Образ власти в современных российских СМИ. Вербальный аспект

– выживаемость: «Эксперты оценили уровень выживаемости глав регионов. По отдельным – есть большие вопросы» (Екатерина Лазарева «Каждый несчастливый губернатор несчастлив по-своему» – URA.RU 26.11.2015 ura.ru/arti-cles/1036266411]).

В большинстве случаев журналист, «ставя диагноз», смотрит на «пациента», т. е. на власть, «свысока» и созданная метафора содержит негативную оценку с всевозможными оттенками негативных эмоций: «В России эпидемия официального оптимиза» (АиФ, 2007 № 33) – противоположно направленная оценочность существительных (эпидемия – негативная, оптимизм – позитивная – своего рода «оценочный оксюморон») создает язвительную ироничность; «Специалисты Независимого института социальной политики… считают, что это результат интоксикации российской экономики нефтегазовой наркотой» (АиФ, 2013 № 16) – пренебрежение, презрение; «Вот просто начинается бешенство, слюнотечение и обмороки при слове «иностранный грант»» (Известия, 20.11.12). В последнем случае модель пополняется метафорическими же обозначениями симптомов болезни, которые в контексте политики становятся инвективами. Метафорическая цепочка не просто выражает неприязнь, злобу, гнев, но и желание унизить, оскорбить. В каком-то смысле журналист, использующий метафоры этой модели, выступает одновременно и в роли священнослужителя, так как, с точки зрения религии, болезнь – это наказание за грехи. См. об этом, например, в исследовании концепта «болезнь» в русских говорах Приамурья Н.Г. Архиповой: «Гордыня, высокомерие, презрение других, крайний эгоизм ведут к болезням душевным, а от них к физическим. Шанс излечиться предоставлен только через покаяние и смирение» [www.amursu.ru/attachments/article/9492/a2_Архипова3.pdf]. Тот, кто констатирует болезнь, устанавливает диагноз, имплицитно упрекает в греховности того/тех, кто в этой болезни виновен, т. е. власть.

В отдельных редких случаях «врач» – журналист – сочувственно и заботливо относится к «пациенту». Таковы метафорические цепочки в некоторых передовых статьях А. Проханова, например: «Эти раны, эти кровавые порезы, истерзавшие Россию от Уренгоя до Ставрополя, надо лечить немедленно, не теряя ни дня. Здесь драгоценны все рецепты, все медикаменты, все целебные практики. Кроме тех, что сыплют соль и поливают уксусом эти обнаженные раны, вгоняют скальпель все глубже в кричащее от боли тело» (Завтра, июль 2013 № 29).

Итак, подведем итоги. В социально-иерархической модели мира, как уже было сказано, власть находится на самом верху. и в идеале такое же верхнее положение она должна занимать и в отношении интеллектуальном, профессиональном, нравственно-этическом. метафоры, связанные с представлением «верх/низ», «вверху/внизу», «высокое/низкое», бытующие в политическом и массмедийном дискурсе первых 16 лет XXI столетия, дают иную картину. Денотативные области, из которых черпаются метафоры, и импликационал метафоризируемых слов работают на «понижение» объекта метафоризации, т. е. власти. Это: – профессиональный и интеллектуальный «низ»: школьные метафоры, метафоры инфантилизма, геронтологические метафоры;

– нравственно-этический низ: криминальные метафоры;

– эмоциональный низ: метафоры строгости (строгость, равняющаяся с жестокостью и безразличием к людям и принуждающая к недобровольному подчинению).

Это «дно», таящее угрозу для общества: яма, пропасть, провал и т. п.; «дно», чреватое страданиями и гибелью: метафоры болезни.

В результате перед читателем предстает модель мира, отдельный важнейший фрагмент которой – российская власть – диаметрально противоположен идеальному образцу, то есть перевернутая модель мира. Наполнение континуума «власть» единицами лишь одной из двух смысловых групп ориентационных метафор, т. е. метафорами «низа», и метафорами, в которых выражается «взгляд свысока», обеспечивает устойчивое негативное восприятие власти. Метафора становится средством создания негативного образа власти и помогает манипулировать общественным сознанием.

