому уйдутъ, а съ одного воза на другой, а що на чужомъ возу, то уже не твое, а що не твое, то на чужомъ возу. А молилъ Бога Царь, чтобъ хоть зятей добрыхъ да сильныхъ Богъ далъ ему. А пришла утромъ рано дочка Сорава а сказала отцу: «Не знаю, батя, какъ и сказать тебе, а видела я, какъ сестра младшая, Русава, съ хлопцемъ говорила, а тотъ хлопецъ высокъ собой, ясенъ а красивъ, силенъ а ловокъ, а коли виделъ меня, исчезъ сразу!» Позвалъ Царь Криврогъ Русаву, а такъ ей сказалъ: «Що же ты, дочка моя, отъ меня хоронишься, хлопца не покажешь? Разве не отецъ я тебе? Врагъ, что ли, тебе?» Заплакала Русава а такъ отвечала: «Не нарекай на меня, батя мой! Видела я того хлопца сама впервые, а не знаю, откуды шелъ онъ». А на другiй день Русава пришла, а такъ отцу сказала: «Батя мой, вчера ты мне вырекалъ за хлопца моего, а сегодня, какъ развиднелось, Сорава сама тако жъ съ хлопцемъ была, а съ нимъ долго говорила». Позвалъ Царь Криврогъ Сораву, а такъ ее спыталъ: «Что же, дочко, вчера сама сказала на Русаву, а днысе сама съ хлопцемъ была?» Заплакала Сорава, а такъ одповедала: «Отче мой, не нарекай мне! Видела я мужа краснаго а добраго, а сказалъ онъ, что вдвоемъ съ братомъ завтра утромъ, какъ розвиднится, придетъ насъ обеихъ къ тебе сватать». А на другiй день такъ и было: npiехали два молодця, якъ писаные, таки добри, статны а одегнуты, Царю Криврогу кланялись, дочерей его за себя просили. И сказалъ имъ Царь Криврогъ такъ: «А кто же вы такiе, чтобъ царскихъ дочекъ сватать?» «А мы – сыны Царя въ Неби, а все, що прошло, у насъ живетъ, а что будетъ, тако жъ у насъ живетъ!» «А где же съ дочками будете?» – спросилъ ихъ Царь, задумавшiйся. «Не бойся, Царь Криврогъ, съ тобой будемъ! Тебе помогать будемъ! Такъ Отецъ нашъ велелъ». И такъ остались они на возахъ царскихъ, а Дъдовъ нашихъ и Прадедовъ берегли, а всякаго врага били, а оттого и люди наши уцелели, а то бы пропали отъ враговъ, какъ други, како много было, а мало зосталося!

Сказ про древнюю Русину

А була ще древе сторона Пращурськая, тай Русиню ее звали о ту пору, та була вона славна та богата, та спокинули ее Русы и шли опричь, и довго ейи споминувалы, и довго по ней жалкувалы, ажъ Жалю поминали съ Кариною, та життя свое проклиналы. И не знали они, камо йиты, а де жъ ту Русинску землю поглядаты. А то жъ внукы а правнукы о той земли дбалися и оспеть путя не находилы, и оспеть дороги не бачилы. Ни внукы, ни правнукы старого добра не додбалыся. А то жъ такъ йе до нашихъ день. Мы тако жъ не знаемо а мыслимо якъ чузи о томъ старомъ счастьи.

А йшлы Пращуры на медови ричкы, та на кысельны берегы, а тамъ хлиба зъ небе падаеть, а тамъ печенина, беры та йижъ, беры, яко що хочешь, а тамъ люди не старiють, а тамъ диты не вмирають! Такъ тойи жъ земли не найшлы, та свою щасну землю оставылы. Тай живемо въ лису та степу зеленому, горе мыкаемо весь часъ нашъ. Тай буде слава Пращурському краю, та Богамъ слава, а намъ покой! А вже жъ молошныхъ ричокъ не найдемо! А то жъ брехалы Пращурамъ люди та й оны повирувалы брехни. Казалы люди, якъ у тимъ чудеснимъ краю тай кони не старються, ни коровы, и птиця молодая остаеться, и люди не хворають николы, тай яблокы цiлый годъ высять, а обирвуть люды, такъ цвiтуть знову, та капуста тако жъ нова растеть, якъ толькы головку взявъ. Та колы жъ прыйшлы до степу, а тамъ люды гинуть та диты, и тожъ треба робыты за хлибъ, а скотына умираеть, и люды. Та ниде немае такой земли, абы булы молошни ричкы!

Заплакалы диды наши та прады, тай сталы горе мыкаты якъ и вси. Сталы кажный день хыщихъ людей ждаты та съ нымы бытыся за попасы, та за ричкы, за берегы ихнiе, а таке життя пойшло труднее, ащо жъ не малы часу дыхнуть. И то живемо такъ и доси саме, а добра маемо ридко, а то жъ работы хватаеть про кажного. Слава же Богамъ нашимъ, а слава живымъ тай внукамъ!

Сказ про Степовое Лихо

А якъ были Деды наши въ степахъ, да на возахъ жили, на возахъ добро держали, да игде пристануть, возы поставять, тамъ и село целый день стоить, тамъ и слобода у речки костры палить, костры палить, юшку готовить. Поели, попили, скотину напоили, до вечера пожили, костры загасили, а утромъ въ ранци – дальше поехали, на другiе места, на травы сочныя, а где вода лепше, где трава чище, и где цветовъ больше въ траве цвететь. Идетъ таборомъ дальше, а попередке возъ идетъ, а на томъ возу Царь Дедовскiй спитъ, попоною прикрытый, овчиною подтыканный. Старые Дiды были, а Царь ихъ всехъ старей, и уже больше спалъ на возу, чемъ царевалъ, и больше мирилъ людей, чемъ наказывалъ. Сыновъ его-Царевичей въ войнахъ побито, и въ живыхъ никого не осталося. Вотъ, взялъ Царь да умеръ ночью одной, умеръ, какъ заснулъ, какъ дитя, приткнувшись, за попону вцепился и дышать пересталъ.

