Темные кабинеты. Повести и рассказы о любви

С той первой брачной ночи я вечер и ночь встречала с ожиданием этой боли, продолжала под ним с этой болью, потом весь день провожу с не утихаемой болью…

– А после родов как?

– Мне тоже мама и другие женщины говорили, что после родов станет легче. Фигушки! Головка ребенка, как мне кажется, была меньше его головки члена. И головка ребенка прошла только один раз, а он долбит меня каждую ночь, – и не один раз, порой. Я зажимаю рукой рот, чтобы не орать от боли в некоторые дни, а он воспринимает это как оргазм.

– Так расскажи ему.

– Говорила, очень много раз говорила. Даже подруг под него подкладывала, в надежде что уйдет к той, которой это бревно у него между ног понравится. Но все подруги уползали от него враскорячку, и больше никто с ним встречаться не хотел. Мама не верит, что после родов я не могу с ним жить половой жизнью, – думает, что у меня какой-то послеродовой психоз. Типа забеременеть смогла, а жить не хочу.

– – —

Она сидела напротив в кресле и то ли плакала, то ли жаловалась сквозь слезы. Я даже не знаю. Мы проводили с ней раньше бешеные ночи, – до потери пульса, то ряби в глазах и дрожания конечностей и мышц всего тела, до… Я уползал от нее под предлогом необходимости что-то сделать по работе, ждал столько времени, сколько надо было ей, чтобы успокоиться и уснуть. Потом возвращался и спал без сновидений до утра или пока меня опять не разбудят.

Потом она исчезла. Ее подруга сказала, что она вышла замуж, родила ребенка. Я мысленно порадовался за нее и… И вот она опять появилась у меня в кабинете во время дежурства.

– Лана. Я не знаю, что тебе и посоветовать. Думаю, что у тебя есть еще много, что рассказать, – слишком много накопилось за эти годы боли. Но даже зная каждую твою ночь, каждую боль, я не знаю, что можно посоветовать. Потому что советовать бросить его, – это оставить ребенка без отца. Рекомендовать терпеть, – значит превратить всю твою жизнь в Ад.

– Я много наслушалась советов от матери, подруг, просто от разных женщин. Даже от гинекологов. Никто мне не дал продуктивного совета. Я и так слишком долго сижу на обезболивающих. Помнишь, я ведь не пила алкоголь? Теперь я хлещу его бутылками и не пьянею. Только бы забыться, только бы не чувствовать, не знать этого.

– Знаешь, я давно хотела прийти, но боялась, что между нами встанет что-то из прошлого, из хорошего. Я не могла позволить себе расслабиться, – это или убило бы меня, сделав ребенка сиротой, либо я убила бы его. И села бы, тоже оставив сироту. Только ребенок меня и держит от такого шага.

Я смотрел на нее и думал, думал, думал…

– Понимаешь, если поначалу он хоть как-то старался не делать мне столько боли, то теперь, похоже, махнул рукой и не думает ни о чем, как только доставить себе удовольствие. Самое страшное, когда он приходит пьяный. Под действием водки он кончает во много раз дольше. Я практически теряю сознание к этому времени. А потом простыней затыкаю кровотечение. Я лучше любой скорой помощи теперь знаю, что можно сделать… А он напивается всё чаще и чаще.

Она давно уже пересела ко мне на диван, прижалась ко мне, обняла. Продолжала говорить-говорить-говорить, положив мне голову на плечо. Я понимал, что прижаться вот так к мужу она не могла, к родным – совсем не тот эффект. Получается, что в настоящий момент могла только ко мне.

– Я сравниваю свою прошлую распутную жизнь с теперешней, и она мне кажется просто раем. Я столько раз пожалела, что не женила тебя на себе, и в то же время понимаю, что это было невозможно. О могла бы попытаться, – я про себя улыбнулся: на самом деле невозможно. Иначе моя собственная жизнь превратилась бы в ад. Но виду не подал. И не ответил.

– Можно я сегодня у тебя переночую? Я ребенка к маме отвезла на ночь, он сегодня в командировке. А мне так надо с тобой просто полежать, поговорить, подумать самой и с твоей помощью. Мне больше некуда идти. К маме не хочу. Домой не хочу, подруг уже видеть не могу…

– Ладно, ночуй. Можешь хоть сейчас расстелить диван и лечь к стенке. Постель свою знаешь где я храню. А я пойду пока поработаю.