2.8. Лексика элятивной семантики

Лексика элятивной семантики – вербальные единицы, в ядро семантической структуры которых входит сема 'очень', придающая слову элятивное значение: не хороший, а прекрасный, не способности, а гениальность, не плохой человек, a мерзавец, не большой, а гигантский, не прозорливый, а провидец, не страдалец, а великомученик, не намного больше, а неизмеримо больше и т. п. Главная способность этих слов – создавать эффект гиперболизма, который является одним из способов эмоционально-психологического воздействия. Изданный в 1907 «Словарь иностранных слов, вошедших в состав русского языка» Ф. Павленкова так объясняет значение слова гиперболизм: «…Хватающая через край преувеличенность или фигуральность» [dic.academic.ru/dic.nsf/dic_fwords/14946/гиперболизм]. В.П. Москвин, цитируя А.С. Бушмина, видит назначение гиперболизма в том, чтобы «ярко выделить», «крупно выставить те или иные стороны предмета», усиливая оценку, иронию [Москвин: 198]. Следовательно, гиперболизм следует считать одним из способов акцентирования в конструировании оценочной интерпретации картины мира. К приемам создания гиперболического эффекта можно отнести, на наш взгляд, прием «сияющего обобщения» (о нем пишут исследователи социальной психологии, изучающие особенности внушающего воздействия). Суть его заключается в сдвиге в системе обозначений. А именно. Для называния какого-либо явления или какой-либо личности из синонимического ряда выбирается слово наиболее общей семантики, обладающее интенсивно выраженной эмоциональной окраской, обычно положительной [Крысько 2003: 311]. «Сияние» сверхэмоциональности доминирует, «ослепляет» адресата, не дает увидеть темные стороны обозначенного источника «сияния» и адекватно его оценить. Так, солнце все земляне видят как сияющий золотой шар, его интенсивное излучение не дает различить без специальных оптических устройств темные пятна на нем. Подобно этому слова элятивной семантики являются теми обозначениями, которые «поглощают» возможность неоднозначного отношения к названному: выраженная в них исчерпанность проявления свойства, признака обладает большим суггестивным потенциалом и притупляет способность реципиента к обдумыванию полученной информации. Семантике элятивности неизменно сопутствует оценочный компонент, причем не только положительный, но и отрицательный. В результате реципиент автоматически принимает и эту оценку.

В современных СМИ обращение к лексике элятивной семантики – особенность индивидуального стиля главного редактора газеты «Завтра» Александра Проханова. В качестве примера приведем фрагмент статьи «Святомученик Иосиф» (Завтра, январь 2013, № 4):

«Кто такой Сталин вчера, сегодня, завтра? Сталин вчера, реально существовавший Сталин, – это суперреалист. Человек, который блестяще знал и понимал реальность в ее динамике, в движении. Он оперировал колоссальным количеством фактов, явлений, умел эти факты выстраивать, умел их предвидеть, Он создавал комбинации из огромных массивов реальных явлений, как внутрироссийских, так и мировых, Причем в эту реальность были включены его знания о метафизической сущности. Ведь это была не просто реальность, двухмерного мира, двухмерной среды. Но еще и запредельная, это было знание о той реальности, которая складывается на небесах, а потом проецируется в земную жизнь. Где и совершаются войны, революции, судебные процессы, строительство гигантских заводов, освоение территорий и происходят такие события, как великие победы, а также великие поражения. Все это – проекция явлений, происходящих в иных мирах. Владея этим гиперреализмом, Сталин обыграл всех своих противников… Для этого надо было быть кибернетиком, гиперстратегом». Употребленные здесь характеристики качеств Сталина – слова с приставками элятивного/суперлятивного значения: суперреалист, гиперстратег, гиперреализм, Рассказ о поле его деятельности изобилует определительными словами с семой'очень': блестяще знал, колоссальное количество, огромные массивы, гигантские заводы, великие победы, великие поражения, запредельная реальность, мировые явления, – а также другими словами, обозначающими предельную выраженность признака: массивы, обыграл всех своих противников. Здесь же – метафоры-конфессионализмы, которые, как уже было отмечено (с. 169), способны не просто выражать положительную оценку, но и представлять названное лицо как фигуру сакральную, возвышающуюся над всеми. Это заявлено в заголовке: «Святомученик Иосиф» и развивается далее в тексте в метафорах данной модели с предельной степенью выраженности положительной оценки:

