Букринский плацдарм, или Вычеркнутые из списка живых

– Твою мать! – вырвалось с искусанных и потрескавшихся губ Георгия. Он побледнел и отвернулся, и рывком выставил пулемёт перед собой и покосился на Михаила. – Не смотри туда! Не смотри! Там страх божий! Может и стошнить!

– О-ой, ма-амочка! – невольно вырвалось у Михаила, который тоже побледнел.

– Надо фрицам дать прикурить! Они уже достаточно сблизились с нами, – зло процедил Георгий. – Сча-ас, счас от меня получите!

– Юрик сказал, что стрелять будем по его команде, – откликнулся рядовой Скоробогатов.

– Так что он тянет? – совсем занервничал Георгий. – Ну что он там?!

До немцев было уже метров сто-сто-двадцать, и тут Юрий прокричал:

– Пли-и-и-и!

Георгий дал очередь, затем вторую. И слева и справа бойцы их взвода начали стрельбу. Немцы стали чаще зарываться в землю, а вот их «пантеры» упорно продолжали двигаться вперёд. Вскоре ещё их две машины были подбиты, но и наши батареи лишились двух орудий. Одно было поражено опять прямым попаданием, а у второго осколками от разорвавшегося рядом снаряда был выкошен весь расчёт. Бой продолжался ещё с час. В итоге от двух батарей 45-ти миллиметровых орудий осталось только половина стволов, а на подступах к нашим позициям замерло семь подбитых «пантер» и до сорока немецких солдат и офицеров упокоились навечно.

***

Прибыли санитары. Они попросили бойцов помочь им погрузить раненных в два санитарных автобуса ГАЗ-03-30 и в одну бортовую машину ГАЗ-42. Раненных и убитых с нашей стороны было очень много. Только тяжело раненных набралось тридцати семь человек.

Георгий пожалел двух хрупких молоденьких санитарок и подошёл к их носилкам.

– Девчата, помочь? – спросил девушек младший сержант.

– Ой, конечно! – откликнулась одна их них, что была побойчее. – А то сегодня вообще все бойцы тяжёлые. Особенно артиллеристы. Мы с Алькой уже надорвались их таскать!

Георгий взял носилки и направился к одному из развороченных орудий. На подходе к нему он увидел лежавшего навзничь подносчика снарядов. Георгий склонился над ним и перевернул его на спину. Он оказался не убитым, а тяжело раненным. Ему перебило обе ноги, и у него беспрерывно фонтанировала кровь. Мужчине было за сорок лет. Он захрипел и открыл глаза.

– Жи-ивой, кажись! – радостно отметил Георгий.

– Не помер ще… – прохрипел раненный. – Братик, глянь, у мене ноги е, або немае их?

– Перебиты, – ответил Георгий.

Тут подбежали санитарки. Они сразу же начали перетягивать артиллеристу жгутами его посечённые осколками ноги и останавливать кровь.

– Бра-атик, – вновь заговорил раненный артиллерист, – помру я… о-ох, помру…

– Да что вы, дядя, – на этот раз откликнулась бойкая санитарка. – Во-о-он какой здоровяк, ещё жить да жить тебе, сердешный. Родишь ещё себе деток на старости лет и будешь им радоваться!

– Та е вже у мене. Бра-атик, – вновь обратился раненный артиллерист к Георгию: – Тут у мене не далече мое село. Там дочка и дружина (жена, – прим. авт.) з матию живуть. Якшо будеш в том сели те знайди их и передай вид мене лист (письмо – прим. авт.). Я написав його для них. – Немного отдышавшись, артиллерист глазами указал, где письмо. – Передашь?

– Передам, – Георгий достал письмо артиллериста из его нагрудного кармана и спрятал у себя.

С помощью девчат погрузил артиллериста на носилки и спросил уже хрипевшего раненного: – А как тебя зовут? И как называется твоя деревня, браток? – … Мене звуть Иваном Ма-а… Ма-акаровичем. А село моя… – Раненный не успел договорить. У него откинулась голова, глаза остекленели, и он отдал богу душу.

– Отмучился, сердешный, – произнесла бойкая санитарка. – И вправду… – чуть не плача добавила она, – не жилец он был. Он много потерял крови. Запоздали мы. Э-эх…

Уже мёртвого артиллериста Ивана отнесли к остальным таким же бедолагам, которых должны были тут же захоронить. Для них сейчас в двух шагах от окопов рыли могилы. Георгий так и не выяснил, как называется та деревня, из которой был родом умерший на его руках артиллерист, но теперь, увидев фотографию отца Наталки, он понял, что этот Иван Макарович и был как раз её отцом. Но как это сказать девочке? Признатся ей в том, что её отец умер прямо на его руках и что она уже стала сиротой?

Георгий рисовал портрет того самого артиллериста с его фотографии и думал, как передать его так и неотправленное письмо дочери и сообщить ей трагическую весть, что её отца уже нет в живых. В разговор встрял рядовой Скоробогатов:

– А как вам под немцами было? Поди настрадались-то?

– Ой, хлопчик, скильки ми при них, проклятих, натерпилися! У нас до вийни був колгосп (колхоз – прим. авт.), и ось коли вони до нас в Григоровку увийшли (вошли – прим. авт.), то видразу заарештував голову (сразу арестовали председателя – прим. авт.) и парторга, и их повисили перед правлением. Лютовали ох уж сильно. Почитай третину наших сусидив постриляли и викрали в рабство на роботу до Нимечинии. А мене трохи не згвалтували (чуть не изнасиловали, – прим. авт.) Я сказала, що хвора на сухоти (больна чахоткой – прим. авт.) и лише писля цього вони вид мене видстали.

– А у вас полицаи были поди из местных? – продолжил расспрашивать Наталку Скоробогатов.

– Ну та. Найгирше (хуже всех, – прим. авт.) вони були. Ось хто звири виявилися! Так, вони нашу сусидку, титку Иванку, застрелили, коли вона накинулася на них з кулаками из-за того, що вони видводили з двору корову. А у неи запшиилося трое хлопят сиротами. Добре тут поблизу титка их живее, и вона узяла цих племянников до себе. Навить хлопцив малих вони розстрилювали.

– Всё, закончил! – произнёс Георгий, нанеся последние штрихи на рисунке артиллериста Ивана Макаровича.

Наталка взяла его и, не сдержав эмоции, этот листок расцеловала:

– Батька мий, дорогою, де ти зараз?!

– Это не всё… – продолжил младший сержант.

Георгий вытащил из нагрудного кармана гимнастёрки письмо Ивана Макаровича и протянул его девушке.

– Тебе…

Наталка сразу по подчерку узнала, что письмо написано рукой отца. Обо всём забыв, она погрузилась в прочтение этого письма. Минут двадцать Наталка читала внимательно, некоторые места она перечитывала по нескольку раз. Наконец, она закончила его читать и подняла глаза на Георгия.

– А де ти батьку бачив?

– Мы с ним встретились под Лубнами…

– Так це поруч! (так это рядом, – прим. авт.)

– Ну да.

– А на словах вин що передавал?

– Что любит всех. Но он не знал, что жены его нет в живых, – и Георгий запнулся, и замолчал…

Наталка почувствовала, что Георгий ей не всё говорит.

– Що з батькой? Вин поранений шибко?!

Георгий молчал. Он ничего не мог ответить Наталке. У него в горле застрял комок, и всё пересохло внутри. И только тут Наталка поняла, что с отцом её случилось что-то непоправимое. Она присела на лавочку, и взгляд её уставился в рисунок:

– Батька, батька, мий бидний батька, ой горе яке! Невже всё?! Невже я тебя, ридненький, бильше николи не увижу?! – и Наталка разрыдалась.

Георгий встал, подошёл к девочке и прижал её голову к своей груди.

– Успокойся, пожалуйста, – начал тихо и вкрадчиво говорить ей Георгий, он пытался хоть как-то её успокоить, но Наталка не переставала рыдать.

Георгий понял, что сейчас ему обязательно следует всё рассказать про последние минуты жизни Ивана Макаровича, артиллериста, призванного из Григоровки осенью 1941 года и погибшего в двух шагах от собственного дома.