Образ власти в современных российских СМИ. Вербальный аспект

г) вводно-модальные слова и сочетания со значением предположительности: вероятно, возможно, скорее всего, я думаю и нек. др. в сочетании с будущим гипотетическим, а также производные от них: «Скорее всего они [питерцы – В. С] будут убеждать Путина изменить свое мнение о персоне будущего премьера» (Арг. нед., 29.09.11); «Я думаю, что популярность власти начнет падать… и, возможно, инстинкт самосохранения толкнет властную группировку к политическим реформам» (Нов. газ., 16.02.09); «Возможна отставка правительства» (там же) и т. п.

д) модальные частицы со значением сомнительности: едва ли, вряд ли, будто бы и нек. др.: «Было много разговоров, что Медведев своим недавним осторожным замечанием в интервью болгарскому телевидению будто бы послал важный сигнал российской элите: действия правительства Путина отныне можно беспрепятственно критиковать» (Нов. газ., 16.02.09);

е) условные придаточные в предложениях с суммарным значением гипотетичности: «Если они [представители политической элиты. – В. С] увидят, что лодка получила пробоину, то, безусловно, все группировки начнут предлагать свои решения, чтобы спастись…» (Нов. газ., 16.02.09);

ж) слова и сочетания слов, с помощью которых журналист, передавая чужую речь, подчеркивает свои сомнения в ее соответствии действительности (прежде всего это частицы якобы, будто, будто бы и нек. др.) и тем самым отчуждается от переданной информации и от ее источника. См., материал А. Шварева «Не похищал, не умирал» с ироническим подзаголовком «Труп, найденный в Чечне, обвиняется в похищении Сергея Кукуры» (Вр. нов., 2003 № 9), где в пределах одного текста 10 раз употреблены единицы с семантикой сомнительности и отчуждения: «Представители спецслужб вчера выступили с очередной победной реляцией, якобы им удалось фактически раскрыть дело о похищении…»; «…в Москве он [Катаев – B.C.] якобы входил в группировку, занимающуюся рэкетом и похищениями»; «По данным столичных спецслужб, Калаев якобы действительно значится как человек, поддерживающий отношения с чеченскими группировками» и т. д.

В таких контекстах сомнения в достоверности информации вводят в «зону негатива» того, кто ее сообщил, – в данном случае представителей спецслужб.

з) эвфемистические обозначения источника информации. Это новшество в российских СМИ, весьма распространившееся в последние годы: «Сообщили информированные источники в правоохранительных органах» (Эхо Москвы, 06.04.12); «высокопоставленный источник в Министерстве обороны» (Эхо Москвы 03.04.12); «другой источник электронной газеты РУ рассказал…» (там же); «отметил источник» (Радио «Говорит Москва», 04.03.12); «источник, близкий к правоохранительным органам, сообщил» (радио «Комерсантъ FM», 15.04.12) и т. д.

Н.Н. Панченко относит «отсутствие ссылок на источник информации» к маркерам недостоверности [Панченко 2010: 62] и говорит о том, что «обезличенность информации влечет за собой неопределенность ситуации» [там же: 62].

Представляется, что само по себе умеренное употребление подобных эвфемизмов не нарушает информационную норму. Однако перенасыщение ими текстов (в первую очередь – радиоэфира) приводит к смысловой расплывчатости: сама сообщаемая информация обретает «налет» неточности, приблизительности (кто-то сообщил, но неизвестно кто). Кроме того, подобные эвфемизмы частично освобождают от ответственности за достоверность информации и могут создать лазейку для дезинформации. Например, сообщение на радио «Коммерсантъ FM» о намерении посла США в Москве поехать в Астрахань в связи с голодовкой правозащитника Олега Шеина. Оно предваряется эвфемизмом: «Накануне источник, близкий к правоохранительным органам, сообщил…» (15.04.12).

