«Молодая Россия». Вариации на тему национализма в маршах эпохи

. Регулярно младороссы проводили открытые собрания на разнообразные темы, например, в Брюсселе: «Потеряна ли эмиграция для России?», устраивали выступления своих активистов с докладами, чье содержание непременно увязывалось с положением дел на родине и эмигрантским житьем-бытьем. Так, в Марселе оно прошло на тему: «Возможно ли участие эмиграции в обороне сов. России»

.

В Младоросском доме в Лионе распахнула свои двери «четверговая школа», в которой опытные педагоги преподавали детям Закон Божий, русский язык, историю и географию России, иностранные языки, музыку и пение. Также были организованы курсы иностранных языков для взрослых, открыта библиотека и читальня с широким выбором эмигрантских и советских газет

.

Об этом мелком событии, возможно, и не стоило бы упоминать: русские учебные заведения действовали во многих странах, в которых осели эмигранты. Но «вся соль» заключается в том, что школу открыла партия – и не в той или иной столице, а в провинции, где процесс денационализации молодежи протекал быстрее, нежели, допустим, в Париже, Белграде, Софии, Праге.

В 1936 г. кн. Александр Путятин в статье «О Русской национальной традиции» подчеркивал: «Человеческое достоинство заключается в духовной жизни каждого, то есть в искании истины, в стремлении к ней и в служении Высшему Началу. А потому, если мы говорим о Национальной идее и о Народном Духе, то мы касаемся духовной жизни самой нации, то есть служения всего народа в целом тем же идеалам. Следовательно, чтобы выявить этот идейный лик Нации, надо проникнуть в самые глубины Русской души, проявлявшей себя на протяжении многих веков, и достигнуть тех недр ее, где живет человеческое правопонимание, где рождается творческая сила всякого искусства, где в искренней простоте открывается настоящее величие, и где беспредельное великодушие венчает Национальную гордость»

.

Все было хорошо, только где взять русского мужика: в эмиграции он становился ситуайеном. Можно было копаться в старых книгах или читать новые, выходившие из-под пера И. А. Ильина – только вот беда, тот же Ильин при всей завораживающей красоте слова мог будить лишь тени. Оставалось одно – лицом к России: «режимы уходят, нации остаются.».

Как подчеркивалось в «Бодрости», в тексте новой воинской присяги от 1939 г. слова «направлять все мои мысли и действия к великому освобождению всех трудящихся» заменялись строчкой «быть преданным своему народу, своей Родине»

.

К чести младороссов они не стали слепо копировать уставы старых орденских организаций. Их трехстепенная структура – движение, партия, орден – отличалась подвижностью, сочетанием разноуровневых элементов, что позволяло привлекать разнообразную по социальному происхождению молодежь, используя ее честолюбие, максимализм, степень приверженности к младоросским идеям, выдержанным в духе иерархичности. Все было подчинено одной цели – дать молодежи возможность почувствовать себя русскими, теми, от которых во многом станет зависеть будущее родины.

Н. А. Кривошеина, в свое время сама близко стоявшая к младоросскому движению, писала: «Александр Казем-Бек, человек примечательный, обладавший блестящей памятью, умением тонко и ловко полемизировать и парировать атаки – а сколько их было! В ранней юности скаут… в шестнадцать лет участником гражданской войны, потом участником первых православных и монархических съездов в Европе. Человек честолюбивый, солидно изучивший социальные науки и теории того времени, с громадным ораторским талантом, он имел все данные стать „лидером“; а так как все русские политические организации – кадеты, эсдеки, эсеры – рухнули под натиском марксистского нашествия, то и надо было найти нечто иное, создать что-то новое. Таким образом, Младоросская Партия оказалась единственной новой, то есть не дореволюционной партией, партией, родившейся в эмиграции и, нравилась она или нет – она до сих пор остается единственным политическим ответом зарубежья на большевистскую революцию»

.

«Программу свою, – продолжала „русская до мозга костей“ Н. А. Кривошеина, – младороссы тщательно изучали, а некоторые не столь шибко грамотные, просто зубрили ее наизусть. Понемногу у многих из них укоренилось твердое убеждение, что раз „глава“ так сказал или так написал – значит это правильно, больше и думать тут нечего. „Глава“ – это был Казем-Бек, и многие, когда он появлялся, вскакивали и громкими, деревянными голосами кричали: „Глава! Глава! “. Появились значки под номерами, бело-желто-черные цвета „штандарт“, твердо наметились возглавлявшие „очаги“ начальники. К 1935—36 гг. у Младороссов окончательно оформились внутренняя структура, иерархия и дисциплина. Итак – все тот же пресловутый „культ личности“ и столь нам теперь уже известное построение общества пирамидой, приводящей к „единому, все понимающему отцу“?.. И да, и нет: наверху стоял монарх, он-то и был отец всех, а никак не „глава“ партии»

.