«реальность, которая складывается на небесах»; «явления, происходящие в иных мирах», «…сегодняшний Сталин – это монастырь, в котором сберегается русский народ, где он лечит свои раны… Монастырь, куда он сносит свои святыни, скрижали, реликвии. Где он молится, готовится к новым сражениям. Монастырь, из которого по подземным ходам выбирается в поле и там бьется, сражается, наносит удары по врагу». Здесь особенно отчетливо проявляются характерные особенности приема «сияющего обобщения»: верность памяти Сталина и надежда только на него позиционируются как единственный путь к нравственному спасению и духовному возрождению нации. Развернутый метафорический образ апеллирует к архетипическому оценочному отношению к понятиям монастырь, святыни, скрижали, реликвии, молиться. Авторитетность метафорического образа воздействует на реципиента на эмоциональном уровне и воспринимается частью массовой аудитории как единственно верная оценка.

2.9. Генерализующие высказывания в арсенале воздействующих средств СМИ

«Homo homini lupus est» (т. е.: «Человек человеку – волк») и: «Человек человеку – друг, товарищ и брат». Эти высказывания противоположны по смыслу: смысл второго опровергает смысл первого. Но каждое из них воспринимается как некое истинностное суждение, обобщающее жизненный опыт, как мудрость, применимая к разным ситуациям. Фразы построены по одной и той же лексико-синтаксической модели, с заменой лишь последнего – предикативного – компонента. Однако суждения, заключенные в каждом из выражений, – взаимоисключающие. В «Большом словаре крылатых слов русского языка» В.П. Беркова, В.М. Мокиенко и С.Г. Шулежковой, где дается происхождение обоих высказываний (первое – фраза из «Ослиной комедии» Плавта – римский комедиограф, 250-184 г. до н. э.; второе – «пословица, образованная на основе декларативного призыва из Программы КПСС, принятой на XXII съезде этой партии в 1961 г» [Берков, Мокиенко, Шулежкова 2005: 539]), отмечено, что второе высказывание возникло «в результате антонимического «отталкивания»» [выделено нами – B.C.] от первого [там же: 539]. За счет чего носитель языка может воспринять мысль, выраженную в каждой из этих фраз, как некую непреложную истину?

В научной литературе не раз отмечалось, что авторитетность источника, авторитетность автора речи относятся к числу факторов, которые обеспечивают доверие массового адресата к полученной информации [КРЫСЬКО 1999 www.evarist.narod.ra/tex19/001.htm] и фидеистическое ее восприятие. В фидеистическом отношении к авторитетному слову видит Е.И. Шейгал когнитивную основу авторитарного дискурса [ШЕЙГАЛ 2004: 61] и напоминает М.М. Бахтина, который характеризовал такое отношение к чужой речи словами «благоговейное приятие авторитетного слова» [там же: 61]. Важно отметить, что авторитетным и, следовательно, стимулирующим принятие информации без ее рационального осмысления, может быть не только автор речи – авторитетными могут быть и сами по себе средства языка: интонация, семантика побудительности/долженствования, а также некоторые единицы речи. К последним относятся прежде всего высказывания с семантикой обобщенности, или генерализующие высказывания (они же – универсальные [Гаврилова 1986:56]; они же – обобщающие [Сластникова 1992: 3]; они же – генеритивные [Завьялова 2002: 3]. Генерализация (от лат. genera – ‘общий’) – это «мысленное выделение каких-либо свойств, принадлежащих некоторому классу предметов, и формулирование такого вывода, который распространяется на каждый отдельный предмет этого класса, переход от единичного к общему, от менее общего к более общему» [Энциклопедия социологии: 2009 wwwpsyoffise.ru/5-socio-620]. Например: «Человеку свойственно ошибаться» (марк Анней Сенека); «Больше всего говорит тот, кому нечего сказать» (Л. Толстой); «Где слабый ненавидит – сильный уничтожает» (А. Грин); а также: «Самое страшное, когда ты становишься начальником, – ответственность» (Нов. изв., 08.10.15); «Звать в бой должны генералы, а не служители Бога» (НГ Религии, 07.10.15); «Не любить власть – все равно что не любить жизнь» [Вл. Сурков (псевдоним Натан Дубовицкий) rubook.org/book.php?book=162753] и т. п. В русском языке давно сложился специальный набор разноуровневых средств, взаимодействие которых служит для выражения генерализующих смыслов. Это: а) местоимения обобщающей семантики: всякий, каждый, любой, весь, все – так называемые «кванторы общности» [Шмелев 2002: 81]; б) личные местоимения мы, ты в обобщенном значении;