Собрались тутъ Деды Царя хоронить, обвешали гарбу его боталами разными, железякъ нацепили, цепей, бляхъ разныхъ, и повезли его вокругъ Земли Дедовской, чтобъ усю Землю ту въ последнiй разъ Царь виделъ, чтобъ кажный, кто Царя не зналъ, увидалъ, и чтобъ кажный съ нимъ попрощался какъ надо. Идутъ кони, шагомъ ступаютъ, бережутся, знаютъ, что Царь заснулъ до конца веку, да чтобъ не разбудить его, шагомъ идутъ, а бляхи сумно звонятъ, цепи грохаютъ, железяки гудятъ, сумно звонятъ. А какъ видятъ люди Царя свого, все кидаютъ, подходятъ къ возу, кланяються до земли, плачутъ горько, что Царя лишилися, а просятъ Бога, чтобъ далъ ему Царство Свое, Царство Святое Свое Небесное. И такъ кони идутъ по Земле Дедовской, и такъ все плачутъ день за днемъ. Ходили, ходили кони, Царя возили, всю землю выходили, везде Царя показали, и насталъ день, поховали его Деды наши, сверху могилу насыпали высокую, чтобъ не добрался до него зверь дикiй, чтобъ не тронула его рука злая чужинская.

И стали люди на Раду собираться, какъ жить, какъ быть дальше решаться, и каждый идетъ, думу думаетъ, какъ жить теперь безъ Царя Добраго, безъ Царя Добраго, Деда стараго. И собрался Сходъ великiй, и дело решилъ, пока такъ жить, безъ Царя значитъ, а дела делать, какъ старшiе решатъ, какъ старшiе скажутъ, какъ Деды прикажутъ.

И пошло тутъ сразу Лихо Степовое, налегло на Дедовъ нашихъ, скотину поморило, скотину поморило, людей похватало, людей похватало, въ полонъ увело, а Дедовъ нашихъ по степу разбросало, по степу разбросало, другъ на друга ощерило, другъ на друга ощерило, озлобило. Кажный Дедъ свое кажетъ, на другихъ злится, другихъ не слышитъ, вызверился, и пошло такое горе тяжкое по земле всей, что никто не зналъ, какъ ладу дать, какъ ладу дать, какъ дело делать, чтобъ снова все добре было. И пришелъ тутъ часъ, заплакалъ Царь Старый, сталъ у Бога проситься, сталъ молить, и дозволилъ Богъ ему еще разъ до людей прийти, еще разъ прийти, добро сделать имъ. Вотъ и смотрятъ Деды, небо почернело, тучи пошли, небо закрыли, не видать ничего. И Громъ гремитъ, и Блисканица блеститъ, а въ небе Царь Добрый дырку делаетъ, сквозь тучи продирается, голову высунулъ, рукой машетъ, людей зоветъ, чтобъ шли къ нему, съ Того Света Дедъ-Царь Дедовъ зоветъ. Собирались къ нему Деды наши, а Царь имъ такъ кричалъ крикомъ горькимъ: «Що жъ вы, Деды мои добрячiе, наделали? А чему Царя себе нового не выбрали? Пропадете такъ запросто, какъ черва въ лозе, какъ черва неразумная въ день подзимнiй! Выбирайте Деда въ Цари, Деда Кишку[9 - Ки?шка (малорус. / укр. кi?шка – кошка) – Кишка (букв. Кошка), Дед], да ему покоряйтесь, не сваритеся, а свариться будете, никто вамъ не зможетъ, никто не зможетъ, никто отъ Лиха не заборонитъ!»

Услыхали Деды, обрадовались, на колени пали, Деда Добраго на земь сойти просили, да не захотелъ Дедъ-Царь на землю идти, сказалъ, что ему и такъ добре, и заботъ нетъ вовсе, и кто въ Раю побывалъ, тому земля спротивилась, Земля спротивилась, не нравится. Выбрали Деды Царя нового Кишку, а Кишка сказалъ имъ, щобъ всю скотину считали, заново делили, щобъ всемъ было, да щобъ дети безъ молока не были нигде. Послухались Деды, и Лихо Степовое, видя добро ихъ, видя послушность ихнюю, отошло подалее, другихъ мучить стало. И вороговъ степовыхъ Деды бить стали, и скотину у нихъ брали, коней добывали, и самихъ подальше отъ своей земли гнали. Ходитъ Лихо Степовое въ траве Одноглазое, на Дедовъ нашихъ глядитъ, а приступиться не можетъ, потому якъ добро у нихъ живетъ, а свары нету, и ничего имъ Лихо сделать не можетъ. Такъ и мы, грешные, жить должны, Богу молиться, Христу поклониться, да другъ съ другомъ николи не свариться!

Сказ про царя Усилу Доброго

А за старых часовъ, за древнiе дни были пращуры наши в лесахъ-степахъ, пшеницы не сеяли, на мясо меняли, на кожи, сало, на волну овчую. И жили-были они счастливо, просто, наукы не знали, читать-писать не умели, Богу молились, как в душу пришло, а были рядными, были честными, добрыми, и никогда ничемъ другъ передъ другомъ не кичились. Водили они скот в степях, овецъ въ траве, коней пасли да на нихъ скакали, а коли царь скажетъ, такъ казаковали, береглися, саблею хранились, умели драться, семьи свои защищая, а и каждъ зналъ коня, какъ мужикъ уздечку, а и каждъ зналъ скотъ, какъ ученый книгу, а коли корова падетъ, зналъ лечить, а коли человекъ заболеетъ, зналъ, какъ оздравить, и другъ другу они говорили лишь правду, и никто не лгалъ, старыхъ слухался, дедовъ почиталъ, бабъ поважалъ, детей хранилъ, женъ защищалъ, слабому давалъ споможенiе, а и каждому было чего есть-пить, а и всякому место было у костра, в ночи ночлегъ, во дню поможенiе. И ходили за стадами на конях они, а завидя вора, гнались за нимъ, отъ своихъ отавъ отгоняли, до богатства своего не допускали.

И былъ царь у нихъ – Усила Добрый, и царь тотъ, какъ люди его, въ телеге спалъ, попоной на ночь, как все, прикрывался, въ голову седло клале, сено подтыкалъ, а въ ночи встанетъ, къ костру пойдетъ, сторожей проверять въ ночи начнетъ, а и горе тому, кто заснулъ въ траве! Уж он его кiемъ толстымъ огреетъ, по задамъ наколотитъ, всю пыль выбьетъ! На заре вставали прадеды наши, на востокъ ясный молились, и такъ говорили в молитвахъ техъ: «Красуйся, заря ясная, красуйся в небе! Встаешь рано, до насъ ходишь, молоко намъ въ горшке несешь, да небомъ шла, молоко пролила, и горитъ твой следъ въ ночи ясной, середъ звездъ Божiихъ, черезъ все небо. Будь счастлива, Заря ясная! И будь счастлива, Заря Утрення! Будь счастлива, Пастуша Зорька! А се бо поклон отцу съ матерью, а се бо поклонъ дедамъ съ бабами, а се брату родному, что рано преставился, а се сестре нашей, что умерла! Та пусть они звездочками горятъ въ небе ясномъ, у Бога нашего!» И такъ они молились, Бога славили, и давалъ имъ Богъ добра много всякого, все, на жизнь ихнюю потребное, а и лишнего не давалъ имъ Богъ, бо от лишнего человекъ нищится, отъ лишнего жена портится, сыны гуляютъ, работать бросаютъ, дочки расходятся по чужимъ людямъ, а отъ лишнего человекъ остается одинъ самъ съ собой, всемъ лишнiй.

