Я предупреждал о войне Сталина. Записки военного разведчика

Баграмян со мной согласился и, по-видимому, своими письмами охватил широкий круг партийных и советских организаций. Примерно через месяц я опять встретился с ним на улице.

– Ну как, – спрашиваю, – дела, Иван Христофорович?

Он весело смеется:

– У-у, брат, тут такая каша заварилась! На днях вызывали меня в Управление кадров к самому генералу армии Щаденко. Пришел я к нему. Он выскочил из-за стола, бегает по кабинету, машет кулаками и кричит: «Ты что, так тебя растак… – помянул всю мою родню и кое-кого из богов. – Что ты, – кричит, – всем пишешь, что тебя обидели? Даже в ВЦСПС написал! Ты что, член профсоюза? Какого? – Долго ругался. Когда задохнулся – утихомирился и говорит: – Ладно, восстановим тебя в армии!» И вот! – Баграмян провел руками по кителю: – Вот, вернулся в армию. Получил выпуск из Академии и все, что положено. Еду сейчас начальником оперативного отдела Киевского военного округа».

Я искренне поздравил Ивана Христофоровича, а сейчас рад вдвойне, что наша армия не потеряла видного полководца, сыгравшего большую роль в Отечественной войне.

Вновь мы встретились уже на фронте в первые дни войны. Но об этом позже.

Вот в такой ядовитой политической атмосфере мы учились в Академии Генштаба. Много очень одаренных слушателей или погибли в лагерях, или не смогли закончить своего военного образования, и тем самым армия лишилась хороших командиров.

В конце июня 1939 года наш курс сдавал экзамены «оперативные разработки» и дипломные работы. Я работал над темой «Оборонительная операция армии». И будто в воду глядел: в первые же дни Великой Отечественной войны мне пришлось участвовать в оборонительной операции армии. Только характер обороны был иной, совсем не такой, как мы изучали. Но об этом ниже.

Выполнив работу – последнюю перед выпуском, – уже вечером с чувством большого облегчения я пошел домой. Вот и снят с плеч тяжелый груз, окончен еще один этап в моем военном образовании. Надо полагать, мои настроения и думы напоминали думы и мечтания всех студентов, окончивших экзамены: как бы и где бы лучше отдохнуть. Вспоминались разные бездумные летние развлечения вроде рыбалки на берегу пустынного озера, ночлега у костра. Поесть бы ухи с дымком или печеной картошки с угольком вместо осточертевших бутербродов в буфете Академии. К этим мечтаниям располагали длинные горячие летние дни. Можно, конечно, и с семьей поехать куда-либо на юг или к себе на родину, в Полтавщину. Хорошо бы также отдохнуть у родственников жены под Киевом.

О будущей работе не думалось. Среди нас, военных, устойчиво держалось фаталистическое убеждение: «Начальству видней, куда послать!» У нас были поговорки: «Дальше Кушки не пошлют!» и «Меньше взвода не дадут!»

И вдруг звонок телефона:

– Немедленно явитесь в штаб Академии.

И тотчас же подумалось: «Ну вот и решение моей судьбы».

В штабе разговор был предельно краток:

– Завтра в 12 часов дня явитесь в Генеральный штаб и выезжайте в распоряжение Забайкальского военного округа, где организуется штаб фронтовой группы.

В Генеральном штабе нам кратко сообщили, что в районе Халхин-Гола назревают большие события, могущие перерасти в серьезный военный конфликт, а возможно, и в войну. В Чите организуется штаб фронтовой группы как филиал Генерального штаба. Мой друг полковник Миша Тестов получил назначение на должность начальника оперативного отдела штаба 1-й армейской группы к комкору Жукову. Я был назначен в оперативный отдел штаба фронтовой группы.

На следующий день после разговора в Генштабе одна группа генштабистов, в том числе и мой друг Миша Тестов, вылетела самолетом, а другая – Григоренко, Ломов, Печененко и я – выехала поездом в Читу.

До Читы поезд шел свыше шести суток. Я уже вышел из того возраста, когда даже малая поездка в незнакомый край вызывает повышенный интерес. Мне уже пришлось повидать немалую часть Родины: Полтавщину, Киевщину, Харьковщину, Ленинград и Северо-Западную область. Многое в этих областях радовало, многими картинами любовался, но только в эту поездку в Читу я со всей глубиной почувствовал – проник в смысл слов известной песни Лебедева-Кумача – «Широка страна моя родная!».

