Анархизм: история и ментальность русского бунта

Он приводил примеры коллективного, общинного труда. Несколько странные, правда. Теоретик анархизма, например, требовал у оппонентов: «Чтобы доказать… преимущество личной частной собственности перед всякой другой формой владения, экономисты должны были бы показать нам, что при общинном землевладении и труде земля никогда не даёт таких обильных урожаев, как при частном». Заявляя, что «опыт показывает обратное», Кропоткин приводил примеры «праздников труда»: совместной рубки общинного леса жителями Ваадтского кантона в Швейцарии зимой, коллективной косьбы общинного или арендованного луга русскими крестьянами, русских артелей каменщиков, плотников, перевозчиков, рыболовов, «которые делят между собою получаемые продукты или вознаграждение, не прибегая к посредничеству подрядчиков», общей охоты кочевых племён и «бесчисленное множество других». И везде он видел одно и то же: «Бесспорное превосходство общинного труда над трудом наёмным или над трудом единичного собственника».

И далее князь-анархист делал вывод в присущих ему пышных и цветистых фразах: «Лучшим побуждением к труду всегда было благосостояние, т.е. удовлетворение физических, нравственных и художественных потребностей человека, и уверенность в возможности этого удовлетворения. И в то время как наёмник едва производит то, что ему существенно необходимо произвести, свободный рабочий, если он видит, что по мере его усилий возможность благосостояния и роскоши растёт и для него самого и для других, – он прилагает гораздо больше ума и энергии и получает прекрасные продукты в несравненно большем изобилии. Один чувствует себя навеки прикованным к нужде; другой же может рассчитывать в будущем на досуг и на все связанные с ним удовольствия.

В этом лежит весь секрет. И вот почему общество, которое поставит себе целью общее благосостояние и возможность для всех пользоваться жизнью во всех её проявлениях, получит с помощью добровольного труда несравненно лучшие и гораздо более обильные продукты, чем все те, которые получались до сих пор в производстве, основанном на рабстве, барщине и наёмном труде».[109 - Там же. С. 156—157.]

Странность примеров «праздников труда» у Кропоткина заключается в первую очередь в том, что он приводил частные примеры отдельных общинных работ, но забывал о других видах работы, принципиально важных для крестьянина. Так он даже не упоминал о собственно земледелии, возделывании пашни. И неслучайно – ведь даже в русской крестьянской общине того времени с периодическими уравнительными переделами пашни каждая крестьянская семья обрабатывала свой надел самостоятельно, как «единичный собственник». И так было везде и всегда с момента складывания экономической системы на основе крестьянского хозяйства. Именно уравнительное распределение пашни, принудительные общинные севообороты сдерживали проявления частной инициативы, совершенствование агротехнологий, применения техники и т. д. Именно сохранение крестьянской общины тормозило развитие в России не только сельского хозяйства, но и промышленности, испытывавшей трудности со сбытом своей продукции и получением сельскохозяйственного сырья из-за маломощности большинства общинных крестьянских хозяйств.

И русские артели рабочих-отходников прибегали к услугам подрядчиков, которые обеспечивали их работой, договаривались об условиях труда и размерах его оплаты. И артельщики делили заработанное необязательно поровну – учитывалось и мастерство, и трудовой вклад каждого, в советское время это называлось «коэффициент трудового участия».

Ошибался Кропоткин в недооценке «образцовых фабрик» – со временем их число будет расти, фабрики и заводы с тяжёлыми условиями производства, с преобладанием ручного физического труда, с примитивными технологиями постепенно исчезнут.

Что касается обеспечения «общего благосостояния» и возможности «пользоваться жизнью во всех её проявлениях», то это достигнуто во многих странах к началу XXI в., но как раз в странах с частной собственностью и наёмным трудом. Как видим, такое с Кропоткиным случается постоянно – то, что он предсказывал для анархического коммунистического общества случилось в капиталистическом.

Кропоткину только казалось, что он доказал преимущества добровольного свободного труда над наёмным, который, по его мнению, непременно сохранил бы свои недостатки даже в «коллективистском» коммунистическом обществе (в марксистском понимании). Для подлинного научного доказательства необходимо было привести сравнимые данные. Взять, к примеру, земледельческую общину, в которой действительно организованы совместные обработка пашни и животноводство, использование угодий, производство орудий труда, тканей, одежды, обуви, т.е. всего необходимого для жизни. И взять такое же число частных единичных собственников с сопоставимым количеством пашни и прочих угодий, рабочего и прочего скота, но которые трудятся самостоятельно. И после этого сравнить численные показатели – кто сколько произвёл, кто живёт лучше, чьё благосостояние выше, у кого больше досуга. Но теоретик анархизма не делает этого, потому что примеров подобного свободного труда не было. А создававшиеся время от времени коммунистические общины разного рода существовали недолго, раздоры, низкий уровень жизни и другие проблемы быстро приводили их к развалу.