А за те часы люди добрыми были, соседу помогали, работали за работу, за хлебъ-соль плату не брали. А за те часы молодежь была до старыхъ почтивая, до малыхъ бережливая, и сама въ простоте жила, чистоту хранила, а не знали люди греха въ жизни, зла не знали другъ къ другу, зависти, ничемъ другъ передъ другомъ не хвалилися. И ходилъ къ нимъ Богъ въ простой свитке, говорилъ съ ними, указывалъ, а они, люди те, въ простоте своей думали, что то Дедъ старый ходитъ къ ним, с уваженiемъ отвечали, кланялись, и ницъ падали, когда видели, что землею шелъ Старецъ тотъ, а то небомъ, дорогою светлою, заревою, что Заря шла да молоко несла, да несши по небу, пролила, а то молоко въ небе светится, Путь Господень людямъ показываетъ.

Вотъ, игрались дети въ траве, а девочка одна землю рыла, вскапывала, а въ нее травинки тыкала, и слышитъ голосъ позади: «А что, дитя, делаешь?» Отвечала она: «Разве не видишь? Поле сею!» И сел возле нее, въ траве, Старецъ Белый, сказалъ ей: «Не такъ надо сеять! Возьми это!»«А что это такое? Будто зернышки?»«Ну да, зернышки, посади ихъ, полей! Черезъ неделю приходи, посмотри». Взяла девочка, сделала, какъ Дедъ сказалъ, посадила зерна въ землю, полила, а черезъ неделю на томъ месте ростки были, а черезъ неделю – огурцы, дыни, арбузы взошли, и все хвалили, ели, Деда славили. И стали старики землю рыть, бороздить, стали зерна те ве землю садить и съ того научалися хлебопашеству, и горохъ стали сеять, и чечевицу, и фасоль, и всякую бобовину, а съ ней и лукъ степной, чеснокъ крепкiй, и сталъ вырастать лукъ-чеснокъ, сталъ крепиться, а и людям стало чего есть, кроме молока, кроме молока, масла да творогу сухого.

И царь Усила Добрый къ нимъ ходилъ, на огороды ихъ гляделъ, потомъ къ дубу шелъ, срубалъ дуба, плуга делал, потомъ воловъ запрягалъ, землю оралъ, а пашню ту скородилъ, зерно самъ сеялъ, а людей научалъ, какъ работать в поле, а коли урожай былъ, Бога славилъ, медъ пилъ, брагу крепкую, сусло сладкое, да ковшъ выпилъ, на землю лилъ, а сказалъ такъ: «Земле дайте пити! Бога хвалите, въ честь его лейте, чтобъ коли на землю глянетъ, да увидитъ пятно браги въ ней, чтобъ зналъ, что люди Его хвалятъ!» И стали Прады наши и Прабы землю раяти, стали хлеба сеяти, зерна собирати, Бога славити, Ему хвальбу слати, и такъ жили Прады наши а Прабы въ степи, скотъ гоняли, землю раяли, какъ Богъ далъ, какъ Богъ повелелъ имъ, и больше не нуждались, и у другихъ людей муки не брали.

И пришелъ къ нимъ богатый купец чужой, сталъ имъ сребро, злато показывать, на кожи, на сало выменивать, на мясо говяжье да на овчину. И набрала царица Годыня сребра-злата, стала имъ покрашаться, стала въ волосы цеплять, стала кольца носить, браслеты, въ парчу, въ бархаты тело завивати, а по ней почали все женки такъ делати, а за женками девчата стали краситься, а хлопци стали златом сабли красити, серебромъ уздечки правити, и стали другъ другу завидовати, у кого уздечка лепше, у кого саблюка, и стали величаться, надъ другими смеяться, а жизнь стала хуже, люди тоже, и не стало простоты прежней, и самъ царь сталъ скучати, сталъ войну помышляти, чтобъ еще больше злата-серебра было, чтобъ быть лучше другого царя, и на все то царица его подбивала, на те мысли ненужные наважала, а черезъ то – на лишнее въ жизни людской, и стала жизнь уже завистная, стала она скаредная да тяжкая, ибо людямъ надо было къ войне дбатися, надо оружiе было сотворяти, надо кузни было поставляти, сабли ковати, ножи крепкiе, и на войну идти среди лета.

И стало у Прадов съ Прабами тяжко жить, трудно дбатися, и стало царю отъ Годыни той царицы-красавицы трудно работать, трудно работать, добиватися. И узнал про то царь соседскiй, что Усила-царь на войну тщится, и сталось у него тако жъ беспокойство, стали люди сабли ковати, къ ответу готовитися, людей научати, какъ другихъ людей бити, какъ наконь садиться, въ поле чистомъ скакати, казаковати, воевати. И скоро соседскiй царь своихъ наставлялъ, а коли Усила-царь войска поднималъ, да шли Прады, кто съ вилами, а кто саблею помаховалъ, выступило тутъ войско противное, и была тутъ сеча великая, а много народу перебили въ ней, и воронью бросили на поклев, и столько зла пошло, что другiе люди, дальнiе соседи, друг в друга вцепилися, и пошли тоже казакувати, на людей налетати, а по всей земле, где Прады жили, одинъ царь повсталъ на другого, а добра съ того не было, а зло одно, и скотину поели, и горохъ вытолкли, и кувшины побили, не въ чем есть стало.

