Что за мост! Трухлявая палка над пропастью, а подскользнёшься, то лети к Господу Богу, amen тебе! То снова на вершинах гор будут замёрзшие пруды. И если бы хоть по-людски, как у нас, гладко, но где там! Господствуют там великие ветры, сугробы возвышаются на несколько десятков локтей, а мороз бывает такой, что весь сугроб от ветра костенеет, затвердевает, и так всё время озеро замерзает. Поэтому взбираешься с глыбы на глыбу, а кое-где скачешь через воду, что ещё протекает. Затем дальше снова горы. Но тут уже другое, из середины их, потому что там есть адские ворота, извергается постоянный дым и пламень, летит пепел и камни, валит серный пар. У этих адских ворот нет никакой стражи; иди, куда хочешь, паспорт у тебя наверняка не спросят. Ночами слышен и грохот, и крики осуждённых, и ужасные стоны, так, что те, что живут там поблизости, никогда не спят от страха, пожалуй, только одним глазом и то стоя.
– А как же там люди живут?
– Так же, как и тут, в силу привычки, и даже край, если бы не то, что там дорога в ад, весьма плодородный, добрый и удобный. Виноград растёт, как у нас капуста, а на деревьях висят золотые и серебряные яблоки.
Как раз на эти слова вошёл еврей и позвал:
– Лагус!
Дед, который, сидя на полу, оперевшись на лавку, с заинтересованностью слушал рассказ, поднялся, дабы посмотреть, кто его зовёт, а, увидев кампсора, дал ему знак рукой и вышел к нему.
Оба потом спешно удалились от шиночки пани Крачковой и между ними зывязалась следующая беседа:
– Слушай, Лагус, ты не забыл дороги в Венгрию?
– Я? А как вы хотели, чтобы я её забыл, не так это давно.
– Недавно, правда, как провожали цыган и краденных коней туда, и были пойманы.
– Зачем это вспоминать, мой ребе (учитель)?
– А нужно вспомнить, – добросил еврей, – потому что должен.
– Ну, ну, я помню.
– Ну вот, я тебя сам хочу выслать в Венгрию.
– С чем, с кем, зачем? Вы? Уж не с краденным конём?
– Лучше, потому что, может, с краденным ребёнком.
– Гм? Христианским?
– Хотя у него ни жизни, ни веры отобрать не думаю, и я его не высылаю, а только помогаю.
Он пожал плечами.
– За деньги, – сказал Лагус.
– Разумеется, за деньги, и вы также не бесплатно пойдёте.
– Само собой.
– Я вам укажу место, куда его под расписку отдадите, а, вернувшись, получите что вам причитается.
– Что это за ребёнок? – спросил Лагус.
– Тебе на что знать? Ребёнок… достаточно… Не нужно. Потерять его не хотят, только вышлют. Вот, это всё.
– Скажите мне, однако, что это за ребёнок, потому что, кто вас знает, не повесят ли за это, а мне уж не хотелось бы на старости лет.
– Ну, это и молодому ещё горше не хочется.
– Старый предпочитает спокойствие, – сказал Лагус, – человеку уже не в Венгрию ходить, а лучше под костёлом лежать с протянутой рукой. Не сегодня-завтра затянутся мои раны, которые оставили на моих ногах лютик и волчье лыко, только и сыплется милостыня и без Венгрии. Что же это за ребёнок, пане ребе?
– Что тебе об этом знать? Я тебе на руки отдам, а ты, как бывало, коня поведёшь.
– Много ему лет? – спросил Лагус, глядя в глаза еврею.
– Ну, ребёнок… четырнадцати-пятнадцати лет.
– И болтает мне о ребёнке! Это юноша.
– Юноша и ребёнок – всё одно.
– Ребёнка на руках понесёшь, а такого хлопца как вести?
– О! Ва! За руку, а хоть бы связав.
– Тогда люди увидят.
– Какой ты глупый, Лагус, – сказал еврей, отворачиваясь, – он должен пойти с тобой по доброй воле.
– Ну, тогда зачем же его вести?
– Один он не сможет, – сказал Хахнгольд насмешливо.
– А захочет ли он пойти добровольно?
– Я научу тебя, что ты должен говорить.
– И какая же за это плата?
– Плата? Ну, ну… как отведёшь, тогда поторгуемся.
Лагус покивал головой.
– Конечно! Ты во всём такой мудрый, а я не во всём глупый.
– Во-первых, примишься ли ты за это?
– Почему нет? Но это смотря какая оплата. Потому что, видите, я такой, что и, сидя на месте, клянчу, во-вторых, что я теперь себе ноги покалечил, это должно до дороги зажить, а потом, вернувшись, калечить снова, наконец и работа, и хитрость что-то стоят. Нужно хорошо поторговаться и деньги на руку.
– А кто мне за тебя поручится? – спросил еврей.
– А мне за тебя кто? – отвечал Лагус.
– Ты что, не знаешь, кто я такой, и где бываю, и с кем имею дела. Разве ты не знаешь меня?