Семко

Между тем все старшие слуги Зеймовита, привязанные к панскому роду, а стало быть, и к главе его, вскоре ломились поздороваться с князем Янушем. Это сердечное рвение вызывало, может, некоторую зависть у Семко, но он не смел по себе этого показывать.

Сразу прибыли с поклоном и воевода, и хорунжий, мар-шалек и канцлер. Януш по-пански, с княжеским величием, но с некоторым добродушием, приветствовал их, точно они принадлежали к семье; он радовался им, улыбался, спрашивая их об отсутствующих, вспоминая былые времена.

Теперь у всех была возможность сравнить двух братьев, таких различных возрастом и характером.

Серьёзность Януша совсем затмевала Семка, который чувствовал, что рядом с братом казался маленьким и второстепенным. Это его мучило. Сердечное расположение в конце концов остыло, потому что самолюбие было раздражено. Януш не видел, или не хотел заметить тучки на его лице, был весёлым, но из своей серьёзности ничего не теряя.

Пока рядом с ними был двор и свидетели, Януш ни о каких более важных делах не спрашивал, не спросил даже о том, что его поразило, – необычайное оживление и приготовления, какие там нашёл.

Только тогда, когда сняли скатерти, Януш шепнул брату, чтобы пойти куда-нибудь поговорить наедине. Таким образом, они сели в спальне за один стол, а Семко, чувствуя, что приближается минута, когда должно дойти до решительного разговора с братом, заранее покраснел от нетерпения.

Он был очень уверен, что брат прибыл с тем, чтобы отговорить его вмешиваться в польские дела; но собирался ли он в них вмешиваться?

Януш пальцами перебирал по столу и думал, прежде чем сказал:

– Слушай-ка, Семко. Мне говорят, что легкомысленные люди уговаривают тебя на опасную игру. Это правда, или нет? Увидев, что ты мне это не сообщаешь, я должен был приехать к тебе, дабы узнать чего-нибудь определённое. Я боюсь, ты молод!

– Какую игру? – спросил Семко.

– Эта игра хуже, чем кости, – говорил Януш, вздыхая. – Разве тебя не искушают польской короной, для которой ты готов, если не потерять, то дать опустошить своё княжество?

Семко встал со стула.

– Никакого шага я в этом направлении не делал и не думаю делать, – сказал он, – видишь, сижу спокойно дома. Или они обо мне думают, не знаю точно; а если бы подумали, должен ли я отпихнуть?

Януш слушал, всё ещё перебирая пальцами по столу.

– Этот народ, что хочет тебя короной баламутить, непостоянен и горяч, – говорил он медленно. – Они хотят тобой других напугать, чтобы выхлопотать то, чего им нужно. Эта корона очень высоко и далеко. С Люксембургом дело не окончено, он не даст так легко выгнать себя ни из Венгрии, ни из Польши. Он пан могущественный и с широкими плечами, за ним много чехов и немцев, и господа крестоносцы… Если бы королева Елизавета дала в Польшу вторую принцессу, и той никто не получит, потому что её так же, как Марию, ребёнком выдали замуж под великой порукой за Вильгельма Австрийского и её всё-таки хранили в Вене для него, а его для него в Буде.

– Всё-таки говорят, что эти браки ничего не стоят, – ответил Семко.

Януш молча смотрел в пол.

– Должно быть, они тебя уже за сердце схватили, тебе захотелось принцессы и трона. Но, верь мне, старшему, это опасная игра. Литва уже на нас раздражена, а с Ягайлло и его братьями нечего шутить, посадишь себе на шею крестоносцев, да и на меня вдобавок. Часть поляков будет против тебя. Много плохого, столько на одного… и это ещё княжество Мазовецкое!

Семко выразительно поглядел на брата и, не споря о других, добавил только:

– С панами Тевтонского ордена у нас нет никакой вражды, скорее мы с ними в хороших отношениях, и подарки присылают.

– Тем хуже! – вставил Януш. – Иметь их врагами – это казнь Божья, а друзьями… великое несчастье. Это клещи, которые, когда прицепятся к телу, пожалуй, их только с телом вырвешь. Своих врагов они убивают в открытой битве, а друзей травят поцелуями. Их дружбы остерегайся!

– Всё-таки нужно выбирать одно! – сказал Семко.

– Тогда бы я скорее предпочёл не знать их своими врагами, лишь бы мир продолжался, – смеясь, изрёк Януш.