Перечисленные вербальные маркеры неточности создают в текстах масс-медиа о власти семантическое поле гипотетичности/недостоверности. Гипотетичность (предположительность) и недостоверность (несоответствие реальности) граничат и часто перетекают друг в друга: то, что одним участником массмедийного общения преподнесено как гипотеза, другой участник может воспринять как объективную информацию, хотя на самом деле данный факт не имел места. Например, в программе «Разворот» на радио «Эхо Москвы» (27.03.14) ведущий приводит высказывание американского политика о том, что по сведениям разведки США, Россия намерена присоединить Восток и Юго-Восток Украины. Вопрос ведущего: «Считаете ли вы, что Юг и Юго-Восток Украины должны быть российскими?». Отвечая на этот вопрос, слушатели «вовлекаются» в эту тему и всерьез обсуждают: нужно ли присоединять к России эту часть Украины? возможно ли вторжение вооруженных сил России на эту территорию? должны ли южные города Украины, такие как Одесса, Херсон, быть российскими? И т. д. Происходит смысловой сдвиг в денотативной сфере: гипотетичность вытесняет реальность, становится дезинформацией, которая может занять определенное место в когнитивной базе массового реципиента.

Таким образом, взаимодействуя, поле гипотетичности и поле недостоверности образуют в денотативном пространстве СМИ отдельные сегменты с незафиксированными в реальности объектами (блоки самореферентной, фиктивной информации).

Воздействующий результат

На поверхностный взгляд, сообщая гипотетическую, не вполне достоверную и даже недостоверную информацию, СМИ выполняют развлекательную функцию. Во всяком случае определенная часть массовой аудитории воспринимает подобную информацию просто для того, чтобы отвлечься от своих проблем. Однако, разумеется, это самая несущественная сторона воздействия. Главное в другом. В периоды каких-либо масштабных социальных и политических перемен (а именно такова нынешняя российская ситуация) общество живет в состоянии «информационного дефицита» [Грачев Мельник 2003: 225]. Гипотетическая информация отчасти удовлетворяет информационный голод. Однако при этом перегруженность дискурса вероятностной, неточной, а также неизвестно кем сообщенной информацией лишает картину мира четкости. Массовый реципиент привыкает воспринимать информацию о том, чего нет и, скорее всего, не будет. То есть привыкает жить в наполовину иллюзорной, расплывчатой реальности, отвлекаясь от тех обстоятельств, в которых он на самом деле существует.

Неопределенность знаний – удобная почва для манипуляций, и информационная неопределенность ведет к негативным переживаниям. [Грачев Мельник: 225]. Цепочку реакций массового адресата можно представить так:

Принятие неточной информации –> некритичность восприятия –> неуверенность в полученных знаниях о мире –> раздражение и растерянность –> потребность в ориентации и опоре –> поиск того, кто избавит от сомнений –> подчинение этому лицу. Общеизвестно, что сбитым с толку, растерянным человеком легко управлять.

3. Сообщение недостоверной – и притом негативной информации о ком-либо – способ «утопления» политического противника. Известно, что авторитет того, на кого брошена тень подозрения, уже немного пошатнулся в общественном мнении. Юлий Цезарь развелся со своей женой Помпеей только из-за того, что на праздник в честь богини плодородия и добродетели, проходивший в ее доме и на который допускались только женщины, проник переодетый женщиной мужчина – Публий Клодий Пульхер. На суде Цезарь ни в чем не обвинил свою жену, но в качестве аргумента для развода привел ставшие знаменитыми слова «Жена Цезаря должна быть выше подозрений» [Ашукин Ашукина 1986: 219]. Такой способ дискредитации можно назвать понижение статуса через подозрение. Именно потому в процессе подготовки и проведения пропагандистских акций распространение слухов, сплетен и дезинформации занимает значительное место [Грачев Мельник: 224]. Так, в приведенном выше материале из «Времени новостей» «Не похищал, не умирал» обилие частиц с значением сомнительности при передаче чужой речи бросает тень недоверия на автора этой речи – представителя силовых структур.

4. Наконец, гипотетическая информация ставит под сомнения факты, сообщенные в деятельностном поле. итак, вербальные единицы, входящие в семантическое поле гипотетичности/недостоверности, могут создавать через масс-медиа удобную почву для управления массовым сознанием, в том числе и в оценках состояния российского общества и действий власти.

2.11. Слова-жупелы. Слова-фетиши

Таких слов сравнительно немного, но их воздействующая сила очень велика. их образопорождающие и оценочные свойства в политическом дискурсе обусловлены их местом в ассоциативно-вербальной сети: теми историческими, культурными и психоэмоциональными ассоциациями, которые они вызывают.

