Я предупреждал о войне Сталина. Записки военного разведчика

– Так-так, голубчик, хорошо. Я согласен с вашим замыслом. Так и разрабатывайте.

Когда я выходил из кабинета, Шапошников тоже встал из-за стола, проводил меня до дверей и, прощаясь, повторял:

– Хорошо-хорошо, с вашим замыслом согласен… так и разрабатывайте…

Только выйдя из его кабинета, я понял, что автором замысла игры стал Шапошников, а я только воспринял его замысел за свой. Когда и как это произошло? Честно говоря, я до сих пор не понимаю.

Когда я рассказал это своим товарищам по отделу, мне ответили:

– Это не только тебя он так принимает, это такая привычка у него от школы старого Генерального штаба осталась.

И подумалось мне тогда, молодому капитану: не мешало бы некоторым нашим тогда новоиспеченным генералам усвоить такие привычки старых генштабистов. Чего греха таить – иные тогдашние генералы старались ввести особый «генеральский» стиль в обращении с подчиненными. Генеральский авторитет подавлял всякую живую мысль. «Так приказал генерал, так думает генерал» – эти формы заменили собой творческий обмен мыслями в вопросах чисто теоретических.

Во время разработки военной игры Шапошников, уточняя материалы, как-то сказал:

– Нужно будет предусмотреть за «синюю» сторону различные варианты действий, чтобы меньше было неожиданностей. Вот, например, на «синей» стороне Псковской оперативной группы командует командир 5-го кавалерийского корпуса Рокоссовский. Он воюет по-своему и не придерживается никаких наших шаблонов. Вы будете прикреплены от штаба руководства к Рокоссовскому и будете информировать меня о всех его действиях.

– Есть, товарищ командующий!

Так я впервые услышал о комдиве Рокоссовском, который «воюет по-своему». Меня заинтересовало, как может Рокоссовский сорвать наш тщательно разработанный план, в котором все действия уже были заранее расписаны для «синих» и для «красных». По нашему плану была заранее предрешена победа «красных».

Началась игра. Я, как представитель штаба руководства, направился к Рокоссовскому, чтобы своевременно информировать Шапошникова о его действиях. Прихожу в комнату, где, по нашему плану, должен был размещаться командующий «Псковской оперативной группой синих». По времени он должен был заслушивать справки-доклады и принимать решения. На это отводился по плану целый рабочий день. Захожу в комнату. Никого нет. Ну, думаю, началась война «по-своему», о чем предупреждал Шапошников. Сорвет, думаю, игру! Заслушивать справки, доклады – а командующего даже на месте застать нет возможности. Иду в оперативный отдел штаба «синих», чтобы узнать, где их командующий и что они вообще делают. Вхожу в большую комнату и вижу: на полу разостлана огромная карта, вокруг нее на животах лежат командующий, начальник штаба, все оперативные работники штаба. Все совместно изучают обстановку и здесь же производят расчеты. Командующий заслушивает справки, доклады. Ведется оживленный обмен мнениями. Спорят. Или, точнее, идет творческая работа, и сам командующий возглавляет ее. К моему немалому удивлению, Рокоссовский здесь же, лежа на животе, принял решение и отдал приказ.

А по нашему плану надлежало: заслушать начальника разведки, начальника оперативного отдела, начальников служб, начальника штаба, обдумать все эти доклады и сформулировать решение, а потом уже отдать приказ. На все это требовалось 5–6 часов, а Рокоссовский уложился в два часа, нарушив тем самым весь наш план игры.

Бегу к Шапошникову, взволнованно докладываю:

– Товарищ командующий, Рокоссовский играет не по плану. Он уже принял решение и отдал боевой приказ…

Рассказал все, что видел и слышал.

Шапошников чему-то радуется, потирает руки и говорит:

– Ага, голубчик, я же вам говорил… Знаете, Рокоссовскому надо дать ход, «успех».