День и ночь шестеро суток поезд с небольшими остановками мчался на Восток. Бежали за окном, как кадры чудесной кинокартины, горы, степи, леса, грохотали тоннели и мосты над невиданно широкими реками, мелькали города, поселки, хутора, на станциях встречались люди незнакомого обличия, в странной одежде и со странным говором.

И все это был Советский Союз, советский народ!

Удивляла и радовала нас также неповторимая красота многих мест. Но буквально потрясла величественная в своей недоступности красота Байкала. Как только поезд остановился на станции Байкал, мы, солидные генштабисты, майоры, как юнцы-комсомольцы, в одних трусах выскочили из вагона и побежали купаться. Удивительно прозрачная вода обожгла нас почти ледяным холодом, но это только дополнило и усилило наше восторженное преклонение перед могучей красотой Байкала. После купания мы, настроившись на романтический лад, запели:

– Славное море, священный Байкал…

Мы так восторженно пели, что не заметили, как тронулся поезд. Пришлось в одних трусах бегом по шпалам догонять последний вагон. И хорошо, что догнали, а если бы не догнали? Представляете себе наше положение?!

Основываясь на личном опыте, могу посоветовать тем молодым людям, которые едут на Восток: «Ездите поездом, а не летайте самолетом. На самолете вы увидите только облака и пустое небо, а из окна вагона без книг и лекций познаете всю красоту, величие и мощь Советской страны и ее народа».

Именно эти чувства волновали меня во время поездки до Читы и укрепляли горделивую уверенность, что такую страну, такой народ не победить и не покорить ни одному, даже самому могучему врагу. А враги, сильные и злобные, хитрые и коварные, есть. На Западе – фашисты Германии, на Востоке – самураи Японии. Ось Берлин – Токио уже вращается, набирает скорость. Не исключено, что события на границе Монголии и будут началом величайшего столкновения мирового фашизма с молодым социалистическим государством.

К нашему приезду в Читу на монголо-маньчжурской границе пограничные инциденты уже разрослись до столкновения крупных воинских частей. В Чите уже царила прифронтовая атмосфера. С Запада подходили поезда с вооружением и продовольствием, в Забайкальском и Дальневосточном округах шла мобилизация запасных. Уже полностью был сформирован штаб фронтовой группы. Командующим был назначен генерал армии Штерн, начальником штаба – генерал-майор Кузнецов. Корпус, стоявший в районе Халхин-Гола, был переформирован в Первую армейскую группу, усиленную тремя авиаполками, двумя танковыми бригадами и несколькими артполками. Командующим всей группой был назначен Георгий Константинович Жуков.

Мне поручили очень ответственную и, по условиям Забайкалья и Монголии, весьма нелегкую задачу по организации снабжения действующей армии вооружением, боеприпасами, горючим и продовольствием, т. е. организовать армейский фронтовой тыл. А условия такие: от наших основных баз в Забайкалье на станциях «Соловьевское» и «79-й разъезд» железных и шоссейных дорог в общепринятом понимании не было. Была степь, в которой неопытный шофер мог заблудиться так же легко, как в глухой нехоженой тайге. Были «обо» – песчаные холмы, похожие друг на друга, как в Москве стандартные дома. А по степи можно ехать куда хочешь на любой скорости, только не теряй курса и не перепутай одни «обо» с другими.

Фронт от наших баз находился на расстоянии 1100 км. Вот и снабжай целую армию и организуй ее тыл!

Дорожное строительство благодаря характеру монгольской степи можно было сократить до минимума. Необходимо было только продумать и реально помочь шоферам преодолевать огромные расстояния в условиях почти тропического зноя летом и жутких морозов зимой, ветров и пыльных бурь. Нужны были ориентиры. В помощь водителям мы организовали пункты отдыха (этапы) для шоферов с заправкой горючим и текущим ремонтом.