И заплакали Деды тутъ, стали жалиться, на Годыню-царицу нарекатися, что коли бъ не она, такъ и царь Усила на соседей бы войной не пошелъ. И Годыня кричала на людей техъ, что коли бъ они царя слухались, такъ врагов бы всех перебили давно. И пошло еще большее помраченiе, на поля запустенiе, на скотъ убыль, и люде не знали, как дальше жити, И напали тутъ враги на всехъ ихъ, на техъ, кто билися, и на техъ, кто готовились, и забрали все, и Годыню взяли, за шею до воза привязывали, голую кнутами по задамъ били, въ полонъ уводили, людямъ своимъ сказали, чтобъ пришли смотреть на тех, на Прадовъ, а на техъ Прабъ, что немудрыми были, и что все потеряли, всего лишилися, а царя самого въ землю зарыли, а кто ушелъ, по всей земле бежалъ, а по всей земле Руская людина растекалася, распылялася, а съ того пошла и Русь великая, что ни въ шапку собрать, ни конем объехать, и что краю-конца въ ней не видано. И самъ Богъ надъ землею нашей плакался и не зналъ, какъ ее вызволяти теперь, да и махнулъ рукой, и такъ оставилъ. И такъ вся Русь наша выросла, размножилася, землю раяла, скотъ водила, и за тысячи годовъ возставалася. Такъ и Деды наши съ Бабами песни про то пели, Бога просили, чтобъ миру далъ, чтобъ хлеба далъ, а что лишнего – то ненадобно.

Сказ про стародавние часы Русов. Сказ второй

За старые годины, за часы давнiе ходили Пращуры по степям, стада гоняли, в телегах жили, и все добро на возу, и жена с детьми, и все добро – скотина в степи, овцы, коровы, лошади. А былъ въ те времена старикъ одинъ, он был Дед изъ Дедовъ, самый старый, самый древнiй, всемъ Дедамъ Дедъ. И не боялся тотъ Дедъ никому правду речи, правду речи, укоряти кого, а хоть бы Царю самому, коли надо, и было ему за то поваженiе великое, и все спешили къ нему за советом, и все несли Деду кусокъ лучшiй, ягоду малину, землянику какую, а то Дедъ бралъ и детямъ раздавалъ. А за часу того люди не знали а ни хлеба, ни картошки, ни капусты, собирали щавель въ поле, а ту щавель ели, катранъ брали, корень сладкiй, да желтых петушков листъ зубчатый, и темъ жили, молоко пили, мясо ели, а ни горя нашего, ни труда не знали. И сидятъ въ ночи у костра большого, а старый Дедъ бывальщину заведетъ, побасенки рассказываетъ имъ, а по темъ по побасенкамъ и правду скажетъ, про еще старшiе часы, про Пращуровъ, а про техъ Щуровъ[10 - Т. е. Предков.], что сам сивый, а борода желта, зелена стала отъ древности старой, ото всех годовъ, что и близкихъ детей нет уже, ни сыновъ, ни дочекъ, ни внуковъ, и что правнуки поженились давно, у самихъ бороды сивые, а правнучата скоро замужъ выйдут, скоро поженятся.

И скажетъ Пращуръ такой людям добрымъ: «А теперь вы, люди добрые, не знаете, какъ было въ часы, когда Пращуры наши могилы копали, Царей хоронили, а съ теми Царями коней его добрыхъ, а съ ними и вояков его, верныхъ слугъ, а съ теми слугами и жену его, что сама на себя руки наложила, передъ саньми Царскими убиваючись, чтобъ съ ним ехать въ Край Дальнiй, на Святую Воду Реки Большой, а где семь Рек течетъ, где Рай стоит, а тому Раю имено Ирiй есть, и тамъ цветы цветутъ, не вянутъ николи, и тамъ Ангелы летаютъ, тамъ птицы поютъ, въ кущахъ зеленыхъ садятся, и николи листъ съ техъ кущей не падаетъ. А и тамо сынъ мой родимый живетъ, сынъ родимый, что в бою убитъ былъ отъ руки поганца, злого недруга, а и тамъ Деды наши и Прадеды, что пошли на вень Богу жати, а что больше до нашего поля не придутъ, на коровъ, овновъ не глянутъ больше, а и те тамъ живутъ, стада гоняютъ, а и Царь ихнiй – Богъ одинъ нашъ, а Ему, Богу, ответъ держатъ, и его одного только слушаются. А и въ томъ Раю-Ирiю ясномъ въ зиме птички живутъ, весны ждутъ, а по весне, коли зелено все, коли вишни цветутъ, домой летятъ, подъ крышу нашу, в гнездо свое, что о прошлый годъ птенцовъ водили и въ этотъ еще, гляди, выведутъ. И летятъ скворцы, ласточки наши, летятъ жаворонки, Бога славятъ, летятъ весной подъ крышу нашу, и щебечутъ намъ, а мы не разумеемъ, а щебечутъ они слово ясное, несутъ приватъ намъ съ Того Света, отъ Родичей нашихъ, что пошли на вень, на жатву Божiю, а что нас помнятъ, а хотятъ намъ сказать про добро наше, а хотятъ помочь, зла уберечь! И знаютъ они все, что будетъ съ нами, а имъ Богъ сказалъ и Ангелы Его, и говорятъ они ласточкам малымъ: „Ты лети, лети, ласточка малая, лети домой, весточку неси, а скажи отцу с матерью, чтобъ по мне не плакали, не тревожили! Я свое отжилъ, отстрадалъ уже, и пускай они доживаютъ, а пускай они свое дострадаютъ!“ И летитъ ласточка, грудка белая, прилетитъ домой, на дерево сядетъ, защебечетъ, засвищетъ, за сердце возьметъ, а и что она говоритъ, не разумеешь ее! А говоритъ она, чтобъ не печалился, не тужилъ понапрасну по отце съ матерью, что отжили они свое, и ты живешь, а отживешь, – и ты с ними будешь!»

Сказ про царя Огылу Чудного

За старого часу, въ древнее время, коли пасли пращуры наши скотину въ степи, да жили там же, домовъ не строючи, былъ царемъ у них Огыла Чудный, а былъ тотъ царь силенъ, какъ два быка, что деревяннымъ плугомъ поле пашутъ, а былъ онъ силенъ, какъ два жеребца, что съ возом пшеницы по горам скачутъ, скачутъ и не уморятся, скачутъ не станутъ, въ пене летятъ съ возомъ тяжелымъ, а духа перевести не хотятъ, ибо такая сила въ нихъ, что устали не знаютъ, такой Огыла-царь был Чудный, что телегу за задки бралъ одной рукой, изъ колеи вытягивал, сбоку ставил, и что кони на него оборачивались, силе той страшной дивилися. И ходило съ царем въ степахъ много люду, почитало его и поважало, за силу его страшную, за добрость, за заботу всегдашнюю про всех людей.