в) понятийный уровень значения имен существительных;

г) вневременное значение формы настоящего времени глагола – настоящее неактуальное; д) предикативные слова с значением возможности совершения действия и долженствования и нек. др.

В текстах массмедиа (печатных, электронных) регулярно появляются высказывания этой группы, в которых заключено суждение о власти. Например:

– «Любая власть имеет обыкновение отрываться от народа», – уверен писатель Владимир Войнович» (АиФ, 1012, № 5); «Есть такая аксиома: всякая власть развращает, а абсолютная власть развращает абсолютно» (там же);

– «Самое страшное, когда ты становишься начальником, – ответственность» (художественный руководитель «Мастерской П. Фоменко» Евгений Каменькович – Нов. Изв., 08.10.15);

– «Когда государству нечего дать своим гражданам, оно дает им свободу» (Незав. газ., 19.11.91);

– «Где начинается единство, там заканчивается парламент» (С. Станкевич – Спутник, 1990, № 3, март);

– «Не любить власть – все равно что не любить жизнь» [Вл. Сурков (псевдоним Натан Дубовицкий). rabook.org/book.php?book=162753]

– «Чиновнику дешевле дать, чем его кормить» (Собеседник, 2013, № 30) и т. д.

Носитель языка привык воспринимать суждения, воплощенные в подобную языковую оболочку, как некую универсальную, т. е. применимую к множеству однотипных ситуаций, непреложную истину. И авторитетным становится уже не автор суждения, не источник, зачастую они вообще неизвестны, – авторитетной оказывается сама по себе языковая форма, она автоматически становится сигналом того, что смыслу высказывания можно доверять. Перефразировав Е.И. Шейгал, скажем, что здесь имеет место примат формы, «упаковки» над содержанием, фидеистическое восприятие формы.

Однако в подобную форму можно вложить и спорное содержание: см., например, процитированное выше высказывание о власти Вл. Суркова или рассуждения Вл. Войновича о том, что любая власть «имеет обыкновение отрываться от народа». А как же забота о москвичах мэра Москвы С. Собянина: новые линии и станции метрополитена? благоустройство автомагистралей? праздничное новогоднее освещение? интереснейшие мероприятия в Дни города? Разве так «отрываются» от народа? Содержание может быть затуманенным: «Казнокрадстворождает свободу» (Арг. нед., 31.05-06.06.2013) или заведомо ложным, абсолютно не соответствующим реальности – абсурдным. Профессор Т.М. Николаева в одном из ее устных выступлений приводила такую фразу: Мужчина с бородой и усами не может быть настоящим журналистом. На адресата, не имеющего собственного жизненного опыта в обозначенной области, подобная языковая оболочка, ассоциирующаяся с универсальными и истинностными суждениями, может подействовать гипнотически, а высказанная мысль отложится в памяти как полученное новое знание.

Очевидно, что генерализующие высказывания – одно из средств концептуализации действительности в языке. С их помощью говорящие/пишущие высказывают свои представления об устройстве мира, о жизни. В постперестроечный период разными издательствами были выпущены десятки книг, в которых собраны афоризмы, пословицы, мудрые изречения самого разного происхождения. К этому следует добавить многочисленные списки афористических выражений, обобщающих высказываний, которые публикуются в Интернете под самыми разными тематическими рубриками: О России; О любви; О любви к жизни; О еде; О бизнесе; О кризисе и т. д. и в том числе: О власти; О политиках; О правителях. В них, наряду с высказываниями знаменитостей: Аристотеля, Сократа, Александра II, У. Черчилля, А.П. Чехова, Л.Н. Толстого, Н. Бердяева и др., находим высказывания рядовых пользователей Интернета, которых побудили заявить подобным образом о себе, по-видимому, потребность в самовыражении, желание поделиться собственным жизненным опытом, иногда – саркастическим видением мира. Они касаются самых разных сторон действительности, в том числе политики и власти, и все они построены с использованием указанных выше вербальных средств выражения обобщенности, например: «Человек начинается там, где кончается государство»; «Роспуск парламента – запуск парламентаризма»; «Там, где начинается политика, заканчивается мораль» и т. д.

