Семко

– Я чистым пивом торгую.

Услышав звук этой речи в устах сына, Агата вздрогнула. – Делай, что тебе нравится, – сказала она, – а Бог пусть рассудит нас. Ты не был для меня ребёнком, у меня нет также для тебя материнского сердца. Ты немцев превозносишь надо мной, так и живи с ними.

– Потому что я сам ни кто иной, как немец! – с ударением воскликнул Бобрек. – А я не виноват, что меня Господь Бог им сотворил.

Он чуть задержался, как бы дожидаясь ответа, и добавил:

– Поэтому мне тут уже нечего делать, только попрощаться!

– С Богом! – не вставая от прялки, ответила старуха, не поглядев на сына. – С Богом!

Бобрек уже не подошёл к ней, склонил голову, насмешливой улыбкой попрощался с девочкой, сделав ей чудную гримасу, надел на уши шапку и с грохотом вышел из избы.

Только когда он ушёл, Агата встала от прялки и с громким плачем побежала в каморку, а за ней также побежала заплаканная девочка.

Бобрек тем временем хозяйничал в материнском доме. Позвал батрака, срочно поручил ему коня под угрозой, приказав хорошо его кормить и присматривать. Сам с гордым выражением лица отправился в городок, где на постоялом дворе его уже ждали лошади.

В Плоцке немного ждали его возвращения, хотя ксендз-канцлер жалкому послу не очень доверял, ему даже на ум приходило, что, может, совсем не вернётся, если потерпит неудачу.

Прошло предполагаемое время на дорогу туда и обратно, и уже начали совещаться о других средствах получить деньги, когда утром в своём пошарпанном облачении клирика появился Бобрек, со смирением, какое вместе с нею надел.

Ксендз-канцлер быстро поглядел в его глаза.

– С чем вы вернулись?

– Я не мало попотел и нахлопотался, – сказал Бобрек, – потому что к тем, кто стоит сверху и всем распоряжаются, нелегко попасть, всё же с Божьей помощью, но с великим трудом я довёл до ушей магистра то, что князю могут понадобиться деньги, если бы был уверен, что ему в них не отажут. Но там также в сокровищнице пусто, только что имеют торговые города и много богатых людей, у которых легко могут достать. Мне велели сказать, что если бы князь сам прибыл к ним в гости, они охотно бы поговорили с ним, и сделали бы всё, что можно, чтобы ему угодить. И то я знаю с уверенностью от значительных людей, что денег они не дадут, разве что в залог земли.

Канцлеру эта новость, пусть не совсем удачная, была желанней, чем отказ, коего боялся.

Поэтому, оставив клеху в своей комнате, он сразу сам поспешил с этим к князю.

Долго сидел Бобрек у погасшего огня, пока ждал его возвращения, невольно сравнивая бедное жилище канцлера с комфортными палатами крестоносцев и аккуратным и богатым домом своей матери.

Но что бы он делал в этот доме, обречённый на бездеятельное сидение?

Хозяин вернулся чуть разгорячённый длинным разговором.

– Ну что? Поедет князь? – спросил, вставая, посланец.

Канцлер подумал над ответом.

– У князя давно были намерения, подстать доброму соседу, отблагодарить магистра за подарок соколов и собак. Нужно и несколько других соседских дел о границе рассмотреть. Поэтому не обязательно ради денег, а для дружбы князь поедет к магистру.

– Можно узнать, когда? – прервал живо клеха. – Мне поручили, если можно, предупредить о дне. Великий магистр хочет достойно угостить князя, а не всегда его можно застать в Мальборке. Или, может, князю в Торуни удобней было бы? Но там… больше глаз смотрит… и… – он прервался. – Пошлите меня, прошу, я сделаю, соответственно приказанию.

Канцлер с удивлением слушал, видя, как это незаметное существо странным образом превращается в важного посла и желанного посредника.

Он ещё раз вернулся к князю и снова Бобрек был вынужден долго ждать его возвращения.

Наконец всё было решено. На третий день Семко без двора, с маленьким отрядом предстояло встретиться с магистром. Канцлер должен был ему сопутствовать, потому что мог понадобиться на совещании.

Бобреку пообещали дать красивый подарок, потому что таков был обычай века, что давали его за каждую услугу. Никто даром ничего не делал. Одаривали свидетелей и писарей, тех, кто прикладывал печати, и тех, кто помогал заключить соглашение.

Едва получив ответ, Бобрек не терял ни минуты. Он нуждался в отдыхе, но более комфортный он надеялся найти у Пелча, а может, хотел увидеть прекрасную Анхен, которую от него старательно скрывали.

Эти частые перемещения Бобрека очень заинтриговали старого медника, но Бобрек умел в необходимости молчать, и когда дело доходило до переговоров и соглашений, о которых разглашать преждевременно было опасно, он не думал исповедоваться тучному приятелю, за чем туда приезжал.

Таким образом, он прикинулся уставшим больше, чем был в действительности, велел приготовить ему зраз, съел, выпил и, не имея надежды, что покажется Анхен, потому что отец говорил, что она была не очень здорова, сразу лёг, приказав утром разбудить и приготовить коней.