В моем распоряжении было 12 автобатальонов. О своей работе в должности начальника тылового отделения оперативного отдела штаба фронта группы по материальному снабжению войск полагаю ограничиться одной фразой: ни разу за время боев ни одна часть не испытывала недостатка в вооружении, боеприпасах, горючем и продовольствии, а я, как начальник тылового отделения фронта, не получил ни одного замечания от командования и был награжден медалью «За боевые заслуги».

Должен сказать, что мне пришлось поломать все догмы и представления о фронтовом и армейском тыле. Из-за отсутствия железной дороги станции снабжения пришлось организовывать на грунте, и вместо военной дороги были только грунтовые участки длиной в 1000 км от распределительной станции «Соловьевское» («79-й разъезд») до самых войск. Планировать подвоз запасов приходилось на несколько дней вперед. Причем выгружать их приходилось прямо из железнодорожных вагонов, движущихся в Читу из глубины страны, ибо никаких запасов на месте уже не было. Снабжение войск висело на ниточке. Достаточно было японской авиации разбомбить одну-две станции на транссибирской магистрали, и наши войска в Монголии остались бы без горючего и боеприпасов. В этой связи хочется сказать, какое огромное оборонное значение имеет строительство БАМа.

События на Халхин-Голе имели для нашей страны и армии очень важное значение: они явились проверкой нашей готовности к большой войне. Экзамен был тем более серьезный и важный, что в нем принимали участие все роды войск. Высшие командиры и штабы показали свои знания, свое оперативное искусство и воинскую культуру. Младший комсостав и рядовые бойцы показали свое мужество, дисциплинированность, умение владеть новыми видами оружия.

И надо сейчас со всей откровенностью и правдивостью признать, что в этих событиях только красноармейцы и младшие командиры оказались на высоте своего положения, проявили понимание серьезности событий и готовности выполнить воинский приказ. Несмотря на отдаленность событий от жизненно важных областей Советского Союза, красноармейцы понимали, что именно сейчас и в данном месте надо отбить охоту у японцев «испытывать» стойкость солдат Красной армии.

Но действия командования 1-й армейской группы во главе с генералом Жуковым оказались не на высоте, не отвечали требованиям военной науки. Точнее говоря, мы победили японцев огромным преимуществом в живой силе и технике, а не военным искусством. «Шапками закидали». Отсюда огромные, ничем не оправданные потери. Две недели мы громили японскую дивизию в обороне и ежедневно продвигались вперед на 80—100 метров, не более. Наступали мы многочисленными отрядами, распыляли силы и средства, били врага «растопыренными пальцами». Не было взаимодействия родов войск – все они действовали самостоятельно, придерживаясь оперативного плана только в общих чертах. Например, танки прорывались в глубокий тыл противника, громили там склады горючего, а в это время пехота оставалась без их поддержки и гибла под жестоким огнем японцев. Самолеты также большей частью атаковали тылы противника и не поддерживали пехоту на поле боя. Артиллерия не взаимодействовала с пехотой, не оказывала ей эффективной поддержки в наступлении. И уж совершенно скверно показала себя техническая связь. Радио, уже широко вошедшее в быт советских людей, не было использовано для связи с войсками, что лишило штаб основного средства управления боем. Штаб Жукова в дни сражений напоминал штаб Наполеона: здесь всегда были толпы офицеров-делегатов связи от частей. Командарм Жуков игнорировал технические средства связи и использовал для этой цели только офицеров, как это делал в свое время Наполеон. Поэтому мы и прозвали его тогда «Бонапартом». Но, в отличие от наполеоновских времен, офицеры не «скакали» на конях, а ехали на автомашинах. Делегаты связи, возвращаясь к месту боев, плутали по бескрайним степям, петляя вокруг песчаных «обо», или погибали под огнем японцев. Приказы командующего или не доходили до командиров частей, или безнадежно опаздывали, когда обстановка требовала уже другого решения. Бывали случаи, когда делегатов связи от частей не хватало, и тогда Жуков рассылал по фронту офицеров своего штаба. Иногда в штабе оставался только командующий со своим начальником штаба.