Воздействующий результат использования генерализующих высказываний в текстах массмедиа о политике, о власти.

1. Очевидно, что обобщение неизменно основывается на наблюдениях над множеством однотипных ситуаций – это единственно правильное основание для выводов. Следовательно, то суждение, которое заключено в форму генерализующего (обобщающего) высказывания, является истинным. А оно, как уже было отмечено, может быть как верным, так и неверным, и даже – клеветническим, например, процитированное выше: «…Всякая власть развращает, а абсолютная власть развращает абсолютно». В политическом дискурсе, где ситуация полемики и интенция 'понижения' соперника допускают резкость и даже некоторую необъективность, сообщение тем не менее не должно становиться дезинформацией или клеветой. Авторитетность, безапелляционность генерализующих высказываний «перекрывают» рациональное, аналитическое начало у воспринимающего, это своеобразный эмоциональный «наезд» которому трудно противиться.

2. По тем же причинам с помощью языковых форм, которые носители языка привыкли воспринимать как оболочку («упаковку») неких обобщающих смыслов, любому единичному явлению можно придать статус универсального. См., например, приведенное выше: «Чиновнику дешевле дать, чем его кормить». Наверное, все-таки есть чиновники, которые взяток не берут.

3. Основанная на обобщении информация может упрощать и схематизировать факты реальной действительности. В «Новейшем философском словаре» отмечено, что «при обобщении признаки и свойства, придающие неповторимость и исключительность» каждому отдельному элементу обобщаемой «совокупности, элиминируются» и «происходит формализация объекта… и единиц анализа системы» [dic.academic/ru/dic.nsf/dic_new_philosophy/311/генерализа-ция]. А такая формализация не всегда желательна: картина мира или образ какого-либо ее фрагмента, объекта становится упрощенной и в значительной степени поверхностной, а ведь именно частности, нюансы порой играют важнейшую роль.

4. иногда в форму генерализующего высказывания облекаются фразы, сказанные в шутку или с иронией. См., например, высказывание императора Александра II об управлении Россией: «Россией управлять не сложно, но совершенно бесполезно» [httpps://tsitaty.com/цитата118384]. Оторванная от конкретного автора речи, конкретной персоны, со всем кругом знаний об истинном его отношении к управлению Россией (царь-освободитель крестьян), фраза может быть воспринята некоторыми категориями населения России (например, подростками) как сказанная всерьез и стать неверным ориентиром в жизни, в совершаемых действиях.

5. Наконец, подобные высказывания легко запоминаются, «врезаются» в память. Поэтому с их помощью можно легко привить адресату массмедиа новые представления, новую интерпретацию образа, в частности образа власти. Эти представления могут быть как истинными (результат – повышение информированности общества), так и ложными (результат – искаженный образ власти и искаженная картина мира и России в сознании массовой аудитории).

2.10. Лексика, семантического поля «гипотетичность/недостоверность» в смысловом пространстве «власть»

Все мы с детства помним смешную сказку Андерсена о курице, которая вечером, устраиваясь на нашесте в курятнике, уронила маленькое перышко и в шутку сказала, что стала от этого только красивее. Другая курица, сидевшая рядом, немедленно ее осудила и сообщила новость, но уже с значительными преувеличениями, своим товаркам. За ночь история обошла всех обитателей двора, обрастая все новыми и новыми подробностями: о том, что пять кур выщипали себе все перья, а потом заклевали друг друга насмерть из-за любви к петуху. И наутро та, которая уронила перышко, с негодованием говорила своим подругам: «Я презираю этих кур!.. О подобных вещах нельзя, однако, молчать! И я, со своей стороны, сделаю все, чтобы история попала в газеты!». И в газетах действительно напечатали это историю как истинную правду. Сказка так и называется «Истинная правда».