И было у Огылы два сына молодыхъ, два сына, яко два месяца, молодые да пригожiе, чисто въ матерь ихъ, что давно померла. А коли померла мать ихняя царица, да заплакалъ по ней царь, детей взялъ, да миловалъ ихъ, голубилъ, двояшекъ милыхъ, да такъ при себе, на царской телеге держалъ, при себе кормить заставлялъ, самъ пеленалъ, да сталъ им заместо матери, и дети возле него игрались, и дрались друг съ дружкой, и смеялись, а онъ на нихъ покрикивалъ, ласкалъ ихъ, кормилъ, поилъ, спать укладывалъ. И выросли сыны те, какъ два явора, другъ въ друга подобные, а и самъ отецъ не зналъ, кого из нихъ зовут Бровко, а кого Вовко. И росли дети те, какъ трава въ степи, сильные, здравые, веселые, да и стали подрастать, стали бороться, на коняхъ скакать, до людей тулиться, военному делу учиться, саблей рубить, пикою врагу грозить невидному, говоря такie слова всякiй разъ: «Погоди, враже, царями будемо! Мы тебе укажемо, какъ нашихъ бить, какъ девчатъ хватать, уводить въ степи!»И любилъ ихъ за то народъ вольный, за ласку ихъ, за хоробрость ту, да за то, что всехъ защищать обещалися, что клялися быть людямъ верными, отцу не перечить, всехъ хранить, и за то, что братья целовали бляхи, что на возу отцовскомъ были повешены, и гремели, звенели, коли кони идутъ, а то, чтобъ все знали, что царь Огыла едетъ! И еще целовали бляхи те царевичи, обещались всякую беду сломить, да чтобъ народ живалъ счастливо, чтобъ слезы единой ни по чем не пролилъ, да чтобъ было отцамъ уваженiе, матерямъ почитанiе, детямъ храненiе, да чтобъ старцамъ былъ кусокъ хлеба, молока крынка, покой к старости, да чтоб дети кормили ихъ, во всем слухались и не было бы нигде небреженiя, ни вдовамъ, ни сиротамъ забвенiя. Радовался царь Огыла на нихъ, молилъ Бога, чтобъ росли здравые, чтобъ николи ихъ беда не тронула да чтобъ слово свое исполнили, что давали, бляхи целуючи.

И случилась съ врагами тутъ война лихая, налетели в ночи, побили многихъ, и скочили царевичи наконь, за врагами погнались, отбили полонниковъ, сами врагов въ полонъ взяли, къ возам пригнали, и съ того часа стали мужать они, во всемъ царю покорялися, въ силу вошли, и всякiй разъ враговъ били въ сече крепкой, другъ за друга летя, какъ голуби, другъ дружку храня въ бою лихом, и какъ соколы враговъ когтили, боронитися не давали имъ, а людей своихъ защищали саблюкою, и рубили сплеча, пополамъ къ седлу врага злого, незадачного. Вотъ и стал царь Огыла хворать, сталъ и силы лишаться опрежнiя, да хотел воза поднять единожды одной рукой, какъ опреждева, да не смогъ и двумя изъ ямы вытягнуть, и селъ наземь, уплакался, сталъ речи вести, что не може онъ более жити, надъ народомъ своимъ царевати, якъ силы давно лишался той, а и самъ враговъ бить не могъ больше. И пришли предъ него два сына-царевича, и сказали так: «Что плачешь, отецъ, а разве мы не руки твои? А разве мы не сила твоя страшенная? А разве ты не глава наша мудрая, сединами войны убеленная? И речешь намо, что делати, такъ и будемъ то делать тебе!»И всталъ царь Огыла отъ плача своего, благословилъ сыновей на царствованье, и сказалъ имъ, чтобъ любили друг друга, а самъ до воза полезъ, ногу закинулъ, чтобъ прилечь отдохнуть, и не могъ уже, и подняли его царевичи, как перушко, положили на коврецы бархатные, обложили кругомъ подушками и сказали: «Теперь сиди, отец нашъ, на возу своемъ гремячiемъ, и прави нами, будь главою нашей, а мы тебе во всемъ почетъ дадимъ, во всем тебя, отца, послухаемъ».

И скоро сталъ слабъ царь Огыла тотъ, и скоро Богу преставился. Положили его сыновья на сани богатые, украсили златом, сребром, цветами, въ бубны били, людей сзывали на похороны, на погребенiе великое царское. И вырыли люди могилу большую, в земле хоромы сложили изъ дерева, камнемъ кругомъ обстроили, положили царя Огылу въ санях, дали ему коней борзыхъ, чтобъ ехать дале, на Тотъ Свет, до Наве-Реки, и, чтобъ было чем платить перевозу, положили горшки с червонцами, серебромъ, медью мелкою, чтобъ всехъ царь Огыла тотъ оплатить могъ, чтобъ ни в чемъ не нуждался на Томъ Свете. Положили ему мяса, творогу сухого, крынку сметаны, муки, зерна, хлеба мешокъ, и зарыли съ плачем могилу ту, насыпали на ней курганъ большой и на немъ посадили дубокъ молодой, чтобъ хранилъ царя, тень давалъ в лете да чтобъ гнездились въ немъ птички вешнiе, да спивали бы царю радостно, что пора ему вставать тожъ, потягатися, коли снегъ сойдетъ, трава выйдется да вырастутъ петушки да барвинок. А потомъ три дня поминки правили, за Огылу-Царя пили медъ, квасъ да вино, и песни передъ курганомъ пели, боролися, чтобъ еще раз царю Огыле среди нихъ побыть, чтобъ еще ему съ ними радоваться.

А по техъ трехъ дняхъ Братья сказали: «Нынче жить надо такъ, чтобъ отецъ нашъ, на Томъ Свете на насъ глядючи, радовался!»И еще другъ другу клялись въ верности. И почали Братья-Цари въ степи жить мирно, за народъ свой заботиться, о добре его дбатись, и прожили бы такъ до смерти самой, да напалъ на нихъ врагъ лютый, людей побилъ, въ ночи женъ схватилъ, детей потопталъ, скотину побралъ, стариков избилъ, и огня ихнего вытопталъ, погасилъ навекъ. Собирались Братья въ степи съ народомъ, а считали, сколько всех, и высчитали, что осталась ихъ ровно половина. И рекши Бровкъ всемъ людямъ своимъ: «Буде вамъ теперь плакаться, жалиться! А берите всякъ саблю вострую, а ставайтесь за спиной моей, а пойдемъ врагу мститься, женъ отбивать, а пойдемъ телятъ загонять, коровъ нашихъ, и чтобъ кажденъ взялъ двухъ враговъ убити, и чтобъ всякъ убилъ трехъ, если можется!» И пошли впередъ степами зелеными, в трави таиться, пешкомъ пошли къ врагамъ, и слышали, какъ бьют враги женъ ихнихъ, и какъ мучают детей, какъ имъ ноги ломятъ, чтобъ калеками были, назадъ не шли, да чтобъ въ жизнь ужъ имъ не помстилися.