А. ЖУПЕЛ – «нечто внушающее страх, отвращение; пугало», – объясняет «Большой толковый словарь русского языка» [2001: 208]. и далее: «первоначально – горящая сера или смола, уготованная в аду грешникам». А «Краткий справочный церковнославянский словарь» отмечает еще некоторые оттенки значения этого слова: «Жупел – горючая сера; горящая смола, жар и смрад» [2003: 26].

Применительно к языку словами-жупелами мы будем называть слова, которые называют нечто пугающее. Это прежде всего такие существительные и прилагательные, как: режим, тоталитаризм, тоталитарный: «Ну, допустим, режим решит прижать всех к ногтю. Встретит ли это сопротивление? (моск. нов., 01.12-07.12.06); «тоталитарным системам свойственно поддерживать художника» (моск. нов., 12.02.08); тюрьмы, застенки: «Их удерживают в застенках» (Радио «Свобода», 30.05.06); репрессии, репрессивный: «Избыток репрессивных мер» (загол., Нов. газ., 07.12.05); принудительный: «В поликлиниках Петербурга начали принудительно прививать пациентов от гриппа»: (подзагол., Нов газ., 25.10.07); диктатура: «В минувшее воскресенье в гостинице «Космос» состоялся гражданский конгресс «Россия – за демократию, против диктатуры» (Нов. Изв., 14.12.04); карательный: «У налоговиков появился новый карательный механизм» (Нов. Изв., 31.03.05); цензура: «У нас все вопросы хотят решать с помощью цензуры» (Нов. Изв., 06.11.07). Все это слова, входящие в семантическое поле «насилие».

1. Очевидно, что слова этой группы обозначают те явления, факты действительности, которые находятся в ведении власти и напрямую связаны с ней. Поэтому оценочность, которую они создают, имеет двояко направленный характер. Но оба вектора при этом – в сторону негатива. А именно: оценочность и весь круг негативных ассоциаций направлены: а) на то, что обозначено словом-жупелом; б) на власть, которая метонимически связана с денотатом, обозначенным словом-жупелом. Причем отношения эти представлены не просто как каузальные, а как обязательные: диктатура, тоталитаризм, цензура, тюрьмы, застенки и т. п. в интерпретации некоторых СМИ являются непременными сопутствующими власти.

2. Воздействующий результат: осуществляется психологическая агрессия, происходит запугивание адресата. Слова-жупелы – это сигналы, которые вызывают страх. «Страх, – писал Аристотель, – некоторого рода неприятное ощущение или смущение, возникающее из представления о предстоящем зле, которое может погубить нас или причинить нам неприятности…» [Аристотель 2007: 192] В современных исследованиях по социальной психологии отмечается, что запугивание – это «использование страха как инструмента убеждения с целью изменить установки или поведение других людей» [Крысько 2003: 79]. Страх, тревога парализуют сознание, и реципиент начинает автоматически, без анализа воспринимать полученную информацию, подчиняется мнению, высказанному журналистом.