– Товарищ командующий, – возражаю я, – но это же нарушит ход всей игры. У нас «успех» «синих» не предусмотрен. Рокоссовский будет бить «красных» по частям, во время выгрузки их из эшелонов. Придется перестроить весь план игры.

– А вы думаете, голубчик, война будет идти по нашим планам? Нет! Никогда ни одна война не шла и не будет идти по нашим планам. А потому не надо шаблонов, нужно воспитывать у командиров их творческие данные. Рокоссовский – молодец! Этот человек еще себя покажет! Давайте следующий ход. – Борис Михайлович как в воду глядел. Он тогда еще увидел в Рокоссовском будущего гениального полководца. Рокоссовский в Отечественной войне во всех его операциях побеждал врага с меньшими силами и малой кровью.

Пришлось нам дать «успех» Рокоссовскому. Он, опередив «красных» в развертывании на четыре часа, начал их «бить» сосредоточенными силами по частям, по мере выдвижения их соединений и частей к фронту.

Шапошников восхищался действиями Рокоссовского и давал ему «успех» за «успехом». Армия Рокоссовского вклинилась глубоко в расположение «красных». Для последних создалось весьма критическое положение, почти разгром. Все шло наоборот.

Шапошников радовался, поощрял Рокоссовского, а мы, офицеры штаба, ходили растерянными – игра нарушила наш план. И мы даже ругались – мне и Мише Тестову пришлось сидеть всю ночь над разработкой следующего хода. Мы ругались и в то же время восхищались Рокоссовским, который смело нарушил затасканные шаблоны.

Весь последующий ход игры шел вокруг действий Рокоссовского как основного стержня. Шапошников, обходя малоинтересные эпизоды, брал наиболее положительные образцы из действий играющих и самые отрицательные, давая им полное развитие. Неправильные решения сами собой проявляли свою нелепость. Играющие переживали свои неудачи почти как на войне, их бросало в жар и холод.

После игры Шапошников сделал такой разбор, который стоял на высоте академического научно-исследовательского доклада. Действиями Рокоссовского Шапошников восхищался. Очень хорошо он отзывался также на разборе и о действиях комбрига Толбухина, бывшего тогда начальником штаба 1-го стрелкового корпуса. Нужно сказать, что опытный военачальник может еще в мирное время определить военные способности своих подчиненных. Не ошибся Шапошников и в Толбухине, расхваливая его действия на игре и предугадывая его полководческие дарования, которые тоже оправдались в Великой Отечественной войне.

К сожалению, об этих тогда еще не известных всем будущих полководцах знали и наши враги, которые приняли свои меры, чтобы изъять их из армии. Рокоссовский и Толбухин были арестованы в 1937 году и посажены в концлагерь.

О годах моей работы в Ленинградском военном округе я вспоминал бы как о светлом периоде своей жизни, если бы они не были омрачены черными днями всей Красной армии – массовыми арестами и уничтожением лучших наших командиров. Но об этих событиях я буду говорить в особой главе.

В 1937 году Шапошникова назначили начальником Генерального штаба. Уезжая из Ленинграда, он рекомендовал мне, Новобранцу Василию Андреевичу, Мише Тестову и Василию Федулову продолжить учение в Академии Генштаба. По его ходатайству нас зачислили слушателями АГШ, и осенью 1937 года я выехал в Москву. Это было кстати. В Ленинграде в это время шли массовые аресты. Арестован был Якир, который не доехал до места назначения – Ленинграда. Назначенный на место Шапошникова, арестован был начальник штаба округа комдив Федотов, его заместитель комбриг Подшивалов, все командиры корпусов, дивизий, полков. Не знаю, что было бы со мной и с другими, если бы мы остались там. У нас не было никакой уверенности, что завтра будем на свободе.