Мне не хотелось вот так лежать и болтать о том, что ей первостепенно важно, а мне безразлично. Мы были когда-то любовниками, но не были друзьями при этом. Встретились, переспали без особых разговоров, разошлись. Потому никаких чувств, кроме жалости, как к человеку, я к ней не испытывал. Ну, еще беспокойство, вдруг в ней сегодня проснется ее нимфоманка.

Потому я долго пил час с сотрудниками, травил анекдоты, заполнил все журналы и бумаги на утро, даже кое в какие отделения сходил.

Когда я пришел в дежурку, она спала, уткнувшись в стенку. Я разделся и лег рядом, – всё равно другого места не было, а спать в кресле – не хотелось мучить себя самого. Она на самом деле спала, – это подтверждало ее дыхание. Я не стал ее будить, и заснул сам. Среди ночи проснулся от того, что она повернулась и обняла меня рукой и ногой. Сначала спала в таком положении, потом стала спать как-то беспокойно, потом… А потом она словно стала «елозить» во сне. Одеяло сползло с нее, и я увидел, что она совершенно голая. Фигура стала более женственная, хотя особенно девичьей фигуры я и не помню. Может быть и была, но я не помню. Потом она повернулась на спину, и в свете дальних уличных фонарей, которые создавали в дежурке слабое освещение, я лежал на боку и разглядывал ее. Остроконечные груди, большие губы, кругловатое лицо, длинные ресницы, прижатые к голове уши. Раньше она спала с улыбкой, а теперь выражение лица какое-то сосредоточенное. Плоский живот. Гладкие коротковатые бедра… Да, бедра, которые мне так нравилось ласкать когда-то Тогда она была мамина, а теперь она была замужем.

Словно от моих мыслей она зашевелилась, повернулась ко мне и опять закинула на меня руку и ногу. Вот только теперь между нами не было одеяла. Ее промежность коснулась моего уже стоящего в трусах члена. В первый миг она словно отпрянула, но потом глубоко вздохнула и прижалась к нему промежностью, а ко мне всем телом. Ее рука, обнимавшая меня, спустилась ниже и стала освобождать меня от последней части одежды. Я помог снять свои трусы, и она прижалась своими срамными губами к головке моего члена. Лежала некоторое время тихо, но предательская головка стала вздрагивать, словно стучаться-проситься к ней внутрь, или ласкать ее губы. Через некоторое время она открыла глаза и посмотрела на меня.

– Я тебе не противна? – я молча помотал головой. Она вздохнула и прижалась еще сильнее. Я почувствовал, как мой член стал проваливаться в нее. Но она толкнула меня на спину, и когда я выпятил свой орган строго вверх, схватила его сначала в ладонь, и почти сразу в рот. Ее любимая игра язычком до сегодняшнего дня была у меня в памяти, и теперь она повторилась. Я начал изнывать от желания, и она, почувствовав это, села на него верхом. ДА! Теперь разница была очень чувствительна. Если ранее ее влагалище достаточно хорошо чувствовалось стенками моего члена, то теперь я провалился, словно в тазик. Я никак не мог «нащупать» ее. Не смотря на то, что она начала быстро двигаться, мой орган почти не ощущал трения ее стенок о себя. Кончила она очень быстро и удивленно посмотрела на меня. Я вылез из под нее, повернул ее спиной к себе и поставил на колени, а туловище протянул по простыне. Выпяченный вверх таз выглядел в полумраке приятно. Я вошел в ее влагалище свободно, сразу развил быстрый темп и кончил.

Когда мы опять лежали рядом на спине, она уже ни о чем не говорила. И заснула. Этого я не ожидал. Обычно она раньше «гоняла меня» всю ночь, и вырубался я, а не она. А теперь она спала рядом со мной. Я полежал немного рядом, потом раздвинул ей ноги и вновь вошел в нее. Сравнивая ощущения с прошлыми воспоминаниями, понимал, что это всё равно, что сравнивать ощущения от презерватива размером меньше нужного с ощущениями презерватива самого гигантского размера. И она даже не проснулась. Я кончил сам, она так и не проснулась. Заснул и я.