Б. СЛОВА-ФЕТИШИ

ФЕТИШ – «то, что является предметом слепого поклонения» [Большой толковый словарь русского языка: 1420]. В языковом плане словами-фетишами мы будем называть слова, которые вызывают в людях безусловное доверие. Доверие – результат длительного функционирования слова в данном культурном сообществе в качестве обозначения какого-то высокого, идеального или идеализированного понятия. Например, слова: борьба, бороться – о необходимости преодолевать трудности, сопротивляться обстоятельствам. Афоризм времен античности «Жить – значит бороться» (Сенека) [Берков Мокиенко Шулежкова: 169] актуализировался в российском общественном сознании ХГХ-XX веков как альтернатива прежнему смирению (в установке на смирение, на примирение с действительностью исследователи видят одно из константных представлений русской языковой картины мира [Шмелев 2002: 365-375]). См. высказывания некоторых выдающихся деятелей русской культуры этого периода: «Борьба есть условие жизни: жизнь умирает, когда оканчивается борьба» (В.Г. Белинский), «Борьба – вот радость жизни» (Л.Н. Андреев), «Всего полнее и интереснее жить тогда, когда человек борется с тем, что ему мешает жить» (М. Горький), «Смысл жизни только в одном – в борьбе» (А.П. Чехов) [citaty.su/aforizmy-i-citaty-o-borbe]. Понятия, названные словами борьба, бороться, вошли в круг основных концептов русского сознания и связаны со многими героическими страницами российской истории. Однако любое обозначение важного, с общественной точки зрения понятия, легко может превратиться в фетиш. Это происходит тогда, когда слово оказывается оторванным от ситуации, им обозначенной, и утрачивает связь с реальным денотатом. От слова остается его внешняя – звуковая – оболочка и представление (сигнификат). Слово становится одним из средств политической демагогии. Е.И. Шейгал называет это «фантомностью» политического дискурса [Шейгал 2004: 53]. Понятия борьба, бороться неизменно фетишизировались в советские годы. Любой политический или общественный деятель легко мог завоевать авторитет, начав свою карьеру с борьбы – борьбы не только с серьезными политическими противниками, но и с «врагами» не столь крупного калибра: с тунеядцами, с алкоголиками, с «несунами», с фанатами рок-музыки или с самими рок-музыкантами и т. д. Так и сейчас: борьба ведется не только с коррупцией, но и, например, с табакокурением.

В качестве таких слов-фетишей, претендующих на безусловное доверие аудитории, в российских массмедиа первого десятилетия XXI употребляются слова: свобода, свободный (радиостанция Свобода, «Время свободы» – назв. информационного выпуска на радио Свобода, партия Свободная Россия); гражданское общество («Проснуться в гражданском обществе» – загол., Нов. Изв., 14.12.04); марш, фронт – слова из арсенала военной метафорики, которая в 40-е – 50-е гг. имела позитивнооценочное, даже высокое звучание; возродились в политическом дискурсе в названиях политических акций и политических объединений в первое десятилетие XXI века: Марш несогласных (название протестных акций российской оппозиции; проводились с 2005 по 2008 гг.); Объединенный гражданский фронт (название оппозиционной газеты, выходившей в 2005 и далее годах; в ней же, на 2-й полосе – шапка и рубрика: Линия фронта и На переднем крае); Общероссийский народный фронт (название объединительного общественно-политического движения; создано в мае 2011 года по инициативе Владимира Путина). Фетишизированными в оппозиционном политическом дискурсе являются слова: правозащитник, правозащитный; независимость, независимый: независимая пресса, независимое телевидение, независимые выборы, например: «Нам нужны свободные выборы, независимые выборы!» (Эхо Москвы, 27.07.09; «Я все-таки за то, чтобы у нас все-таки когда-нибудь появилось гражданское общество. Чтобы был независимый суд, независимая исполнительная власть, законодательная» (Нов. газ., 26.06.2009).

Реакции, которые стимулирует у реципиента фетишизированная лексика, также: а) двояко направленные; б) одинаковые по оценочности – в данном случае положительной. Однако здесь один из векторов оценки направлен на самого автора речи. В результате позитивные оценочные характеристики слова-фетиша и доверие, которое это слово вызывает, переносятся на автора речи, который метонимической связью соединяет себя с тем, что обозначено фетишизированным словом, и якобы «причастен» к этому явлению и его оценочности.

И слова-жупелы, и фетишизированная лексика часто используются в качестве средства создания политических и социальных мифов, в том числе мифов о том или ином политическом или государственном лидере. Мифологизируется то лицо, в смысловое пространство которого включается слово-фетиш, или же лицо, восстающее против того, что названо словом-жупелом. Так, миф о Ельцине-демократе в конце 80-х годов рождался с помощью фетишизированного борьба и актуальных тогда слов-жупелов привилегии, партийная номенклатура, административно-командная система и нек. др. Словосочетания борьба с партноменклатурой, борьба с привилегиями стали ключевыми понятиями в формировании мифа, который помог Ельцину стать главой государства.

В смысловом пространстве «власть» и слова-жупелы, и слова-фетиши образуют фон, на котором воспринимаются действия власти, и определяют угол зрения на нее.