Здесь я впервые узнал, что такое Академия Генштаба. В мире тогда было неспокойно, надвигалась война. Две капиталистические группировки – Германия, Италия и Япония, с одной стороны, Англия, Франция, США – с другой, – пытались разрешить свои противоречия за счет Советского Союза. Поэтому партия, предваряя это, создала Академию Генштаба. В нее отбирались самые лучшие офицеры из армии. Академия готовила офицеров, умеющих разбираться в сложных боевых условиях, организовывать работу штабов крупных соединений корпуса, армии, фронта и могущих командовать такими соединениями. В Отечественную войну себя показали слушатели 1-го курса маршалы Василевский А. М., Баграмян И.Х., Гречко А. А., Захаров М.В., генералы армии Ватутин Н.Ф., Антонов И. И. и др. Этот небольшой отряд принял на себя все тяготы Отечественной войны и довел ее до Победы.

Враги знали, что в Академии Генштаба учатся люди, могущие сыграть большую роль в войне. Последовал разгром 1-го курса. Из 150 слушателей осталось 40 человек. Сколько бы открылось талантов, если бы они дожили до войны, и сколько бы сохранилось жизней!

На наш 2-й выпуск Академии съехались офицеры со всех военных округов – всего около 120 человек. Были слушатели в звании капитанов, майоров, полковников, но все главным образом были работниками штабов корпусов и округов. Среди слушателей я встретил немало своих товарищей по Академии им. Фрунзе: Разуваева, Левина и др. Некоторые из них – Баграмян И.Х., Городецкий, Костин, Сандалов – уже были на втором курсе.

Нас, первокурсников, с первых же дней распределили по группам – человек по 15–20 в каждой. Моими товарищами по учебной группе были Шарохин (староста группы), Разуваев, Печененко, Левин, Абдулов, Пугачев, Сибирцев и др. Меня выбрали парторгом группы. Начальником группы вначале был генерал Шварц, а затем полковник Вейкин, а на второй группе – комбриг Шафалович. Начальником курса был комбриг Трубецкой.

Срок обучения был рассчитан на два года, из них полтора года отводилось на изучение программы и три месяца – на сдачу экзаменов. На первом курсе было три триместра, на втором – два. В первом триместре мы изучали тактику высших соединений (корпус во всех видах боя), во втором триместре – армейскую операцию (наступательную и оборонительную), в третьем (летнем) триместре проводилась армейская военная игра на местности со средствами связи. На втором курсе (в четвертом триместре) мы изучали фронтовую операцию, а на пятом – сдавали экзамены. В заключение всей учебы проводилась фронтовая военная игра. На экзаменах каждый разрабатывал армейскую операцию. В частности, я разрабатывал и сдавал армейскую оборонительную операцию. Мог ли я думать тогда, что через два года свою теоретическую разработку я буду еще проходить на практике на фронтах Великой Отечественной войны.

Академия Генштаба была укомплектована самыми лучшими кадрами преподавателей. Начальником кафедры оперативного искусства был комбриг Иссерсон Г. С. – после Тухачевского и Триадафиллова это был один из лучших военных теоретиков нашей армии. Его теоретические труды «Эволюция оперативного искусства» и «Глубокая операция» являлись непревзойденными теоретическими исследованиями, самыми передовыми в то время, по которым училась вся наша армия. И не только наша. «Глубокую операцию» Иссерсона, с ее эшелоном развития прорыва (ЭРП), использовали немцы, заменив только нашу конно-механизированную армию (КМГ фронта) танковой армией.

Начальником кафедры тактики высших соединений был комбриг Вакулич, а затем комдив Мордвинов. Последний не уставал напоминать нам о необходимости тщательного изучения уставов, в которых, как он утверждал, сосредоточена вся наша военная наука. Частенько он нам говорил:

– От сна восстав – читай устав! Ложася спать – читай опять!