Мы больше не встречались лично. Я случайно нашел ее в интернете спустя очень много лет, попробовал дать о себе знать, но ответа никакого не получил. Видел на фото рядом с ней какого-то мужчину, но тот это, или не тот… Да какая мне разница… Постарался не думать о бывшей нимфоманке, но не забыл ее…

Физкультурник

Во время работы в летнем детском лагере труда и отдыха насмотрелся и наслушался событий и рассказов о различных «приключениях» разных людей в такой атмосфере. В связи с тем, что они далеко не однозначны в своей оценке даже у людей с «нормально вывернутой» психикой, не хочу и не буду вести рассказы от первого лица. Они будут вестись от рассказчика про Физкультурника, – без имени и описания внешности. И примите эти главы, как прошлое нашего общества и бывшей страны Советов.

«Бомж»

Он прибыл в лагерь сам, без компании, без транспорта. Никто и не ожидал, что кто-то прибудет с помпой, но как-то прибывали группами и весело.

Андрей появился просто из ниоткуда вечером около офисного (как теперь бы назвали) домика администрации и сидел теперь на крыльце. Как и о чем он говорил с админами лагеря, – неизвестно. После разговора он еще некоторое время сидел на скамейке неподалеку, смотрел по сторонам, пока не стемнело, а потом направился к одному из отрядов. Отряды расположились в двухэтажных строениях неизвестного года постройки. Только малыши жили в одноэтажных в глубине территории, да «старшие» жили с отдалении через всю территорию. А основная масса – вот здесь, в «сердце» огромной территории.

– Девчонки, к вам можно? – постучался он в один первый отряд.

– Заходи. Ты кто будешь? – на него с интересом смотрели глаза студенток педагогического училища. – Чего бродишь ночью? Детей напугаешь.

– Да посижу тут с вами. Мне пока не выделили ночлег, я и жду решения. А на улице уже комары заедают.

– Проходи, не пускай комаров в нашу комнату и в корпус вообще. Чай хочешь? Ужинал?

– Спасибо, чаю попью, а ужинать не буду, – у меня режим.

– А ты кем у нас работать будешь? Мы тебя на первых линейках не видели.

– А я только приехал. Меня направили из гор отдела в качестве физкульт-работника. Спорт, физкультура, марши, зарница, плавание, спортивные снаряды, – ну, вы понимаете…

– Понимаем. И главное в том, что еще один надзиратель в наших рядах. Просто дурдом какой-то. Эти чертенята просто не дети, а свиньи. Они так и стараются расползтись в разные стороны и щели, как тараканы. Лишний помощник и глаза пригодятся. А ты сам-то откуда?

И начался долгий разговор о том, кто откуда, что любит и чем занимается, анекдоты к месту и не к месту, смех, – в сопровождении чая и печеньями, что остались у вожатых и воспитателей от полдника.

К слову, воспитатели и вожатые (это по старому, а ныне назывались помощники воспитателей) были девушками из нескольких групп училища, которых в качестве летней практики прислали в этот лагерь по запросу администрации. Они получали небольшое финансовое пособие от завода, питались и проживали в домиках бесплатно во время смены, пользовались постельным бельем и всеми имеющимися удобствами. Возраст девушек от шестнадцати- семнадцати до девятнадцати-двадцати лет. Контингент, как и положено, разношерстный.

Сходив снова в административный корпус, Андрей вернулся совсем разбитый.

– Я никого там не застал. Двери и окна заперты. Даже не знаю, что и делать.

– Давайте спросим у местных, где домик начальника лагеря?

– И что? Она или в городе ночует, или не откроет в лучшем случае. А если откроет, то на завтра выгонит меня с «волчьим» билетом, и мне хоть уезжай потом из города, – ответил в конец расстроенный Андрей.

– Что же делать? – девушкам было на самом деле его жалко. – Ну, не будешь же ты спать на скамейке у корпуса…

– А можно я здесь у вас переночую. Я никому об этом не скажу, честное слово. И вы не говорите.

Девушки бурно обсудили бездушную администрацию и стерву-начальницу, а потом одна из них – Леся – предложила спать в ее кровати. Только она сама ляжет к стенке, а он с краю.

– Я со своими братьями и сестрами так часто спала, к тому же я самая маленькая и худенькая в комнате. Ничего, поместимся, – успокоила она его.

Так и порешили. Одна ночь, – это не долго.

Ночь на самом деле прошла быстро. В комнате спали четыре девушки и один молодой мужчина. Ночью никто не слышал, как Леся что-то бурно обсуждала с Андреем, они возились, что-то шептали друг другу, скрипели кроватью… Никто не проснулся, потому что почти 18 часов перед этим они следили за непривычно большой группой чужих непослушных детей и насмерть устали.

– – -