Нашли Братья на коновязь ихнюю, зарубили стражей, никто крикнуть не успелъ, дали знакъ во тьме, на коней сели, вихремъ, громомъ налетели на станъ вражiй, разбивали всехъ, полоняли всехъ, отбивали скотину, коней борзыихъ, отбивали детей похисченыхъ, полонягъ освободили, женъ, девушекъ своихъ назадъ отбивали, врага били нещадно, до последнего. И тутъ нашли царицу ихнюю, что лежала на возу, красавица, волосы черные, глаза черные, а сама бела, румяна, ровно кровь съ молокомъ. Стали братья передъ ней, руки опустили, захотели оба ее въ жены взяти, впервые другъ другу сказать не могли, впервые друг отъ друга въ душе утаились. И была та царица хитрая-прехитрая, одному Брату сказала, что будетъ его женой, а другому тоже сказала, что будетъ! Потаились Братья, потом поспорились, за сабли взялись, другъ на друга кинулись. Черкаетъ сабля по сабле, искра летит, въ ночи, къ заре, видно уже. Обступилъ ихъ народъ, кричатъ остановиться, про царя Огылу имъ вспоминаетъ въ словахъ, укоряетъ ихъ, что за женку ту кровь хотятъ свою Братскую проливать, а та смеется.

И всталъ въ тени старецъ одинъ, стоитъ, смотритъ, ничего никому не говоритъ совсемъ, и видятъ все, что за старец чуденъ тотъ, и Братья видятъ, вставились, не дерутся уже, и старецъ тотъ говоритъ имъ голосомъ громовымъ: «А бросайте, сынки, сабли ваши!»Тутъ узнали все гласъ Огылы-Царя, и младшiй Братъ саблю кинулъ на землю, а старшiй Братъ стоялъ, не слухался, потомъ саблю въ небо вздыгнулъ вверхъ и срубилъ главу братнюю начисто! «Будь же проклятъ, сыне мой, за зло твое! Во век веков будешь терзаться! Братню кровь пролилъ из-за бабы той, меня – отца – ослушался!»И ушелъ царь Огыла во тьму утреннюю, а Братъ стоялъ самъ не свой надъ убитымъ Братомъ, и не слышалъ онъ ласки царициной, что звала его къ себе въ постель теплую. И вышла она къ нему, съ воза скочила, подбежала, а онъ крикнул страшно ей: «Не подходи! Не подходи!» И взмахнулъ саблей, начисто голову ей срубилъ нечистую. Потомъ самъ ушелъ въ поле темное, и никто больше не видалъ его, не слыхалъ, а и старые люди собиралися, царя нового выбирали себе, радовались, а про Брата того нечистого песни сложили.

Сказ про царя Дида Маха

За Царя нашего, за Хоробряго Маха, какого еще Дидомъ звали люди, степи, на полдень, были богатыми, и травою, и водою, и скотиною. Только одна беда была тамъ, одно Лихо, одно Диво-Дивное, щедъ жити нельзя было людямъ Руськимъ, а то – везде въ траве, коли ступнешь, кости людьскiя найдешь! Погибали тамъ люди всегда ни за что, нападали на нихъ волки злыя, да въ ночи темной, изъ травы густой налетали люди разбойныя, безжалостныя. Да налетятъ, людей порежутъ, а скотину заберутъ съ собой. И сами разживутся, разленятся, а на нихъ другiе нападутъ и всехъ побьютъ. Такъ и было, что степи те ничьи были. Кто хозяиномъ заявится, самъ погибнетъ. И то Русы по краю только степному поближе леса ходили, скотину гоняли, да все кругомъ глядели, стереглися, а вечеръ придетъ, до лесу шли, абы въ степу и огня не делать, и не спать. Въ лесу же яму копали глубокую, въ ней печь делали, вырывали, а сверху котлы ставили, вечерю варили, а сварятъ, огонь погасятъ. Лучше было въ холоде, во тьме, чемъ при костре светломъ, какой вороги видятъ. И то спали, войлокомъ закутавшися, шкурами бараньими обложившеся, и двоихъ, троихъ на сторожъ ставили, абы слухали степу, та не спали, а коли жъ недоброе услышатъ, такъ чтобъ всехъ будили потиху, да чтобъ оружны были всегда и во сне.

И такъ люди жили-были, стерегалися, и такъ въ степу не заживалися, а къ осени домой досягалися, подальше въ лесъ темный, дубовый, да чтобъ вороги пути за ними не знали, следы свои заметали, поливали, вениками выпрямляли траву побитую, следъ конскiй ровняли, травой засыпали, и ногой утаптывали, чтобъ ровно було. И дома – за тынами все хаты стояли, другъ до друга жалися, ярками окапывались, чтобъ и туда ворогъ въ зиме не забрелъ, тамъ всю весну, лето и осень старые были, малые да жены съ ними. И тамъ все траву косили, сушили сено, въ стога клали, грибы собирали, солили, мочили, сушили, корни копали, щавель солили, ягоды сушили, квасили съ медомъ, чтобъ на зиму было себе и скотине. А хлеба было разъ-въ-разъ, до весны, да не каждый день и хлеба ели. Женки да дети рыбу запасали съ лета, сами не ели, абы на зиму было, когда мужья, браты съ сыновьями скотину пригонятъ изъ степи близкой.

Въ оте дни и ели досыта разъ за годъ, Овсеню Великаго правили, Трижна ли, а коли Радащь приходилъ, ели творогъ, блины пекли, въ гости ходили, да до самого Коляды заговлялись, пустымъ борщомъ жили, морковкою, пастернакомъ, петрушкой до сельдереемъ, отакъ и жили корнями разными, а какiе горькiе, въ золе пекли. Отежъ, кто подальше жилъ, курей имели, а кто поближь, держать боялись, и собаки были у нихъ, что не гавкали, и кони не ржали, скотина не ревела. Всякая животина понимала, что тихо надо жить, а то ворогъ злой услышитъ, придетъ. Затянетъ кто песню, старшiе цыкаютъ, бо та песня Лихо накличетъ, а за Лихомъ и Диво Дивное придетъ, а за нимъ и ворогъ кровавый тако жъ. Такъ до первыхъ снеговъ таилися, а какъ снега падали на хаты, какъ леса покрывали, тогда радовались, до весны вороги не придутъ!