История, рассказанная Андерсеном, очень хорошо раскрывает механизм возникновения и распространения слухов и сплетен: незначительный эпизод при передаче из уст в уста искажается и может приобрести чудовищные размеры – информация становится недостоверной. Здесь же гротескно подмечены некоторые из возможных воздействующих результатов слухов и сплетен: сплетней можно дискредитировать, от слухов и сплетен получают удовольствие и отправитель, и адресат информации, слухи и сплетни помогают самоутвердиться: и отправитель, и получатель ощущают себя «выше» того, о ком сообщается.

Кроме слухов и сплетен (они принадлежат обиходному дискурсу), существуют другие разновидности не подкрепленной реальностью информации. Это всевозможные версии, предположения, которые весьма распространены в политическом и в массово-информационном дискурсах. Исследователи СМИ называют их вероятностной информацией и выделяют такие ее жанры, как прогноз, гипотеза, версия [Тертычный 2002: 55].

Все эти виды не вполне точной, иногда совершенно не соответствующей реальности информации образуют в массмедиа семантическое поле гипотетичности и недостоверности. Это семантическое поле в постперестроечное время стало одной из составляющих смыслового пространства российских масс-медиа. Наиболее широко оно представлено в континууме «власть».

Еще раз вспомним, что в целом информация, подаваемая в массмедийных текстах, образует денотативное пространство – термин А.Д. Шмелева [Шмелев, 2002, с. 36], т. е. сумму обозначенных средствами языка денотатов – внеязыковых объектов реальной действительности. В художественном тексте чаще создается денотативное пространство, отражающее не реальную, а вымышленную автором действительность, подаваемую как реальная [Шмелев 2002: 35]. Специфика текстов масс-медиа, как текстов документалистских, в том, что в идеале представленное в них денотативное пространство должно включать в себя только то, что не воображаемо, а существует в реальности. А обозначающим это пространство вербальным знакам должны соответствовать реальные лица, события, действия и взаимодействия. Такое денотативное пространство назовем денотативным пространством с фиксированными в реальности объектами. Однако, как уже было отмечено, СМИ допускают отступления от этого идеала: денотативное пространство включает в себя компоненты, не подкрепленные реальностью: при сообщении слухов, сплетен, предположений, гипотез и т. п., это своего рода информационные блоки-фантомы. Такое денотативное пространство назовем пространством с не зафиксированными в реальности объектами.

Существуют типовые вербально-стилевые формы подачи гипотетической информации, которые различаются: а) наличием/отсутствием вербальных средств, указывающих на субъект (автора) речи; б) синтактико-композиционными способами подачи материала; в) эмоциональной тональностью сообщения.

Этими типовыми формами являются:

Слухи-сплетни. Автор – первоисточник слухов и сплетен – чаще всего неизвестен («сарафанное радио», «одна баба сказала»). Вынесенные в названия рубрик или вкрапленные в текст слова и сочетания слов: слухи; говорят, что; по слухам; сплетни большого города и нек. др. – подчеркивают, что это какие-то неопределенные лица. Названия рубрик дистанцируют данную информацию от сообщений о том, что действительно имело место. Эмоциональная тональность – шутливая (часто эта шутливость заявлена именно названием рубрики. См., например: «Ток-шоу и все сплетни мегаполиса» – Радио СИТИ FM; «Шепот» – рубрика в газете «Версия», где каждая подаваемая информация начинается словами «Говорят, что…», «Говорят, что…» – рубрика в газете «Аргументы неделi», «Слухи» – рубрика в АИФ и т. п.).