«Я с большим интересом и азартом, – продолжала Кривошеина, – работала в женской секции, где под конец было более 40–50 участниц; главная наша тема была, конечно, новая женщина, ее облик, ее участие в будущем родной страны. Тогда все это дело мыслилось в плане чисто общественном и политическом, Собрания проходили живо, и это уводило нас всех от эмигрантской рутины… Доклады я готовила тщательно, хоть аудитория и была „своя“, – однако на каждый доклад набиралось человек 100–120, а после доклада задавали вопросы, и вот на них-то надо было сразу и не задумываясь ответить; особенно всех волновали вопросы террора, его возможных последствий и вообще допустимости террористических актов… Знали ли все мы тогда о том, что творилось в России – на Соловках, на пресловутых стройках, при коллективизации деревни, при разорении приходов и взрыве церквей? Казалось, должны были не только знать, но и громко кричать про это. Но мы шли своим путем»

.

В сущности, все объясняется чрезвычайно просто: репрессии шли там, а здесь можно было с сердечным жаром рассуждать о строительстве Новой России. Не следует забывать и о том, в «благословенное царское самодержавное время» в церквах стояли простолюдины да купечество: интеллигенции, чиновничества, одним словом «элиты», там особо не было видно. Кто не верит, пусть перечитает И. С. Тургенева, И. А. Гончарова.

Но главным было, конечно, печатное слово. Именно через свою прессу молодежь получала знания, училась размышлять, думать, спорить не только о политике, но и об экономике, культуре. Разумеется, наряду с верными оценками и анализом действительного, много было и сырого, непродуманного, откровенно слабого, особенно когда речь заходила о конкретике будущего экономического устройства. Например, в марте 1932 г. в тезисах Главного Совета младороссов по вопросам пролетаризации и мелкобуржуазности выдвигались следующие идеи:

«В России не пролетариат создал пролетарскую диктатуру, а наоборот, – пролетарская диктатура создала пролетариат…

Индустриализация России и коллективизация деревни обусловили огромный количественный рост пролетариата: пролетаризировали Россию.

… Русский пролетариат в 1932 году совершенно отличен от пролетариата 1917-го года.

… Если психология дореволюционного пролетариата могла быть названа психологией угнетенных и обездоленных, то советская практика привила пролетариату сознание ведущего, привилегированного класса.

Именно это новое пролетарское сознание не могло не привести пролетариат к недовольству коммунистической властью, с того момента как стала исчезать иллюзия диктатуры пролетариата и стала очевидной диктатура партийной группы.

Разрыв между пролетарским сознанием с одной стороны и партийной идеологией и партийной линией с другой стороны обострился благодаря наплыву в города деревенского пролетариата. Молодой городской пролетариат, не имеющий старых революционно-социалистических традиций прежнего пролетариата стал легко воспринимать психологию деревенского пролетариата.

Деревенская масса (насильственно пролетаризированная) принесла с собой в города хозяйственнические и собственнические настроения, нашедшие живой отклик в городском пролетариате, нравственно и материально неудовлетворенным…

Пролетарская Россия тяготеет к мелкобуржуазности „Вся раскулаченная нация хочет возродиться. Все пролетарское хочет подняться на новый, высший уровень“…

… намечается создание нового, крепкого класса сегодняшних пролетариев, потенциальных хозяев-собственников, закаленных в борьбе за свое: личное и национальное.

Этот новый пролетариат максимально заинтересован в установлении социальной Монархии, сочетающей возможность личного накопления с развитием национального благосостояния и препятствующей образованию плутократии или какого-либо иного режима, паразитирующего на народном творчестве»

.

В развитие этой темы на страницах «Младоросской искры» можно было прочесть и такие строки: «Рабочий должен иметь возможность стать собственником. В этом смысле недостаточно распределение между рабочими акций предприятия, потому что с акциями не связано управление… Нужно, чтобы рабочий становился собственником того орудия, на котором он работает… Другими словами, паевая артель собственников предприятия должна расширяться путем включения в себя пролетариев-рабочих… Мы приходим к пути, который диаметрально противоположен коммунизму. Там собственность упраздняется и вся страна переводится на пролетарское положение. Задачей социальной монархии становится, наоборот, упразднение пролетариата, превращение всех трудящихся в единоличных собственников, соединенных в более или менее в крупные промышленные организмы»

.