Начальником кафедры организации и мобилизации был комкор Алафузо, кафедры военной истории – комбриг Меликов. Преподавателями оперативного искусства и начальниками учебных групп были уже знакомые нам по Академии им. Фрунзе комдивы Шварц, Паука, Сергеев, комбриги Шиловский, Кирпичников, Готовцев, комдив Свечин (профессор старой Академии Генштаба) и комбриг Верховский (тоже профессор старой Академии Генштаба и бывший военный министр правительства Керенского; почему-то Керенский очень невзлюбил его и отправил в отставку).

Преподавателями родов войск были: по артиллерии – комбриг Михайлов, по мотомех. войскам – комбриг Малевский, по хим. войскам – комбриг Шегур, по связи – комбриг Дратвин, по ВОСО – наш начальник курса Трубецкой и по военно-инженерному делу – наш общий любимец еще по Академии им. Фрунзе Д.М. Карбышев. Он и здесь был неугомонным новатором. Впервые в истории военного искусства он разработал основы организации (применения) оперативных заграждений во фронтовой операции. И так же умело и доходчиво преподносил нам курс применения крупных заграждений в армейской оборонительной операции.

Карбышев был большим специалистом военно-инженерного дела. До сих пор не могу понять, как могло наше военное руководство в первые дни войны послать такого специалиста, ученого с мировым именем проверить состояние наших укрепленных районов! Как будто министр обороны Тимошенко и начальник Генштаба Жуков не знали положения дел с укреплениями на границе и будто не было другого человека в Военно-инженерном управлении Министерства обороны. Пленение такого человека фашистами было большой потерей для нашей армии. Фашисты очень высоко ценили Карбышева как специалиста и хотели переманить его на свою сторону, но, встретив с его стороны железную стойкость и преданность партии, верность Родине, зверски замучили его. О Карбышеве я буду еще говорить подробно в главе «Во вражеском плену».

Принципиально новая и интересная для нас учебная программа, а также высокая квалификация наших преподавателей вызвали среди нас большое желание хорошо учиться. На учебу набросились мы жадно.

Первое время нас очень смущала наша форма: китель с черным бархатным воротником и темно-синие брюки с малиновыми лампасами. Сталин усиленно создавал и укреплял верхушку чиновничества и армейского комсостава. Простая и скромная форма двадцатых годов, скромные знаки различия заменялись все более пышными и цветистыми. Сбывался анекдот, появившийся тотчас же, когда на рукаве появились первые нашивки:

– Отсюда от первой нашивки до погон – рядом!

Наши лампасы были предвестниками генеральских лампасов и всего того яркого оперения, которым заменили суровую простоту формы времен Гражданской войны.

Когда мы появились в своих костюмах на улицах Москвы, мальчишки бежали за нами с криками:

– Смотри, смотри! Иностранный генерал!

Все, что мы изучали в Академии, весьма повышало нашу военную квалификацию. Однако необходимо указать и на те недочеты в нашей подготовке, которые выявились на войне.

Так, например, мы неправильно представляли себе начальный период войны. Нас учили, что в начале войны быстро образуется сплошной фронт и наступательную операцию придется начинать с прорыва. Как известно, война в первые месяцы нарушила все наши представления о сплошном фронте. Никакого сплошного фронта не было. Мы «гуляли» по тылам противника, а фашисты проникали в наши тылы, нежданно-негаданно атакуя даже штабы армий. О спокойной работе штаба «за стаканом чая» нечего было и думать. Частенько командующий армии вместо заслушивания докладов-справок для принятия решения вместе с офицерами штаба ходил в контратаку против напавшего на штаб врага.

И только лишь в дальнейшем ходе войны стали образовываться сплошные фронты, и наша теория глубокой операции нашла свое практическое применение.

Очень мало знаний получили мы также по курсу стратегии, а такие знания потребовались в первые же дни войны. Потребовалось умение организовывать фронтовые операции и операции группы фронтов. У нас таких знаний не было, мы не имели стратегической базы.

Мы, слушатели, чувствовали недостаток знаний по стратегии и спрашивали, почему у нас нет курса стратегии? Преподаватели смущенно и невразумительно отвечали: