Фокусник и его антипод

Сегодня он начал курить и не закончит, пока не уйдёт с этой работы.

Его задача – выбить из людей эмоции. Сделать это для всех, кто может уснуть и почувствовать. Он немного взбодрился, вновь ощутив значимость того, что он делает. Отчасти власть, которая его, несомненно, привлекала. Завтра он начнёт писать свои идеи по улучшению с технологической стороны, через неделю будет большой упор на музыку, через месяц будет всплеск страшных снов.

Феймор захотел систематизировать свой труд, довести его до удобного варианта расписания и следовать плану. Тогда будет комфорт, будут идеи…

– И камин в дальнем углу комнаты, – кивнув, сказал он вслух. Чтобы зафиксировать момент. Так он кажется настоящим.

***

– Я бессилен и не умею справляться со своей жизнью. Я слаб и хочу, чтобы меня считали полнейшим идиотом. Чтобы снять с себя всю ответственность. Чтобы было легче. А легче уже не будет, – вздохнув, произнёс незнакомец.

Разговор завязался неожиданно для Фейма. Он не успел войти в бар, как ему предложили поговорить. Последние полтора часа они сидят с местным бездельником и поднимают темы, на которые писатель не умеет поддерживать разговор.

– Я просто гадко поступал в жизни. Двойные стандарты, отталкивание и неконтролируемые чувства, – продолжил паренёк. Со стороны похоже на неразделённую любовь или неудачное начало карьеры. Он так лихо перепрыгивал от одного к другому, что Феймор даже не пытался связать всё воедино.

– Что тебе сегодня снилось? – неожиданно спросил Феймор. – Тебе вообще снятся сны?

– Очень редко. Я особо не запоминаю их. Сегодня было что-то о моём детстве. Я большую часть жизни провёл в пансионе. Знаешь, это как старательно забыть о том, что у тебя отваливаются зубы. Вроде, неделю не отваливались. Месяц, а то и два года. А зубы гниют, окалываются. Затем в один день ты выплёвываешь на снег сразу пять, а то и восемь! Так у меня с плохими воспоминаниями. У меня и товарищ на взводе. Он видел, как в детстве утопил свою сестру. Потом даже мне сознался – намеренно умерщвил, но родители никому не говорили. – Парень смотрел вдаль. Он будто наблюдал это перед собой. Пальцы систематически подрагивали. – Тоже что-то снилось, да?

Тут Фейм на секунду замялся. Он может сказать о том, что это и была его цель – вытащить всё из людей, но как много недовольных сюжетом находится поблизости? Какова вероятность соотношения правды и его сломанного носа, в лучшем случае?

– Я видел, будто падаю на снег, и меня утаскивает незнакомец в театр. И пока меня приводят в чувства, я вижу отрывки из прошлого. Они все такие спутанные. Было сложно понять, какие из них происходили на самом деле. Специфика моей работы заставляет запоминать большое количество информации, однако, это играет злую шутку. Я забываю свою жизнь по кусочкам. Кажется, в такой прогрессии, моя память скоро будет опустошена и заполнена настолько, что в одно утро я не вспомню, как открыть глаза. Или не смогу поднять руку, скорее всего не пойму, как дышать. – После этих слов Феймор потянулся к внутреннему карману за сигаретой. Правда подкурить он попросил и в этот раз.

– Да тут мы похожи.

– Не думаю, – тут же добавил Фейм.

– Почему же?

– Как минимум нас разделяет положение во снах, но не будем об этом. Ещё ты уже успел выпить, а я из-за тебя на входе остался, – писатель понял, что ещё несколько вопросов и его ложь перестанет существовать. Все эти дополнительные вопросы про работу, и эти житейские детали из жизни, не придуманы в качестве стандартного поверхностного описания. Поэтому пора завершать эти милые беседы в зябкий февральский вечер.

Феймор выкинул сигарету в сторону и, опёршись на перила, поднялся к двери.

Там его не особо радушно встретили. Особенно те мужички, которые недавно потеряли работу на заводе. Хотя уже прошло четыре месяца. Они перебиваются дешёвым пивом и палёными историями. Писатель старательно не поворачивал голову, хотя один из взглядов он всё же уловил.

– Вали отсюда, сказочник, – радушно встретил хозяин за стойкой. – Тебе здесь не рады. И, если, чёрт возьми, ты действительно как-то связан с этой чертовщиной, тебе не сносить головы.

– И вы верите всем пьяным бредням? Я – писатель. Вот и проверял одну теорию, – Фейму не дали договорить.

– Я не знаю, что такое «теория», но тебе лучше проваливать.

– У меня есть деньги и я хочу…

– Мне плевать, – хозяин бара плюнул ему на пальто. – Уноси ноги, выдумщик.

Был бы Феймор немного смелее или крупнее, то этот плевок растёр по лицу, которое выплеснуло желчь. Он даже не уверен, что ткань не испорчена ядом гадкой персоны. Писатель злобно оглядел всю компанию, которая ютилась каждый вечер, и покинул бар. Смачный удар дверью был сопровождён матами оставшихся. Фейму было противно, он собрал снег с перил, пока спускался, и начал активно тереть кусочек загубленного пальто.

– Ты так быстро, – заметил товарищ по разговору. – неужто тоже выгнали?

– Да. А тебя за что? – Писатель окинул взглядом сидящего паренька.