Или: «Народное хозяйство – народному представительству – таков лозунг экономического раскрепощения человека от засилья „магнатов“ частнокапиталистической и («комиссаров») государственно-капиталистической «систем». Осуществление этого лозунга вызовет к жизни целую иерархию новых государственных учреждений, увенчанную экономическим парламентом. Уже поколебленная политическая демократия уступит тогда место демократии экономической. И человечество сделает решительный шаг к свободе»

.

Однако выдвижение лозунгов не равно обоснованию его содержания – в этом и заключалась слабость и одновременно сила младоросских идей, зачастую отличавшихся удивительной рассогласованностью. В определенной степени все эти выступления можно сравнить с самогипнозом, причем очень эффективным, позволяющим «внутренне», «в уме» участвовать в строительстве новой России.

В чем же младороссы видели долг перед своей родиной? В отличие от непредрешенцев с их кредо – «ждать у моря погоды», от новопоколенцев, выращивающих в своих рядах мстителей, террористов, – Кирилл Елита-Вильчковский в 1933 г. в статье «Накануне» определял понятие долга в следующих словах: «От нас пока не требуется жертвовать жизнью. Героизма от нас Россия не ждет. Мы не должны обещать, что пожертвуем всем в будущем. Долг надо исполнять теперь, как надо исполнять его и раньше – тот долг, который возложила на нас судьба, долг националистов-эмигрантов. Он сводится к тому, что нам доступно. К представительству внутрирусских национальных сил, к подготовке Русскому национализму, который прорывается там, друзей и поддержки здесь. Этот скромный долг вполне реален и он должен выполняться не на словах»

.

Иными словами, все, что требуется – это оставаться русским человеком и верить своему начальству, которое не пошлет тебя на смерть и станет учить уважать русских людей с их бесконечным смирением и, одновременно, с их энтузиазмом строительства нового человека.

В 1932 г. «Младоросская искра» выбросила на свои страницы очередной лозунг к своим сверстникам, выброшенным на «другие берега»; «Будьте „левыми“, будьте „правыми“, но делайте хоть что-нибудь». С делом было труднее. Аполитичность, уход от «русских вопросов» были свойственны многим, особенно тем, кто оставил Россию в детском возрасте. Сами последователи и единомышленники Казем-Бека считали для себя главной работой – сохранить себя русскими для России, жить и помогать ей по мере сил и возможностей, крепости веры и любви. Но лирико-героическая поэтика замыслов и мечтаний плохо и тяжело сочеталась с прозой жизни. Глава писал: «Младшее („третье“) поколение эмиграции переживает глубокий кризис, который разрешается пагубным, с русской точки зрения, образом – путем неуклонной денационализации… Младшее поколение эмиграции, выросшее на чужбине, подвержено действию той же психологической „моды“, под влиянием которой находится и иностранная молодежь. С этим фактом должно считаться, так как в нем заключается объяснение пренебрежительного отношения молодежи… к суждениям и понятиям „отцов“… Дальнейший рост денационализации нашей молодежи может быть остановлен только вовлечением этой молодежи в русло русских национальных течений, что возможно лишь в том случае, если она найдет в них удовлетворение своим субъективным, скажем даже – специфическим нуждам и запросам (порожденным психологической „модой“)… Русская эмиграция должна приспособить свои идеи и учения к мировоззрению ее молодежи и этим показать ей их жизненность… нельзя сохранять, после проигранного генерального сражения, тот же план действий, как и перед генеральным сражением… Надо полагать, что считаться с фактом не то же, что поклоняться факту. Зато не считаться с фактом, по последствиям равносильно тому, что и капитулировать перед ним. Формула „если факты противоречат моим мнениям, то тем хуже для фактов“ есть формула самоубийц… Если факты противоречат идее, то это значит, что идея облечена в негодную форму, устаревшую или преждевременную… И это значит, что носители идеи не так берутся за дело, как следует. Всякая идея во всякое время актуальна. Идея – духовная сила, живущая в недрах человечества. Какова бы она ни была, она всегда дана. Все идеи бессмертны и все они сохраняются в подсознании человеческих масс. Внешнее выявление и видимое торжество той или иной идеи зависит от соответствия форм, в которые она облечена, обстоятельствами времени, места и среды. Форма же преходяща и изменчива. Именно она создается и изменяется психологической „модой“. Так, в наши дни совершенно разные идеи торжествуют в коммунизме, в фашизме, в национал-социализме, в гандизме. Эти идеи могущественны, поскольку они нашли форму, соответствующую времени, месту и среде, в которой действуют их носители»

.