У господ Тевтонского ордена везде были свои тайные слуги, свои люди. В каждом населённом пункте ближе к границам были подкупленные и готовые исполнить приказ люди. Поэтому у Бобрека не было труда с поисками человека, который его быстро доставил в Торунь. Там, уже не заезжая к матери, он пересел только на свежего коня до Мальборка, надев свой серый плащ с полукрестом.

Он появился у дверей магистра раньше, чем его ожидали. Но оказалось, что попал в какой-то неурочный час.

Во дворе стояли вооружённые отряды, вроде литовские, и какой-то иностранный двор, многочисленный, господский, приёмом которого так все были заняты, что на прибывшего брата никто взглянуть не хотел.

В замке крестоносцев, а ещё в Мальборке, который был как бы столицей, этот враждебно выглядящий лагерь, эти люди в высоких колпаках с длинными ушами, спадающими на плечи, с палками за поясом рядом с мечами, с щитами дивных форм, наполовину европейскими, наполовину литовскими, с маленькими и проворными лошадьми, с копьями, какие на западе уже давно не использовали; среди них бородатое начальство в алых шубах, в обрамлённых поясах, в шлемах необычайных и пугающих форм, всё это казалось как бы нападением неприятеля.

Всё-таки принимали их там гостеприимно, кормили и поили, а привыкший к замковым обычаям Бобрек приметил, что для этого господина, который прибыл с отрядом литвинов или жмуди, устроили замечательный пир.

Служба крутилась на кухнях, вынося из них позолоченные миски, серебряные кувшины и всю богатую сервировку, которую было в обычае достовать из сокровищницы только для наиболее уважаемых гостей.

Он настаивал на том, чтобы о нём сообщили великому магистру; один из его компаньонов нетерпеливо ответил, что Цёлльнер принимал великого князя Витовта.

Витовт был в то время одновременно гостем, пленником и союзником Ордена. После смерти отца, Кейстута, он нашёл приют у крестоносцев и как раз прибыл на совещание относительно нового нападения на Ягайллову Литву.

Крестоносцам было очень важно полностью завладеть княжичем. В их руках был он очень действенным инструментом, чтобы пригрозить, а может, даже захватить Литву. Поэтому разрывались, чтобы его почтить, присоединить, связать прочным узлом мужественного и энергичного сына Кейстута, мечущего молнии в Ягайллу, потому что ему приписывал смерть отца.

Огонь этой мести с радостью подпитывали крестоносцы, и хотя, по-видимому, они оказывали помощь в возвращении Витовту отцовского удела, не очень хотели помирить двоюродных братьев.

Уже два дня Витовт гостил в мальборкском замке, и с каждым днём Цёлльнер принимал его великолепней.

Именно на этот приём попал возвратившийся Бобрек и не скоро дождался свидания с Цёлльнером. Наконец он вошёл к нему. Бобрек в нескольких словах исполнил свою миссию. На глазах магистра нарисовалось живое раздражение. Было очевидно, что новость пришла невовремя. Он не мог ни бросить тут Витовта, ни избавиться от него так спешно. Литовский князь ожидал новостей из Жмуди. Цёлльнер не хотел его отпусть и сдать на кого-нибудь.

Во время пребывания Витовта принимать вместе с ним Семко было бы также неудобно.

Съезд в Торуни стал невозможен. Нельзя было сделать иначе, нужно было пригласить Семко в Мальборк, потому что упустить возможность лёгкого приобретения куска земли Цёлльнер и откладывать это дело он не хотел.

Бобрек уверял, что Семко позарез нужна была ссуда, срочно в эти минуты нужны были деньги, поэтому нужно было воспользоваться тем, что в них нуждались.

Великий магистр долго совещался в стороне с маршалком. Встреча тут двух князей, связанных друг с другом, казалось опасной, потому что Януш Мазовецкий был женат на сестре Витовта, а Витовт, однако же, был уже, как полагали, полностью предан Ордену. Семко это могло быть не очень приятным, но соглашение с магистром, в силу которого нужно было отдать в залог часть Визкой земли, на которую крестоносцы уже обращали глаза, не могло остаться в тайне.

Почему Витовт не мог быть свидетелем его? Их сближение могло в будущем обещать Ордену больше выгоды, чем чем-нибудь угрожать.

Магистр не мог ехать в Торунь; выбрав двух самых серьёзных братьев, он немедленно выслал их с красивым отрядом кнехтов навстречу гостю. С надлежащим почтением и обычным тевтонским гостеприимством они должны были забрать его в Торуни и облегчить поездку в Мальборк.

Гостеприимство, о котором мы вспомнили, панское, расточительное, великолепное, проистекало вовсе не из сердца, было попросту расчётом, демонстрацией богатств и возможности Ордена, его силы. На неё одинаково подкупались гости с запада, как и другие достойные господа, которые были в отношениях с крестоносцами. Она их ослепляла, унижала, она доказывала о неисчерпаемости сокровищ; они хорошо понимали, какую силу даёт богатство.