То, что мы победили не умением, а численным превосходством, подтверждается в 10-м томе Малой Советской энциклопедии (3-е издание), где на стр. 10–11 можно прочитать о Халхин-Голе краткую, но весьма показательную справку. Из нее (и приложенной карты боев) следует, что победа досталась нам при таком соотношении сил: восемь наших дивизий против двух неполных японских, или, округленно, четыре к одному в нашу пользу, а в танках и артиллерии у нас было подавляющее превосходство. По потерям у нас было также печальное «преимущество». Было огромное количество убитых и раненых, Чита была переполнена ранеными, многих из-за недостатка мест пришлось срочно эвакуировать в Иркутск и дальше на Запад по всем городам Сибири, а затем в европейскую часть СССР, на курорты Крыма и Кавказа.

Победа, о которой мы прокричали на весь мир, была пирровой победой. Не нужно было кричать о победе на весь мир, не надо было обманывать советский народ, а нужно было сделать серьезные выводы из трагического халхин-гольского опыта.

Для всех нас, начиная от командования и кончая солдатами, было ясно, что Халхин-Гол явился прелюдией близкой военной грозы. Несомненно, немецкий и японский генштабы прощупывали нашу боеспособность. И вот, подводя итоги событий, большинству командиров стало очевидно, что мы к большой войне не готовы. Командующий Штерн во время событий неоднократно пытался «вразумить» Жукова, однако без всякого результата, а вернее, с трагическим для себя результатом. Дело в том, что и Жуков, и Штерн имели прямой провод к Сталину. Честная и правдивая информация Штерна тотчас же искажалась Жуковым в выгодном для себя свете. В 1940 году Штерн исчез с нашего горизонта, и о его дальнейшей судьбе нам ничего не было известно.

Вместе с тем необходимо сказать, что только благодаря Штерну мы одержали победу над японцами. Командующий Штерн, которому подчинялся Жуков, радикально вмешивался в управление войсками и исправлял грубые ошибки Жукова. На этой почве и возникали трения, которые привели к опале Штерна и его гибели.

Накануне большой войны наша армия лишилась еще одного талантливого полководца с большим оперативно-стратегическим кругозором, человека высокой культуры. Во время Гражданской войны в Испании Штерн был военным советником республиканской армии и проявил там хорошие полководческие способности. В те времена он находился в личной переписке со Сталиным, лично ему сообщал о ходе военных действий и о своих планах. По возвращении из Испании Штерн был награжден званием Героя Советского Союза.

Но у Штерна был большой «недостаток» – он обладал независимым складом ума, смелостью суждений. Для расследования событий на месте Сталин направил в Забайкалье комиссию во главе с Мехлисом, который и «помог» Штерну «исчезнуть».

Позднее стало известно, что на судьбу Штерна повлияло не только его вмешательство в действия Жукова, но и попытка объективно изучить этот горький опыт войны. Он приказал группе офицеров-генштабистов изучить только что полученный боевой опыт, вскрыть все ошибки командования и все недочеты в подготовке армии. И обо всем этом написать книгу. Предполагалось доложить ее высшему начальству, затем издать в секретном порядке и разослать в армию. Этого требовал и Генеральный штаб. Все командиры должны учиться на опыте Халхин-Гола. Таков был замысел.

В состав комиссии были включены следующие генштабисты:

Печененко Савва Дмитриевич – начальник отдела боевой подготовки фронта, он неоднократно лично наблюдал боевые действия армии и действия Жукова;

Ломов Николай Андреевич – начальник мобилизационного отдела фронта, он лично сопровождал прибывающие части на фронт и передавал их Жукову;

полковник Тестов, начальник оперативного отдела штаба армейской группы;

Новобранец Василий Андреевич – ответственный за снабжение войск и другие (фамилий не помню).

Возглавлял редакционную коллегию начальник оперативного отдела фронта полковник Клестов.

Члены комиссии, конечно, были в курсе всех дел, являлись свидетелями и очевидцами событий. Однако мы не ограничились штабными документами и личными впечатлениями. Пришлось опросить многие десятки участников боев, начиная от рядовых солдат, танкистов, летчиков и до командиров разных частей и соединений. Опрашивали их непосредственно на местах боевых действий, выясняли детали событий на местности и, как говорится, «по горячим следам», на второй день после окончания боев.

Беседовали мы и с командующим 1-й армейской группой генералом Жуковым. Однако откровенной полезной беседы не получилось. Жуков расценил наши расспросы по-своему, почему-то обиделся и больше с нами не встречался.