Безусловно, А. Л. Казем-Бек думал и писал о том, что волновало его. Но вопросы настоящего, проблемы прошедшего и идеи будущего занимали умы и других зарубежных деятелей, «счастливо» сочетавших в себе любовь к политике и склонность к философии. Молодежная среда была полем деятельности многих эмигрантских организаций, отчетливо понимавших ее значение в будущей России. Так, в анкете журнала РОВСа «Часовой» полковник Богданович – глава юношеской национальной организации русских разведчиков – писал: «,Отцы“ с головой ушли в прошлое, культ которого разработан в эмиграции изумительно и по своей сложности оставляет мало времени для других вещей. Но без культа будущего обрывается преемственность и это прошлое обречено на музейное существование. Можно ли гробы прошлого одевать в мраморные памятники и стоять при них застывшими почетными часовыми, в то время, когда будущее – дети, раздетые и голодные дичают, без руководства, заботы и ласки?»

.

Не сказал бы, что эмиграция не заботилась о своих детях: делалось все возможное для их учебы, воспитания любви и гордости Россией, ее историей, а дальше…? А дальше было будущее, в котором молодежь выбирала свой путь, позволяющей ей считать себя русской.

Для одних русскость связывалась с сохранением своего имени, гордости своим родом, своими предками, с устройством своей жизни, в которой нет места политическим разговором, которых они наслушались в «дурное время». Главное – жить без затей, искать хорошую службу и не давать себя ввязывать в различные политические аферы. Многие из них оставались долгое время апатридами, т. е. лицами, не желавшими принимать гражданство той страны, где они обосновались. Хотя… русский обыватель тоже не был лишен патриотизма. Достаточно вспомнить вторую мировую войну, когда достигший определенного успеха в жизни, он вступал в ряды Сопротивления или записывался в Русский охранный корпус для борьбы с большевиками, отнявшими у него родину.

Для других – вставание на путь романтико-героического служения России, делу ее освобождения. Так, в программе Союза русской национальной молодежи в Королевстве сербов, хорватов и словенцев ставились задачи объединения «детей» для создания «сильного телом и духом кадра, готового к жертвенному служению Родине и восстановлению ее былого могущества и величия». В лозунговой форме прокламировались традиционные ценности, как православие, народность, монархия (но уже не самодержавие!!!). От молодежи требовалось «посильное», но в то же время «активное участие» в некоем «русском национальном движении», которое, что весьма важно, не предрешало будущей формы русской государственности

.

Иначе говоря, влияние «отцов» Февраля, его идей было достаточно сильным среди юношей и девушек, недавно вырвавшихся из революционной России. Примерно те же задачи имела популярная организация «Русский сокол» с ее целью гармонического развития духа и тела. Особые задачи она видела в борьбе с денационализацией, в подготовке борцов за национальные идеалы. Была даже звонкая, но, в сущности, пустая фраза о необходимости работы «над национальным и моральным оздоровлением русского народа» и борьбы с «духовным маразмом, который принесен на Родину безбожием, социализмом и интернациональными силами»

.

Весьма серьезной организацией был и конкурирующий с младороссами Национально-трудовой союз нового поколения (далее – НТСНП), созданный в 1930 г. в Белграде. В его программе были записаны положения, предусматривавшие ниспровержение коммунистической власти, как режима террора, произвола и нищеты: возвращение стране исторического имени «Россия», защита территориальной целостности Российского государства, свобода и право населяющих его народов на национально-культурную самобытность, освобождение заключенных, установление свободы вероисповедания, политические свободы, законность, право на труд, свобода труда и равенство возможностей для всех граждан, утверждение права частной собственности, «оправданной трудом и ограниченной интересами нации и государства», создание строя, основанного на началах трудового солидаризма и делового сотрудничества, «недопущение» классовой борьбы

. При этом члены НТСНП считали младороссов «болыпевизанами», для которых характерно увлеченность успехами советского строительства, «доходящее у некоторых лиц и группировок до приятия политики Сталина и признания ее способной оздоровить и укрепить Россию и весь мир»