Отогда и мужики шли до лесу, зверя следить, косулю, птицу, а може и кабана дикаго, или рыбу подо льдомъ, абы домой что принести, или шкурку, или ежу нужную, сытную. Привезутъ охотники яланя забитаго, кожу снимутъ, свою часть возьмутъ, остатное для всехъ людей, кто хочетъ. Сами же мясо нарежутъ тонко, да на морозъ, а оно за день, коли морозъ крепкiй, вымерзнетъ, высохнетъ, и долго держится. Ставили Пращуры наши ледники глубокiе, набивали ихъ снегомъ свежимъ, соломой крыли, и после ледъ былъ до самой осени. На льду томъ и мясо держали свежее, а кругомъ ледника псы бегали, добро хозяйское отъ ворога, зверюги хранили, и кормы за то получали добрые, чтобъ холодъ выдержать могли въ ночи. За ледниками стога сена, соломы были, да коли холодно, псы въ нихъ прятались, а коли волки приходили, либо лисы, такъ они на нихъ прямо изъ соломы скакали и тогда только гавкали, и хозяинъ шелъ – съ пикою либо стрелами, шаблей гострой. Вотъ такъ жили Пращуры, всего боронились.

И было разъ, что позвалъ Дидъ Махъ Царей-Князей, бо прибежали весной гонцы съ полудня, поведали, что Ромы пришли до Земли Киверецкой, Царя Киверецкого жъ Достовала взяли, съ Царицей Жывой въ Ромы увели, да теперь же Кивереччина безъ Царя осталась, разбита, пограблена Ромами, въ полонъ взята, а кто уховаться успелъ, техъ мало збыло, та проситъ она, абы Царь Дидъ Махъ ее принялъ. Погляделъ Дидъ Махъ съ воза на Кивереччину, та сказалъ: «Пущаймо, такъ, идите, та скотину гоните до нашей Земли, та живите смирно съ нами, не злобьтесь, а мы въ обиду васъ не дадемо!»И пришла Кивереччина чуть живая, настрадалася, изголодалася, и всего боиться, всего опасаеться.

И собралъ Дидъ Махъ Царей всехъ, Князей, а где Родомъ живутъ, Старшинъ, Родовыхъ, Воеводъ лихихъ, абы съ ними поговориться, абы дела достаться про всехъ нужного, абы крупнаго добра дбатися, укреплятися. И сказалъ имъ Дидъ Махъ такъ: «Братья Цари, Князья и Воеводы съ Родичами! Вотъ пришли къ намъ, прибегли Киверечи, а поведали страхи великiе, какiе вытерпели. Напали на нихъ Ромы Троянскiе, побили, пограбили, Царя Достовала съ Царицей забрали, Достовала съ Жывой! Кивереччина теперь одна, одна на свете безъ Царя осталась. Пришли гонцы у насъ покоя искать. Я ихъ принялъ до Русы, якожъ вони суть такове Русы, якъ мы все здесь. А нынче, Цари, Князья, Воеводы, Родичи, попыймо медовъ нашихъ, а поядьмо мясы, а помыслимо о томъ, яко сталося съ Киверой». Цари, Князья сели за столы впереду, а понижъ ихъ сели Воеводы, Родичи, Старшины. Цари, Князья все пьютъ, едятъ да похваляются, якъ коли-сь было да якъ пралися, да якъ витезели они вороговъ своихъ. Молчатъ Воеводы, слушаютъ, пьютъ, едятъ, молчитъ и Дидъ Махъ такоже. Коли жъ медъ стали пить по пятому рогу, отогда сказалъ имъ Дид Махъ, Царь нашъ: «А што было когда-сь, то прошло, Цари, а що буде, погляднемо сами опосля, а надо нынче воиновъ собирать на защиту, а надо защиту сбивать, будовать». Поглядели Цари, Князья, да опять свое, старыми делами похваляются. Говоритъ тогда Дидъ Махъ Воеводамъ: «Слышали, Браты? Надо воякъ собирать!» Отвечали ему Воеводы такъ: «А мы уже приказу дали давно до того, а ждемъ силу нашу сюда могучую».

Усмехнулся Дидъ Махъ, а такъ сказалъ: «Ото жъ, кому добре пече, такъ тотъ о томъ и рече!»Скоро вправду воины стали уже приходить, и скоро сила кругомъ стала великая, а Цари, Князья медомъ упилися, не ве що рекуть, разоряются: «Якъ вони смели? Ось, мы имо дадемо!»Отъехалъ Царь Дидъ Маха, и полкъ назадъ послалъ: «Идите на становище, да кого пьяного увидите, того и рубите нещадно! Часъ пришелъ съ отими строптивыми сговорятися!»Пошелъ полкъ назадъ, и увиделъ Царей, що во хмелю спать завалилися, и побилъ их всехъ, а было ихъ сто и еще пятьдесятъ Царей Руськихъ. Ажъ вернулся полкъ, да Диду Маху сказали, послалъ онъ полкъ впередъ, до Земли Киверечской, а сказалъ ему раньше пяти месяцевъ не идти назадъ, а самъ повелъ войско додому.

Прiехавъ, сказалъ: «Видите, щчто натворили Цари! Спились медомъ, а ихъ вороги побили!»Похоронилъ онъ Царей достойно, въ Земле Руськой, а самъ племены ихъ под руку свою взялъ. Съ техъ поръ покрепла Русь намного, и съ техъ поръ уже ворога не пущали. А полкъ тотъ, что на Дунай ушелъ, черезъ годъ вернулся съ добычею великою. А Царя Достовала Ромы только черезъ тридцать летъ додому пустили, и детей удержали.

Сказ про царя Замаха

Ото жъ за старые часы, за самостарые, коли Щуры[11 - Т. е. Предки.] наши, Пращуры жили, былъ у нихъ Царь Замахъ, сынъ Свята, а Святъ-Царь былъ сыномъ Царя Маха, а той Царь былъ сыномъ Царя Гура, а и той Царь былъ сыномъ Царей Русскихъ. Такъ Царь Замахъ, внукъ Маховъ, увсехъ Славянъ подъ рукой имелъ, а стали разные Роды да Племена отъ Замаха отгортатися да устрояться, абы были завже отдельными, а его, Царя, не слухались бы. И созвалъ Царь Замахъ всехъ Царей и Князей, и сталъ ихъ пытатися, кто согласный, а кто несогласный, абы оповедали. И собралось больше половины согласныхъ, а другая, меньшая частина – несогласные. И отделилъ Царь Замахъ согласныхъ отъ другихъ, и такъ отрекалъ несогласнымъ: «Стойте все, а мечи вытяньте, а будемо битись, ажъ кто победитъ!» Смеялись те: «Что же, що одинъ будешь, одинъ противу намо всемъ?» А отрекалъ имъ Замахъ-Царь тако: «Одинъ буду, да Боги будуть за мной!» А такъ поведалъ сыну: «Неси мечъ мой, который Перунъ съ неба Русамъ кинулъ!» А мечъ тотъ былъ не простъ, то Мечъ-Кладенецъ былъ, и кто в руце его имелъ, тотъ врага безъ числа билъ.