Но раз не был проделан такой сравнительный анализ, то приходилось ссылаться на доступность всестороннего образования для всех детей, на «привычку к труду, существующую в цивилизованных странах», на свободу выбора и смены рода занятий, привлекательность совместного труда равных людей на общую пользу, благодаря которым «коммунистическое общество не будет чувствовать недостатка в производителях» и «эти производители скоро увеличат вдвое и втрое плодородие почвы и дадут промышленности сильный толчок».[110 - Там же. С. 162.]

Но даже самое всестороннее образование не сделает лентяя трудолюбивым, свобода выбора и смены занятий существует и в капиталистическом обществе, а привлекательность общего труда на общую пользу и его эффективность, более высокую производительность и требуется доказать, именно доказать, а не просто продекларировать.

Кропоткин предельно идеализировал простой народ – рабочих и крестьян, но замечал и некоторые реалии жизни, связанные с наличием и среди народа лентяев, необязательных людей и предлагал решение проблем, вытекающих из этого.

Решение Кропоткина почти такое же, как у Бакунина. Т.е. коммунистическая община может поставить перед своими членами условие: отработать определённое количество часов работы с двадцати до сорока пяти или пятидесяти лет в обмен на обеспечение всеми благами (домами, магазинами, улицами, средствами передвижения и пр. Но если ни одна община не примет кого-либо, или человек оказывается совершенно неспособным к полезному труду или отказывается от него, то ему остаётся только жить особняком или как больному за счёт общины, если община будет достаточно богатой, чтобы дать такому человеку всё необходимое. Но такой человек должен смириться с соответствующим отношением к нему других членов общины как к пришельцу из буржуазного общества, если только его друзья, признав его гением, возьмут на себя долю его труда. Те же, кому такие условия не нравятся, могут искать иных условий жизни в другом месте или создавать свою общину на иных условиях.[111 - Там же. С. 165—166.]

Таким образом, Кропоткин предлагал фактически изгонять лентяев, обрекая их по существу на голодную смерть. В капиталистическом обществе для людей, которые не в состоянии или не желают трудиться, которые по какой-либо причине выпали из нормальной жизненной колеи, существуют разного рода способы вспомоществования через благотворительные общества и организации: создание условий для новой социализации и возвращения к нормальной жизни, раздача пищи безработным, бездомным, опустившимся людям, ночлежки и т. д. При этом система оказания такой помощи безработным, разорившимся крестьянам, мелким собственникам зародилась в Англии в XVII в. А в анархическом коммунистическом обществе предлагалось их изгнать из общины и предоставить на произвол судьбы. Бакунин предлагал даже объявлять преступников вне закона с правом каждого добросовестного члена коммунистического рая расправиться с ним. А как иначе, если нет принуждения, если нет материальных стимулов к труду, если нет законов?

Кропоткин неоднократно возвращался к принципу распределения материальных благ после социальной революции. Он не только резко выступал против сохранения денежного вознаграждения за работу, но и против распределения на основе рабочих чеков. Идея таких чеков была довольно популярна среди социалистов различных направлений в XIX в. В той или иной форме она встречается у Оуэна, Прудона, Маркса и других. Суть рабочих чеков заключается в том, что за работу человек получает не деньги, а чеки или квитанции, в которых записано, сколько часов он отработал и в соответствии с количеством отработанных часов он может получить соответствующее количество продуктов, одежды и т. д. Эти «чеки» можно было дробить как деньги.

Критика Кропоткиным принципа распределения на основе рабочих чеков вытекала из идеи, что этот принцип означает сохранение наёмного труда и влечёт за собой сохранение всех недостатков капиталистического строя после замены частной собственности на средства производства общественной. Он справедливо указывал на фактическую невозможность практической реализации этого принципа: как оценить в часах и минутах труд врача и больничной сиделки, сталевара и землекопа, труд сложный, профессиональный, требующий долгой подготовки, и труд простой, профессионализма не требующий. Анархист правильно указывал на то, что распределение по рабочим чекам породит в обществе споры в отношении доли участия каждого в производстве.