2.12. Детали и детализирующая лексика как вербальные составляющие образа

Деталь в теории литературы определяется как «концептуально нагруженное вербальное воспроизведение предметов и явлений внешнего мира [Щирова 2003: 16]. В художественной литературе деталь – это прежде всего концентрированное отражение сущностных характеристик окружающего мира, внешности и психологии героев. Деталь в художественном произведении участвует в формировании подтекста.

Для текстов масс-медиа роль детали следует расценивать, исходя из основных функций этих текстов, а в тех, которые посвящены власти, – еще и в связи с закономерностями построения образа.

Основное предназначение текста в СМИ определено в названии – «средства массовой информации». Соответственно, можно выделить информацию: а) существенную, наиболее значимую, с точки зрения коммуникации и б) дополнительную, второстепенную, с точки зрения коммуникации (как в высказывании: грамматическая основа – коммуникативное ядро предложения, т. е. главное в нем, и второстепенные члены).

Применительно к образам представителей власти в СМИ существенной информацией, по-видимому, нужно считать следующие сведения: 1) какой пост занимает данное лицо;

2) какие действия, связанные с его служебным статусом, он осуществил, осуществляет или предполагает осуществить;

3) где и когда это происходит; 4) как оценивать эти действия с точки зрения их нужности и полезности для населения страны; 5) как он относится к народу; 6) какой он руководитель: хороший или плохой. То есть существенной здесь следует считать ту информацию, которая непосредственно связана со служебной деятельностью данной персоны, или же информацию о тех внеслужебных действиях, которые несовместимы с ее пребыванием на данном посту (например, использование бюджетных средств на оплату отдыха в санатории или служебной машины для того, чтобы перевести тещу на дачу). А в языковом отношении – ту лексику, которой все это обозначено. Вся же остальная информация, касающаяся внешности, увлечений, стиля одежды, манеры говорить, семейного положения и т. п., является в событийном контексте Сми коммуникативно несущественной, дополнительной. Те фрагменты массмедийных текстов, которые содержат подобную несущественную (дополнительную) информацию, мы будем называть деталями, или подробностями.

Однако с точки зрения построения образа отдельного руководителя и создания общего представления о современной власти это фактологически несущественная информация является, напротив, иногда наиболее значимой. Г.Г. Почепцов, включая детализацию в интрументарий имиджелогии, подчеркивал, что деталям, которые повышают уровень воздействия, «мы всегда верим больше, чем абстракциям» [Почепцов: 188]. Т. е. деталь, воплощенная в конкретной семантике слова, вызывает у слушателя ассоциациии с закрепленными в когнитивной базе массового адресата какими-либо представлениями, а те, в свою очередь, свидетельствуют о чертах характера лидера или о качествах власти в целом. Детали, подробности создают образ личности; более того, именно детали способны ориентировать массового адресата в трактовке оппозиции «свой/чужой».

Вербальное воплощение детали

В первое десятилетие XXI столетия отечественные Сми стали уделять чрезвычайно много внимания сообщению деталей. В этом их принципиальная новизна, по сравнению со средствами массовой информации и пропаганды советского периода. Даже сами слова «Детали», «Подробности» вошли в названия многих рубрик и передач. Например: «Радиодетали» – название вечерней передачи на «Эхе Москвы»; «Истории в деталях» – название TV-передачи на СТС (рассказы о жизни актеров, музыкантов и т. д.); «Подробности визита» – рубрика в АиФ, 2004; «Подробности» – рубрика в газете «Время новостей»; «Кино в деталях с Федором Бондарчуком» – название TV-передачи на СТС; «Подробности» – рубрика в газете «Аргументы неделi»; «Москва в деталях» – название передачи на радио «Говорит Москва» и др.

Большая открытость внеслужебной, частной стороны жизни политических, государственных деятелей и новые нормы общения стали предпосылкой для проникновения журналиста на «приватную территорию» официальных лиц, руководителей разных уровней. В связи с этим смысловое пространство «власть» пополнилось значительным количеством лексики, связанной с обозначением деталей. Деталь запечатлевается в слове, и здесь главенствующую роль играет семантика слова. Какие же именно тематические группы лексики оказались задействованными в текстах о власти при детализации?

Тематические группы слов, обозначающих детали и подробности.

Разберем некоторые из них.