Подалъ мечъ Перуневъ сынъ-царевичъ Замаховъ, и всталъ Замахъ противъ враговъ, а бился съ ними до вечера. И осталось отъ нихъ двое. Те же двое рекли: «Коли, Царь Замахъ, таку силу машь, такъ и мы покоряемось тебе». И стали ему покорные и во всемъ послушные. Он же, Царь Замахъ, всемъ сказалъ, абы городы ставити на полудню. А поведалъ имъ такъ: «Отъ восходу не имеемо вороговъ сильныхъ, отъ западу такоже, а отъ полудню да отъ полуночи имеемо кого беречися. Съ полуноче Севера наша насядеть на насъ, а зъ полудне едине ворогъ могучъ, а тый ворогъ всякiй есть, незнаемый, а тамо есть и своихъ, и чюжихъ множество, и то люде, абы беречися ихъ». Послушалися Русы, стали городы делати, городища та грады малые, городки, а тако Городищеву Русь уделали, а тая Русь дальше Русь берегла, абы враги не шли несподеваные.

А пришли къ нему люди одъ полудне западу, а такъ ему отрекли они, Царю Замаху: «Одъ Волыне мы пришли тебе поклонъ дати, одъ Хороповъ горянскихъ, одъ Карпатъ-Горы, а одъ Дуная Синяго великаго. Дедъ твой Махъ Словеновъ до купы далъ, а всеми володелъ, и никому не опускалъ, ты же о насъ не торчешься, а Словени тебе уже не послушають». Послалъ зъ ними Царь Замахъ сына, Замашко-Царевича, абы ладу далъ, а Словеновъ до купы пригорнулъ. И была тамъ война великая, а былъ забитъ Замашко-Царевичъ врагами, и конечне Словени одрекалися Русовъ, и стали Русы собе, а Словени – особе. Коли дознался Царь Замахъ, велико гневался, а гневался, да со старыми Родичами рядился. А те ему оповедали, що не годится Царю Замаху другого сына сылати, а и того Борилу-Царевича стратити. А коли Словени Маха не слухали, т къ не послухають и Борилу Замаховича. И стали съ того часу Русы собе, а Словени особистее.

Царь-пахарь. Сказ

Коли Прадеды наши пастухами были да не было у них хлеба, не было проса, а надо было имъ все у соседей менять, за коровъ, телятъ, овецъ тучныхъ, а коли хотелось свежего, так траву ели, корешки варили, щавель крошили, да мяса положатъ, воды дольютъ, да такъ и едятъ каждый день. А пошли бабы ягодъ собирать, нашли грибы, катранъ нашли, а с ним морковку, лукъ дикiй, а зимой мяса много надо, а хлеба не хватаетъ, менять на жито надо, вотъ и пошелъ Царь ихнiй, коня оседлалъ, солдатъ забралъ, поехалъ с ними к соседнему Царю въ гости, а подъезжаетъ къ его царству-государству и видитъ – народу много вышло в поле, думалъ, чтобъ его встречать, а после видитъ, что Царь соседскiй, Житнякъ, воловъ ведетъ, воловъ ведетъ, въ плугъ запрягаетъ, да того плуга в землю ставитъ, да благословился и пошелъ впередъ, борозду первую самъ, своей рукою правитъ отъ восхода Сонца до заката.

Погляделъ Царь Орай, да и назадъ повернулъ, назадъ повернулъ, воловъ приказалъ подать, въ землю корень дубовый воткнулъ, на волов покрикнулъ, впередъ погналъ, а пошли волы, земля поднялась, а за той бороздой первой вторая легла, а за ней третья, и такъ – до конца поля. А когда полежала земля дня два-три, зачерствела, сыпаться стала, приказалъ Царь Орай пень дубовый выкорчевать, привязалъ къ нему воловъ своихъ и пошел боронить, землю равнять. А глядятъ на то люди старые, покиваютъ: «И что Царь наш Орайко с ума сошелъ! И начто он землю деретъ, надъ ней знущается?» А Царь Орай землю боронилъ, зерно сеялъ, а затемъ, посеявши, стеречь стал, чтобъ ни птица не ела, ни зверь какой, а тутъ Богъ изъ тучъ на него глянулъ, увидалъ, что посевъ лежитъ, тучу смялъ, а изъ тучи той Дождина хлынулъ, полилъ землю тую, засеянную, напоилъ, а коли напоилъ, зерно прибилъ, землей прикрылъ, а тамъ Солнце взялъ, изъ тучъ выпустилъ, изъ тучъ выпустилъ, землю согрелъ.

Черезъ три дня зелень вышла, крохотная, маленькая, живучая, а вышла зелень, всходы пошли, стали к Солнцу пьясться, къ Богу тянуться, Дождя просить малого, тучного. Глянулъ Богъ из тучи cедой, смялъ тучу, выдавилъ из нее Дождину нужную, и полилъ всходы жита нового, и пошло оно расти, цвести, колоситься, а тамъ Солнце припекло, повысушило, и созвалъ Царь Орайко бабъ своихъ всехъ, чтобъ колосья рвать, жита венить, жита венить, въ снопы класти, въ снопы класти, на токъ везти, на токъ везти, молотити, зерно веяти, а коли зерно свеяли, между двухъ камней терли, муку стерли, хлеба сделали, и стало тутъ по куску и старому, и малому, и хвалили все Орайко-Царя за умъ его, а несли ему хлеба первого, а тотъ сказалъ: «Хлеб Богу дайте!» Послухались мужики его, Царя своего, хлеб Богу дали, Славу Ему сказали, и намъ заповедали работать в поле, чтобъ Хлеб был и старому, и малому, да чтобъ люди отъ голода не пухли, да кореньями горькими не питалися. И потому Царю тому Орайко Славу скажемо да коли бы не онъ, Царь Орайко тотъ, такъ и днесь бы Хлеба не знали, да въ зиме лютой без Хлеба бедовали!

Сказ про Макодуна-Царя