Он также видел трудность в том, что на разных предприятиях имеются разные условия и производительность труда, а, следовательно, придётся считать также не только отработанное рабочее время, но и затраты физической, умственной и нервной энергии». Кропоткин обращался к своим оппонентам-коллективистам: «Старайтесь в точности взвесить часть, приходящую на долю каждого. Считайте минуты и ревниво следите за тем, чтобы минута труда вашего соседа не могла купить большее количество продуктов, чем ваша минута». И ещё: «В точности высчитайте годы, употреблённые на обучение каждого работника, чтобы определить долю каждого в будущем производстве, и всё это – после того, как вы сами же заявите, что в производстве прежних лет вы совершенно не намерены принимать во внимание, каково было участие того или другого из вас!»

После этих характеристик использования рабочих чеков при распределении теоретик анархизма совершенно верно выводил: «Никакое общество не может сложиться на основании двух совершенно противоположных, постоянно противоречащих друг другу начал. Страна или община, которая ввела бы у себя подобную организацию, очень скоро была бы вынуждена или вернуться к частной собственности, или превратиться в общество коммунистическое»[112 - Там же. С. 175—176.], т.е. к принципу распределения «каждому по потребностям».

Кропоткин категорически выступал против установления различия между сложным и простым трудом, между ремеслами, требующими обучения, и трудом поденщиков и введения различной оплаты за разный труд. Для него это означало: «Установить такое различие значит сохранить целиком неравенство, существующее в современном обществе. Это значит провести заранее черту между рабочими и теми, которые претендуют на управление ими. Это значит разделить общество на два ясно обособленные класса – аристократию знания и стоящую под нею толпу с мозолистыми руками – два класса, из которых один будет служить другому, будет работать для того, чтобы кормить и одевать людей, которые, конечно, воспользуются полученным таким образом досугом, чтобы учиться господствовать над теми, кто его кормит. Мало того: это значит взять одну из самых характерных современного буржуазного общества и усилить её авторитетом социальной революции; это значит возвести в основное начало зло, на которое мы нападаем в старом, разрушающемся обществе».[113 - Там же. С. 176—177.]

Своё неприятие установления разной оплаты за разный труд Кропоткин объяснял тем, что эти различия в оплате труда инженера, учёного или врача, с одной стороны, и рабочего, ткача и крестьянина, с другой, определяются не «издержками на их производство», а монополией на знания: «Инженер, учёный и врач просто эксплуатируют известный капитал – свой диплом, – подобно тому как заводчик эксплуатирует свой завод или помещик-дворянин эксплуатирует свой дворянский титул».

А собственник завода, по мнению анархиста, платит инженеру больше, чем рабочему не ради оценки «издержек производства», а из простого расчёта – инженер может сэкономить собственнику капитал, как и надсмотрщик, который сможет прижать рабочих и сэкономить хозяину несколько тысяч рублей: «Он (собственник – В.Б.) охотно затратит лишних несколько сот рублей, чтобы выгадать себе тысячи, и в этом существенная черта капиталистического строя. То же самое можно сказать и о различиях между разными ручными ремёслами».

Кропоткину кажется несправедливым, что студент, «весело проведший свою молодость в университете, имеет право на плату в десять раз большую, чем сын углекопа, который с одиннадцати лет чахнул в угольной шахте», что ткач имеет заработок в 3—4 раза больший, чем крестьянин. Несправедливым ему кажется такое различие в оплате труда потому, что «издержки, необходимые на производство ткача, вовсе не в три или четыре раза больше издержек на производство крестьянина; ткач просто пользуется теми выгодными условиями, в которые поставлена европейская промышленность по отношению к странам земледельческим, в которых промышленность ещё не развита».

Он даже писал: «Мы думаем поэтому, что различные ступени в заработной плате представляют собою сложный результат целого ряда условий: налогов, государственной опеки, капиталистического захвата, монополии – одним словом, государства и капитала. Потому-то мы говорим, что все теории относительно этой шкалы в заработной плате изобретены были уже после её установления, чтобы оправдать существующую несправедливость, и что поэтому нам совершенно не нужно принимать в расчёт те тонкие теории, которыми её стараются оправдать».[114 - Там же. С. 178, 179.]