А минуту помолчав, говорил дальше:

– Помни отцовские слова, Семко, и смотри на меня. У меня со всеми мир, я ничего не хочу, но и своего не дам. Об этом они знают. Поэтому дают мне в мире хозяйничать, строить и людей на пустые земли привлекать. С Божьей помощью, есть что делать в наших лесах и песках, покуда не населятся и не застроятся. Нужно закладывать города, заселять деревни, отвоёвывать землю, пробивать дороги… холопов обезопасить от голода и мора. Так делал наш отец, так делал той великой памяти король Казимир, которому нам всем слудует подражать.

Семко слушал, но рассеянно и не проявляя сильной заинтересованности этими правдами, так что Януш, догадавшись, может, что напрасно его уговаривает, горько вздохнул и, опёршись на руку, замолчал.

Младший также сидел и молчал какое-то время.

– У меня нет для тебя никаких приказов – прибавил старший, не дождавшись ответа, – но братским сердцем советую и желаю: оттолкни прочь тех, кто ради собственной выгоды тянут тебя на опасность.

Семко задумался над ответом и наконец сказал, внешне радостно:

– Милый брат, вы меня так осуждаете, словно я уже что-нибудь предпринял и куда-нибудь собрался. Ничего нет! Ничего не делаю, не требую, ни настаиваю, воевать не думаю! Смотрю и слушаю, но пальца не намочил.

– Дай-то Боже, чтобы и дальше так осталось и люди не оплели тебя такими сетями, из которых трудно выбраться целым.

– Всё-таки я не дам себя взять легко! – воскликнул Семко. – И хотя я молодой и кровь во мне горячая, и я помню предостережения отца.

– Следуй же им и дальше, и ничего от меня не скрывай! – сказал Януш.

– Скрывать нечего! – воскликнул Семко. – Ничего не предпринимаю.

– Многие из наших Пястов лишились уделов, очень желая править, – прибавил Януш.

Семко отрицал головой.

– А Локетек? – спросил он.

– Таких рождается немного, – сказал Януш, – чтобы быть таким, как он, надобно особенное Божье благословение.

Старший прекратил говорить и оба какое-то время молчали.

– Подождём, – сказал Януш, – хотя ты ещё молод, тебе бы нужно подумать о гнезде, жену искать… это тебя привяжет к дому.

– Пожалуй, слишком рано, – отвечал, смеясь, Семко. – У меня нет к этому большой охоты.

– Она придёт, – вставил Януш, – лшь бы тебя такие рыцари, как Бартош из Козьмина, на излишние поединки не вытянули. Захочешь рыцарской славы, потом ту корону, трон и Краков, а к тем нас не пустят! Великополяне сами об этом не решают, краковские же паны более мудры и всегда над ними берут верх, а мы для них… слишком маленькие!

Он поглядел на Семко, которого выдало лицо; но младший не сказал ни слова; сжал губы и, решив отрицать всякую алчность, сбывал поучения молчанием.

Так между братьями неравного возраста, характера и опыта началась беседа, которая с маленькими паузами продолжалась целый день допоздна.

Януш упрямо подозревал Семко, что не хочет ему искренно доверить своих мыслей; пробовал, но ничего добыть из него не мог, кроме повторных заверений, что вооружается только для собственной безопасности.

Наконец понадобились свидетельства старшин, которых молодой князь позвал в помощь. Пришли, Абрам Соха и канцлер, успокаивая Януша, что князь действительно вооружается для того, чтобы обезопасить границы собственного государства, но воевать не думает и выступать незачем.

Но и это не убедило упрямого Януша, который имел некое предчувствие, что Семко могут втянуть в великопольские дела, поэтому он повторял предостережения. Абрам Соха, который был того же мнения, что добиваться короны не стоило, но дал склонить себя к тому, чтобы следить за сохранностью границ, защищал вооружение Семко и в пылу сказал, что следовало бы его удвоить, лишь только хватило на это казны.

– На мою помощь вовсе не рассчитывайте, – ответил старик, – у меня нет ни гроша, а если бы был, на это я его вам не дал бы, потому что это значит одолжить на верёвку, когда кто-то хочет повеситься. Будет у вас стоять солдат, якобы для обороны; тем легче вас потянут на то, что вам не принадлежит.

Разошлись в этот день холодно, а на до сих пор колеблющегося Семко брат своим выступлением произвёл то впечатление, что приободрил его на дерзкий шаг. Он чувствовал себя к нему более склонным, чем накануне.

Назавтра по удивительному предопределению судьбы приехал Бартош из Одоланова и, прежде чем смог увидеться с Семко, Януш позвал его в свою комнату.