Главные эксплицитные характеристики, с помощью которых представляется персонаж в художественном произведении, – обозначения одежды, внешности, манер – начали появляться и в текстах масс-медиа о власти. Особенно отличался этим период 2004-2011 гг. – время второго президентства В.В. Путина и президентства ДА. Медведева, – когда постепенному улучшению жизни россиян (вопреки кризису 2008-2009 гг.) сопутствовало повышение оптимистических настроений в обществе. Здесь выделяются:

1. Тематическая группа «Одежда. Головные уборы. Обувь»:

а) описание одежды лидеров ушедших эпох, от Керенского до Ельцина. См., например, материал АиФ «Мода и вожди» (2004, № 19), насыщенный номинативной лексикой этой тематической группы: френч, галифе с сапогами (о Керенском, Ленине, Сталине, Кирове, Фрунзе и др.); пиджачная пара и жилетка (о Ленине); гимнастерка и сапоги (о Берии); костюмы светлых тонов, вышитые украинские рубашки, ботинок (о Хрущеве); пиджаки, застегивающиеся на две-три пуговицы (о Брежневе); пальто, шапки-ушанки из норки (о Брежневе); папахи (о руководителях до Брежнева), шапка-пирожок из нерпы с маленькими ушками-отворотами (о Горбачеве); смокинг, дорогие импортные костюмы, тщательно подобранные рубашки и галстуки, аккуратная стрижка с оригинальной укладкой (о Ельцине). И, наконец, там же: водолазки и костюмы темных цветов (о Путине). Здесь обозначения одежды ассоциируются прежде всего с представлениями об эпохе и ее идеологии, главным выразителем которой является государственный лидер: френч, галифе, сапоги – война, защита Отечества, аскетизм; пиджачная пара – интеллигентность и скромность; смокинг, дорогие импортные костюмы, тщательно подобранные рубашки и галстуки – установка на западный стиль жизни, изменение отношения к богатству. В этом же материале – лексика, принятая в современной индустрии моды, своего рода иронические анахронизмы: милитари (об одежде окружения Сталина); фолк (об одежде Хрущева и некоторых тогдашних секретарей обкомов и их жен); модельный ряд «Застой» (подпись к фото, где все руководители: Громыко, Суслов, Брежнев, Тихонов, Черненко – одеты одинаково);

б) одежда современных руководителей. Такие наименования также употреблялись в печатных массмедиа 2004-2011 гг., преимущественно в контекстах иронического характера, поскольку публичные высказывания об одежде официального лица – некоторая бестактность, опять-таки – «заезд» на его частную территорию. Например:

– О руководителях в целом: «Большинство политиков носят дорогие костюмы, вызывающие душевный трепет у женщин. А временами переодеваются в камуфляж» (АиФ, 2006, 10.05.04, № 52);

– Об одежде присутствовавших на второй инаугурации президента В.В. Путина в мае 2004 года: «Из 1700 гостей трое… пришли на церемонию без галстуков…» (Комс. пр., 10.05.04); «Опиджаченные слуги народа смотрели на него с нескрываемой завистью» (там же); «Особенно дорогой прикид был на экс-министре труда Александре Починке (темно-синий двубортный костюм, черный галстук и золотая заколка)» (там же); «… однобортные пиджаки из переливающейся под яркими люстрами ткани, ярко-красные галстуки» (там же);

– О Германе Грефе: «Другое дело – Греф. Первый щеголь Белого дома. Его модные разноцветные рубашки и дорогие галстуки с большими узлами стали притчей во языцех» (Комс, пр., 04.06.04); «На днях, я видела, Греф появился в Кремле в ярко-желтой сорочке стильном оранжевом галстуке» (там же);

Здесь слова тематической группы «Одежда» вводятся в актуальные для России первого десятилетия XXI века понятийные области «Богатство. Роскошь» – А. Починок, «Элегантность» –…Большинство политиков; «Следование современной моде» – Г. Греф;

– О В.В. Путине: в описании одежды президента, наоборот, постоянно присутствуют такие слова, как: повседневный, строгий, деловой, работа и под. Например: «Путин шел на инаугурацию, как на работу…Одет он был в повседневный костюм» (Комс. пр., 10.05.04); «А вот Владимир Путин, появившийся в Георгиевском зале, был одет в обычный черный костюм, в котором я его, как мне показалось, пару раз уже видел»