В данном случае Кропоткин не прав. Если студент в университете только весело проводил время и не учился, то никто ему платить вообще ничего не будет. Но если он учился, если он стал инженером и облегчил труд углекопа и тот перестал чахнуть в угольной шахте, а стал работать более производительно и в лучших условиях, то такой студент, ставший инженером, конечно же, имеет право на более высокую оплату своего труда. И выгоду от труда инженера получит не только собственник шахты, сэкономивший несколько тысяч рублей (но и вложивший в модернизацию шахты десятки, а то и сотни тысяч и получивший прибыль не в тысячи рублей, а намного больше). Выгоду получит и углекоп, труд которого стал более сложным в плане профессионализма, но более лёгким с точки зрения физических затрат и более высокооплачиваемым. То же самое можно сказать о труде других специалистов с высшим образованием. Без этого рабочий и крестьянин обречены на тяжёлый физический труд с оплатой на грани выживания. Не прав Кропоткин и в том, что пренебрежительно оценивал труд по получению знаний – учёба также труд и труд тяжёлый. Как тяжёл и затратен труд профессионалов-специалистов с образованием. Они именно трудятся, а не просто эксплуатируют свой капитал – диплом. Недооценка труда высокообразованных специалистов неизбежно ведёт общество к замедлению развития, а то и к деградации, к ухудшению жизненного положения простого народа прежде всего.

А различия в оплате труда, разные вознаграждения за разный труд существовали всегда, даже в первобытном обществе. Например, мужчина-охотник получал большую долю добытого мяса, хотя бы для того, чтобы он имел много сил и был в состоянии успешно ходить на охоту.

Кропоткин выступал против не только различий в оплате труда, но и категорически осуждал сам принцип «каждому – сообразно его труду», признававшемуся социалистами и коммунистами (которых он называл «коллективистами»).

Теоретик анархизма считал возможным и истинно справедливым после социальной революции только один принцип распределения материальных благ: «Поставить потребности людей выше их дел и признать сначала право на жизнь, а затем и право на довольство за всеми теми, кто принимает какое бы то ни было участие в производстве».[115 - Там же. С. 184.]

Все другие принципы распределения, исходящие из трудового вклада или благотворительности, он считал сохранением самого основного зла капиталистического строя.

Кропоткин декларировал (именно декларировал, а не доказывал – никаких исторических, экономических или каких-либо иных аргументов в пользу нижеследующего утверждения, как всегда в таких случаях, он не приводил): «Наёмный труд начал своё существование именно с этого принципа – „каждому по его трудам“ – и привёл он нас к самому явному неравенству и ко всем возмутительным явлениям современного общества. С того дня, когда люди начали мерить услуги, оказываемые обществу, платя за них деньгами или какой бы то ни было другой формой заработной платы, – с того дня, когда было заявлено, что каждый будет получать столько, сколько он сможет заставить себе платить за свои услуги, – с этого дня вся история капиталистического общества была (при содействии государства) написана заранее. Она вся целиком находилась в зародыше в этом основном начале».[116 - Там же. С. 181.]

И далее Кропоткин повторял один из своих любимых тезисов: раз в процессе труда используются изобретения, инструменты, машины, орудия труда прежних поколений, раз труд по своему характеру коллективный – никто не может сказать, что он самый главный работник на угольной шахте, на заводе, без минимального участия даже самого неквалифицированного работника общий результат не достижим вообще или будет меньше.

Анархист указывал на вполне реальные сложности оценки размеров оплаты труда и с точки зрения «меновой ценности», и с точки зрения теории полезности или прибавочной стоимости. Он писал вполне правильно о том, что нельзя сравнивать в часах труд разных людей в разных сферах деятельности: «Это значило бы закрыть глаза на всю сложность промышленности, земледелии и вообще всей жизни современного общества; это значило бы не замечать, до какой степени всякий труд каждой отдельной личности является результатом всего прошедшего и настоящего труда всего общества. Это значило бы думать, что мы живём в каменном веке, тогда как на самом деле мы живём в веке стали».[117 - Там же. С. 182.]

Но, во-первых, человек трудится не ради «оказания услуг обществу», а для того, чтобы обеспечить жизнь свою и своей семьи, поэтому он и старается сделать как можно больше и заработать как можно больше.

Во-вторых, в прибыли капиталиста, в заработной плате наёмного работника, в доходах лиц интеллектуального труда заключаются и «оцениваются» их личные, конкретные трудовые усилия, то новое, что они произвели путём вложения капитала, физического или умственного труда. Поэтому нет необходимости проводить глобальные расчёты «коэффициента трудового участия» с учётом трудового участия всех людей, живших на планете с момента возникновения Homo sapiens.