Предположения. Они связаны в основном с внутри- и внешнеполитической информацией. Обычно это фрагмент текста, иногда значительный по объему, построенный как серьезное, эмоционально нейтральное рассуждение. Например, в статье А. Угланова в «Аргументах неделi» «Эффект профессора Плейшнера» (15.03.12) за два месяца до инаугурации В.В. Путина подробно излагаются предположения автора о возможных назначениях в будущем правительстве России после того, как избранный президентом В.В. Путин покинет пост премьера: «Не исключено, на заседании речь пойдет о проблемах Сибири…», «Говорят, что именно г-ну Шойгу поручат возглавить новую госкорпорацию по освоению этих территорий…»; «Главное сегодня – изменит ли новый президент состав правительства. Пока что ничего не предвещает кардинальных перемен…» и т. д.

Обсуждение (полилог). Это новый аудийный жанр, в котором ведущий преподносит массовой аудитории какую-либо гипотетическую ситуацию и предлагает принять участие в ее перемоделировании или обсуждении. Например, предложение «Эха Москвы» публиковать на их сайте коллажи, рисунки, карикатуры на тему «Несостоявшаяся встреча В. Путина и Б. Обамы» («Эхо Москвы», 09.11.09). Или на том же «Эхе Москвы» в программе «Разворот» сообщается новость, исходящая непонятно от кого: «Сергей Иванов вместо Юрия Лужкова – утечка в прессе». А далее ведущий, отвечая на реплики радиослушателей, ведет обсуждение: подходит кандидатура экс-министра обороны С. Иванова на пост мэра Москвы или нет (Эхо Москвы, 06.08.08 – т. е. за два с лишним года до отставки Ю. Лужкова). Программа завершается ответом секретаря пресс-службы вице-премьера С. Иванова: «Это утка и полная чушь». В обоих случаях автор информации не указан. Эмоциональные качества – шутливость, граничащая со стебом.

Вербальные средства, формирующие семантическое поле «гипотетичность / недостоверность»

Существуют специализированные вербальные средства, которые оформляют информацию как не вполне достоверную или гипотетическую. Указания на отдельные из этих средств находим в работах, посвященных исследованию достоверности как коммуникативной категории [Панченко 2010], информационного поля в СМИ [Платонова, Виноградов 2009: 252]. Анализ СМИ последних десяти лет позволил выделить 8 разрядов этих средств. Суммарно они образуют в смысловом пространстве «власть» отдельное семантическое поле. Назовем их маркерами неточности, приблизительности информации. Ими являются:

а) существительные (в названиях рубрик и в самом тексте), обозначающие информацию, источник которой чаще всего неизвестен (неясен): слухи, сплетни, разговоры: «Слухи» (назв. рубрики, АИФ); «Сплетни большого города с Семеном Чайкой» (вечерняя передача на радио СИТИ FM, напр. 2008); сайт «Сплетник RU» b интернете и т. п. Здесь же – предикативные, обстоятельственные и вводные конструкции с этими словами и производными от них: «Будучи на последнем экономическом форуме в Лондоне….я слышал разговоры об отмывании денег, откатах и о том, что, по слухам, одна из яхт, купленных Абрамовичем, как-то связана с российским правительством» (Нов. газ., 2005); «…По нашим сведениям, этого министра [М. Зурабова. – В. С] просто боятся трогать. То ли из-за слухов о его несметном богатстве, толи из-за слухов о его близости президенту» (Арг. нед., 23.11. – 29.11.2006);

б) глаголы в неопределенно-личном значении, в семантику которых входит компонент сообщения информации: говорят, что; думают, что; прочат (кого-либо на какой-либо пост) и т. д. Например, в газете «Версия» в рубрике «Шепот» каждая подаваемая информация начинается словами «говорят, что…»: «Говорят, что Касьянова назначили лидером российской «оранжевой революции»…»; «Говорят, что мэров крупных городов будут назначать…» ит.п. (11-20.02.05). «Говорят, что…» – название одной из страниц газеты «Аргументы неделi», например: «Говорят, что…» и ниже заголовки: «Госдуму и Совет Федерации продадут на аукционе», «Ющенко бросила боевая подруга» и т. п. (18.01.07);

в) глагольные формы может, могут + Infinitiv в значении будущего гипотетического: «Так что увольнение Купина может быть началом настоящего обрушения исполнительной вертикали» (Арг. нед. 29.09.11); «Впрочем, показательная порка Кудрина Медведевым может иметь обратный эффект: консолидировать оставшихся путинцев вокруг премьера» (там же);