Нетеатральный разъезд

Загряжская. Творчество хорошо само по себе, а ради долгов, что растут, как снежный ком, оно становится каторгой.

Катрин. Ну и шел бы служить, как все.

Загряжская. Он служил и мог служить только поэзии.

Катрин. Сочинительство – не служба.

Загряжская. Не нам судить. Вы со своей матушкой кроме библии другой литературы не знали и знать не желали. Но человека за столько лет могли бы разглядеть и оценить. Жили-то благодаря его сочинительству! И он вас не попрекал и не выгнал, что любой другой сделал бы, потому что сам не сводил концы с концами.

Катрин. Нам Дмитрий присылал деньги!

Загряжская. И вам хватало его подачек?

Катрин. А лошадей каких прислал!?

Загряжская. Ну да, чтоб вы амазонок перед кавалерами изображали… А лошадей тоже надо на что-то содержать, и не на улице, и с конюхом при них.

Азя. Катрин, не спорь. Сама знаешь, что тетушка права.

Загряжская. Александр мог предложить лишь те деньги, что сам зарабатывал. А вы тратились, не давая времени на работу. Представляю, какой содом может быть в доме от трех баб! Карета вам за четыре тысячи позарез нужна была!

Натали. Карету он ради меня купил…

Загряжская. Да что карета! С такой большой семьей в Петербурге не место ему было…

Азя. Не мы одни жилы из него тянули.

Загряжская. И остальные хороши. Свояк Павлищев требовал деньги как свои собственные. Левушка полагал, что имеет право на двадцать тысяч в год, не считая карточных долгов и прочих излишеств. Отец разорял и закладывал имения, клянчил деньги у Александра и его же поносил всюду. Все требовали денег, денег, денег…

Азя. Я уже боялась лишний раз открывать нашу бухгалтерию. Одни расходы…

Загряжская. И долги оскорбительны для человека, который из сил выбивался, чтоб семью достойно содержать, а его деньги по ветру пускали! И чем отдавать долги, он уже не знал.

Натали. Он был старшим, с него и спрос.

Загряжская. Он всем был обязан, а ему кто-нибудь сочувствовал?

Помогал? Спасибо кто-нибудь сказал? Спасением могла стать деревня, где бы он мог трудиться и из долгов постепенно выходить. Но… не суждено было.

Азя. Теперь уже остается только сожалеть и винить себя…

Загряжская. Да, хватит мое брюзжание слушать. Идите, собирайтесь. Василия Андреевича мы, кажется, не дождемся.

Натали и Александра уходят в детскую комнату

Загряжская (Катрин). А ты что ждешь?

Катрин. Правда, что Жоржа могут повесить?

Загряжская. Правда. Да успокойся: не такие мы кровожадные. Это своих вешаем да ссылаем, а иноземцев разве что выгоняем.

Катрин. Какое счастье! Я уеду из этого мрачного города! Тетушка, дайте я вас расцелую! Вы меня успокоили… Но… тогда я прощаю Пушкина!

Загряжская. Лучше бы ты этого не говорила!

Катрин. Почему же? По-христиански надо прощать врагов своих.

Загряжская. Когда это Пушкин тебе врагом стал?

Катрин. Все его осуждают за дуэль!

Загряжская. Ну, земному суду он уже неподвластен. И не тебе его судить! Это ты в его доме жила, ты его детей объедала, ты ввела в дом убийцу! Ты терпела его домогательства к Натали после вашей с ним свадьбы.

Катрин. Пушкин сам спровоцировал эту дуэль!

Загряжская. Так благоверный твой и друзья его не оставили ему выбора. И свекор твой суетился, как сводня.

Катрин. И это говорите вы?!

Загряжская. А кто вам еще скажет правду-матку? Погрязли в обществе Карамзиных, Вяземских, Валуевых, которые тоже повинны во многих сплетнях. Это они разглашают все, что происходит в душах и сердцах людских, Семейные шутки предаются огласке, а потом обрастают подробностями у сплетниц. Все эти друзья с их советами – ваши самые жестокие враги.

Катрин. Но почему я одна должна выслушивать эти упреки? Я не для того пришла.

Загряжская. Ну и иди туда, где перед тобой будут рассыпаться в любезностях. Но таких домов для вашей семейки в Петербурге почти не осталось.

Катрин. Ваша любимица не меньше меня виновата в этой смерти.

Загряжская. С сестрами твоими у меня дальняя дорога – наговоримся. Ты позора неминуемого избежала и радуйся. А Наталье перед богом отвечать придется. И не вам порочить ее имя: без вас охотников достанет.

Катрин. Дуэль эта не первая и не последняя, забудется, как и другие. Как под дугой колокольчик – прозвенит вблизи и затеряется вдали…

Загряжская. Для тебя это колокольчик, а для России – колокол набатный, что и днесь, и присно, и вовеки будет совесть людскую будить и вопрошать, почему лучшие люди гибнут у нас безвременно…

Катрин. И вы вслед за толпой будете винить Жоржа?

Загряжская. Дрянной человечишка, но и он кем-то подставлен. Западню Пушкиным не один человек устроил. Вы – на первом плане, но есть кто-то и за кулисами. В этом уж другие пусть разбираются. А нам пора ехать.

Катрин. Тетушка, вам-то зачем тащиться в деревню?

Загряжская. С сестрой пора повидаться.

Катрин. Столько лет не виделись, и теперь…

Загряжская. А теперь случай подвернулся. Не самый радостный, да выбирать не приходится: молодые уже спешат на тот свет, и нам не след забывать о смертности рабов божьих.

Катрин. А как же я здесь останусь?

Загряжская. Здесь у тебя и муж, и опекун его, не тем словом будь помянут. Наталью одну отпускать в таком состоянии да с детишками не могу.