В-третьих, при всей объективной сложности оценки трудового вклада каждого члена общества, при всей его даже несправедливости (на самом деле невозможно сравнивать труд шахтёра, сталевара, врача, адвоката и учителя, санитарки, уборщицы) другого варианта распределения материальных благ просто нет. Если всем давать по потребности, то на всех в достаточном количестве не хватит, Кропоткин не смог доказать обратного – все его расчёты в этом отношении носят поверхностный и неубедительный характер. А раз на всех не хватит по принципу «берите сколько хотите», то возникнет необходимость вводить учёт имеющихся в распоряжении общества благ, какие-то нормы потребления, следить за соблюдением этих норм. А, следовательно, общество вынуждено будет создавать какие-то органы учёта, распределения и контроля, т.е. или воссоздавать государство, или частную собственность.

В отношении Маркса и его последователей Кропоткин не прав и по той причине, что сам Маркс допускал принцип распределения по труду, по «трудовым квитанциям» только на первой стадии коммунистического общества – социалистической, при полном понимании, что этот принцип распределения носит буржуазный характер. И допускал именно потому, что считал (и правильно считал) недостаточным уровень производительности труда и количество производимых материальных благ для обеспечения всех по коммунистическому принципу. В развитом же коммунистическом обществе марксистов принцип распределения такой же, как у анархистов – по потребностям.

Кропоткин осуждал «буржуазную благотворительность» в виде воспитательных и рабочих домов, бесплатных обедов и т.д., но в случае попытки реализации на практике его анархо-коммунистических идей, всё к таким «бесплатным обедам», ночлежкам и тому подобному весь коммунизм и свёлся бы.

И совсем грубую ошибку допускал Кропоткин, когда смешивал совершенно разные понятия: труд, трудовые отношения, в процессе которых оценивается работа человека (справедливо или нет в данном случае не важно), за счёт оплаты которой обеспечивается сама жизнь человека и личные, нравственные отношения между индивидами,[118 - Там же. С. 182, 187.] которые, конечно же, в денежных единицах не оцениваются. Их никто из экономистов-учёных в деньгах и не оценивал. А если в повседневной и конкретной жизни кто-либо оценивал дружбу, любовь, сочувствие, моральную поддержку в дензнаках, то его поведение даже в буржуазном обществе расценивалось всегда как аморальное.

Кропоткин ставил целью преобразовать политическую экономию. При рассмотрении общества и его политической организации анархисты, писал он, начинают с понятия свободной личности и затем переходят к свободному обществу – вместо того, чтобы начинать с государства, а затем спускаться к личности. В экономических вопросах анархисты следуют такому же методу – сначала изучают потребности личности и средства для их удовлетворения, а затем уже рассматривают вопросы производства, обмена, налогов, правительства и пр.

Это, на первый взгляд, незначительное различие, на самом деле, по мнению теоретика анархизма, переворачивает все понятия официальной политической экономии.

Кропоткин утверждал, что все экономисты от Адама Смита до Маркса начинали с производства (разделение труда, мануфактуры, роль машин, накопление капитала), а только потом переходили к потреблению, да и то ограничивались описанием распределения произведённых богатств.

Анархист не соглашался с вроде бы логичным рассуждением, что необходимо вначале произвести то, что удовлетворяет потребности, что прежде чем потреблять, нужно произвести. Кропоткин ставил вопрос иначе: «Но прежде чем произвести что бы то ни было, разве не нужно почувствовать потребность в данном предмете?» Он писал, что именно необходимость заставляла человека охотиться, изготавливать орудия, изобретать и строить машины и «чем, как не изучением потребностей, должно было бы руководствоваться производство?» Ему казалось логичным начать «именно с того, что побуждает человека работать, а затем уже перейти к рассмотрению средства удовлетворения потребностей посредством производства».

Кропоткин заявлял, что именно так поступают анархисты и политэкономия принимает совершенно другой вид и «из простого описания фактов она превращается в настоящую науку, стоящую наравне с физиологией, – науку, которую можно определить как изучение потребностей человечества и средств удовлетворения их с наименьшей бесполезной потерей человеческих сил». Он предлагал назвать эту подлинно научную, на его взгляд, политэкономию физиологией общества.[119 - Там же. С. 188—189, 347.]

Но экономисты и начинали с потребностей, даже если об этом прямо не писали, но подразумевали, что для того, чтобы жить человек должен есть, пить, одеваться, иметь жилища. Маркс и Энгельс свои занятия политэкономией начали именно с постановки вопроса об этом в ранних философско-экономических рукописях, которые не были сразу опубликованы, и только потом Маркс занялся написанием знаменитого «Капитала».