– Я часто краду выпивку, – усмехнулся он, показывая несколько бутылок за пазухой. – Не хочешь продолжить разговор?

***

Двое полуночных околофилософов расположились у Фейма в комнате. Гостей он не приглашал уже давно, поэтому на дельное замечание тусклого освещения лишь развёл руками. Паренёк расположился на кресле, писатель забрался на стол. Да, это тот самый день – ему понравилось сидеть на столе. Одну ногу поджал к себе, вторая бесполезно болталась и слегка задевала пяткой стену. Там останется след, который Фейм заметит не раньше своего переезда.

– … поэтому я и не люблю ноябрь. Это мерзкий месяц, – закончил Феймор, заметив за собой проскальзывающую жестикуляцию. Раньше он так не делал.

– Допустим. Давай отойдём от ноября и поговорим о чём-нибудь другом. Полчаса про один месяц – перебор, мужик. – гость огляделся по сторонам. – Ты прости, если обижу, но где ты спишь? И не холодно тебе тут? Только кресло и стол.

– Вот об этом я с тобой точно разговаривать не буду.

– Хорошо, понял. Хочешь, я что-нибудь расскажу? – его тощие руки уже не могли долго держать бутылку. Гость был пьян, Фейм ещё нет.

– Ну, давай послушаем.

Феймор открыл ещё одну бутылку пива и сделал глоток, пока собеседник собирается с мыслями.

– Я боюсь тихих комнат. В детстве я находился в тишине часами и благодарил мир за то, что так могло сложиться. Но это было в поле. Природа, своим естеством, меня завораживала. Она тихая, но в ней всегда есть место для жизни и движения. Может, я сейчас путаюсь в том, что говорю и нет последовательности. Надеюсь, ты уловил, о чём я.

– Не совсем. Но, чтобы комната на тебя не давила, если ты об этом, то можем придумать несколько рассказов. Знаешь, чтобы отвлечься. Я иногда так делаю, – предложил писатель. – Ты просто говори, а я запишу.

Фейм не мог выгнать гостя, но смотря на то, что ему не особо уютно в его комнате, он нашёл способ для работы и небольшой отдушины для собеседника.

В первом рассказе шла речь о девушке, что писала картины. Она была слишком бедна, чтобы иметь возможность купить необходимое. Но это не мешало ей остаться художником. Старая белая ткань и найденная рама, на которую она натянула «лист», служило холстом. Кусочек уголька, заточенный ножом, было её перо. Она рисовала серую природу и дом, который сгорел несколько лет назад. Она рисовала на стенах, на песке, на полу. Её история не может быть закончена, ведь она по-прежнему рисует и никогда не перестанет.

В тридцать втором рассказе говориться о будущем. Где большие тёплые комнаты и свежий хлеб в каждом доме. Маленькие игрушки у детей и большие проблемы у взрослых. Там, в далёком будущем, забыты голодные годы и музыка играет когда захочется. Абсолютно каждый может услышать музыку, даже если её не играет человек.

В семьдесят третьем кто-то увидит огромную пёструю птицу, которая может исполнить желание. Но только одно и не для тебя. Бескорыстное, искреннее и без хитростей.

Сто восемьдесят первая – мир ломается на две части. Когда-то близкие люди живут по ту сторону земли. Они больше никогда не увидят тебя, но ты сможешь чувствовать их мысли. Не слышать, всё верно. И остался один день, чтобы сделать что-то для них.

К пяти утра они написали больше, чем обычно успевает один Феймор. Тут он задумался о соавторстве. Однако такие бесталантные рукописи может написать кто угодно. Да, это развлечение для спящих, но пользы от них нет. Писатель ещё не понимает, что иногда можно просто посмотреть неинформативный рассказ или небольшую сюжетную линию. Он стремительно набирает обороты для развития культуры, забывая о главном предназначении сна – отдых от действительности.

В дверь постучали, Феймор собрал листы. Шаркая ногами, он подошёл к двери. Прислушавшись, он заметил, что человек с противоположной стороны, будто не дышит вовсе. Достаточно зябко и тяжёлое дыхание легко уловить. Он открыл дверь и протянул написанное.

– Сегодня ты постарался, – сказал мужчина в чёрном и удалился.

***

Весна и лето прошли вскользь. Вначале грязь и солнце, затем солнце и насекомые. Феймор упорядочил своё написание рассказов. Составил что-то вроде графика и планку движения на несколько лет вперёд. Естественно, подвижные цели. Ведь если бы он прописывал сюжет для всех персонажей земли и мог не только намекать на гениальность отдельных персонажей, но и содействовать физически, то это могло закончиться хорошо. Ну, или не очень хорошо. Понятие относительное.

Всё тёплое время года он получал повышенную зарплату, даже обзавёлся вторым креслом. К нему однажды пришла Лиз и её поэт. Не очень хотели задерживаться, но и Фейм этого не желал. Второе кресло для комфортного расположения ног.

Деньги на камин скапливались, а дело не сдвинулось с мёртвой точки.

Так вот, на дворе 1889 год. Ноябрь. Феймор вновь наступает на месяц с неприязнью и движется в неизвестное направление. Трость вязнет в грязи и позволяет оставить на себе след. Сегодня он решил прогуляться по незнакомым улочкам города. Серо, мокро и свежо. Блуждая по окрестностям, он нашёл два замечательных места – кофейню и бар. Кажется, неспроста они располагаются так близко. Но сегодня он пройдёт мимо.