Экономисты, и Маркс с Энгельсом в том числе, потому и занимались в первую очередь производством, что необходимость удовлетворения потребностей человека в еде, одежде, жилище для них был аксиомой, о которой нет нужды повторять лишний раз. Но именно то, как, каким способом, какими орудиями труда осуществляется производство, как соединяются орудия труда и рабочая сила определяется тип личности, степень её развития, характер общественных отношений, в том числе и способ распределения произведённых материальных благ.

Кропоткин, пытаясь создать подлинно научную политэкономию, повторял ещё одну, характерную для революционеров, ошибку – он сводил потребности личности к минимуму, ему казалось, что достаточно обеспечить человеку минимальные потребности в еде, одежде, жилище и он будет счастлив и доволен.

Не придавал теоретик анархизма практически никакого значения разнообразию человеческих потребностей. Одному человеку одного дворца мало, а другому достаточно и лачуги, для одного нужны роскошные блюда, а другому стакана самогона достаточно. Учитывая же огромность разнообразия человеческих потребностей, их непрерывный и всё ускоряющийся рост, начинать с изучения потребностей, а потом уже переходить к производству средств их удовлетворения означает свести их к минимуму и затормозить, если не остановить развитие общества. И закономерно, что для стран, пытавшихся строить коммунизм, характерны именно минимальность удовлетворения потребностей, стандартность в одежде, питании, жилищах. Так было в СССР, в прежнем Китае, в КНДР.

Если в понимании роли производства и потребностей Кропоткин расходился с Марксом, то в отношении к разделению труда у них много общего. Кропоткин считал, что разделение труда приводит к узкой специализации рабочих, умеющих в совершенстве выполнять только одну операцию.

Этот «бесконечно вредный для общества и притупляющий для личности» принцип разделения труда, по мнению анархо-коммуниста Кропоткина и всех коммунистов, включая Маркса, есть «источник целого ряда зол».

Зло для личности Кропоткин видел в том, что изготавливающий всю жизнь одну и ту же деталь или только её часть, выполняющий одну и ту же операцию рабочий неизбежно теряет интерес к работе, оказывается в полной зависимости от хозяина, занимаясь всю жизнь одной и той же машинальной работой рабочий теряет ум и изобретательность. Он был уверен, что «производительность нации падёт» вследствие разделения труда, «тогда как разнообразие занятий, наоборот, сильно увеличило бы производительность данного народа и развило бы в нём изобретательность».

Разделения труда, по мнению Кропоткина, способствует обогащению только богатых, а не наций. Он подробно перечисляет все недостатки, с его точки зрения, появления разделения труда: «В современном обществе мы разделены на два класса: с одной стороны – производители, которые потребляют очень мало и избавлены от труда думать, потому что им нужно работать, и в то же время работают плохо, потому что их мозг бездействует, с другой стороны – потребители, которые производят мало или не производят вовсе ничего, но пользуются привилегией думать за других, и думают; но думают плохо, потому что существует целый мир – мир работников физического труда, – который остаётся им неизвестным. Работники земледельческого труда не имеют никакого понятия о машине, а те, которые работают у машин, не знают ничего о работах полевых. Идеал капиталистической промышленности – это ребёнок, смотрящий за машиной, в которой он ничего не понимает и не должен понимать; а рядом с ним – надсмотрщик, налагающий на него штрафы, если его внимание хоть на минуту ослабеет, а над ними обоими – инженер, который выдумывает машину, за которой человеку останется только подкладывать, подталкивать и смазывать. Земледельческого рабочего стремятся даже совсем уничтожить: идеал капиталистического сельского хозяйства – это работник, нанятый на три месяца и управляющий паровым плугом или молотилкой и отпускаемый, как только он вспахал или обмолотил. Разделение труда – это значит, что на человека наклеивается на всю жизнь известный ярлык, который делает из него завязчика узелков на фабрике, подталкивателя тачки в таком-то месте штольни, но не имеющего ни малейшего понятия ни о машине в её целом, ни о данной отрасли промышленности, ни о добыче угля, – человека, который вследствие этого теряет ту самую охоту к труду и ту самую изобретательность, которые создали в начале развития современной промышленности все машины, которыми мы так гордимся».

Кропоткин считал вредным и неправильным разделение труда между странами и как положительное явление оценивал появление производств, которые вначале были монополией отдельных стран.[120 - Там же. С. 195—199.]