Дыхание того, что помню и люблю. Воспоминания и размышления

В девятьсот девятом году Вера прекрасно вышла замуж за Потапа Семеновича Тяжёлых, красавца почти двухметрового роста с внешностью генуэзского графа, говорившего на нескольких языках, позже возглавившего товарищество по покупке в Манчжурии прекрасных лошадей. После революции, в гражданскую войну, он в белой армии пропал без вести под Омском в девятнадцатом году, и Вера осталась с четырьмя дочками – Зоей, Женей, Тосей, Ниной и сыном Георгием на руках… Всю Отечественную войну работала на машиностроительном заводе имени Воровского, в конце войны получила медаль» За доблестный труд». В начале войны от истощения умер ее тридцатилетний сын (и его двойняшки – младенцы), в январе сорок третьего погибла на фронте военврач дочь Нина (в сорок втором – ее муж военврач, командир медсанбата Александр Иванович Пластов). Три другие дочери и она сама прожили долго.

Баба Вера с добрыми карими глазами и медленно седеющими темными волосами очень меня любила и была для меня сама доброта и любовь. И, хотя имела комнатку на Вторчермете, почти круглосуточно была у нас. Она читала мне первые книжки, гуляла во дворе и по городу, водила из садика, играла, разговаривала обо всем.

Наверно с трех лет я себя уже помню. Иногда и раньше. Например вижу довольно ярко как весной шестьдесят первого года из поездки по странам Африки – Тунис, Марокко, Синегал, Гвинея, Берег Слоновой Кости. C шестого февраля они пропутешествовали тридцать шесть дней, папа в поездке работал как художник! В середине марта шестьдесят первого моя любимая прабабушка – баба Вера, которая была со мной неотлучно, открыла дверь и удивленно- радостно воскликнула: " Приехали! «И я увидел мою юную красивую маму (двадцать один с половиной год) со сверкающими радостью карими глазами, схваченными назад черными волосами, в желтой с коротким рукавом кофточке и тридцатитрехлетнего папу, стройного, в очках в тонкой золотистой оправе в отглаженных узких серых брюках с таким же серым с металлическими дырочками матерчатым ремешком. Вижу их перед глазами как сейчас, молодых, веселых. Мне два года и семь месяцев, а помню!

В Африке родители были с другими известными и интересными свердловчанами – поэтом Львом Сорокиным, профессором -экологом, в дальнейшем – академиком АН СССР Станиславом Семеновичем Шварцем, журналистом Юрием Нисковских, будущим вскоре первым ректором СИНХа Валентином Михайловичем Готлобером… Хохотали и валяли дурака на палубе теплохода, изображая в очень напоминающих женские бюстгалтеры желтых спасательных жилетах каких-то жеманных девиц. Носились все в этих «бюстгалтерах» друг за другом, брызгались водой… кроме строгого, положительного Шварца, путешествовавшего в люксе с супругой Фаиной Михайловной.

Из этой поездки родители привезли мне множество небольших белоснежных ракушек, которыми я играл, насыпая в кузов голубого жестяного игрушечного грузовичка. Его я чуть позже прицеплял вместе с пылесосными трубами к малахитового цвета металлическому трехколесному велосипеду и ехал по квартире. А еще этой же поездки мне привезли в подарок красивые красные брючки на лямочках, с плоскими блестящими никелированными пуговками. На семейных фото я в них запечатлен на фоне книжного шкафа с томами классиков марксизма- ленинизма.

В апреле шестьдесят первого в космос полетел Юрий Гагарин, и папа, помнится, пытался впихнуть в мое едва просыпающееся сознание величие этого события: " Знаешь, а наш космонавт Гагарин улетел в космос – далеко- далеко в небо, дальше всех на свете самолетов и облетел в своей ракетевокруг всей Земли! «Позже, но тоже в детстве, увидев на экране радостные стихийные ликования москвичей от полёта Гагарина, – толпами с наскоро сделанными плакатами «Мы в это верили!», я как-то вспомнил, что в нашем городе ничего такого не было, хотя радость безусловно была, очень большая. В августе в космос полетел Герман Титов, и тогда, ровно в три года, торжественностью этого события я уже проникся. Наверно первые совсем короткие мои воспоминания относятся к возрасту аж полутора лет, когда я очень увлекался перед сном бутылочкой с соской и кефиром, называя ее» соса – кика» и родители мои решили отучить меня от этой малышовой соски.

Они подсунули мне пустую (без кефира) бутылку из под» кока – колы», надев соску на горлышко заморской гостьи (папа привез из Франции в пятьдесят девятом). Сразу отвергнув коварный родительский план, я яростно швырнул бутылку об пол, но заокеанская тара не разбилась и, ударившись об пол, осталась невредима.

Я помню эту сцену, хоть и кажется мне, что это было позже – уже на новой квартире, но мама говорит, что на старой, снабжая все попутными деталями, и я ей верю) … тогда же – мне года полтора – мы сидим у наших соседей по дому художника Охлупиных и я общаюсь с Катиным двоюродным братишкой Стасиком, у которого в руках коричневая железная грузовая машинка. Правда, к Охлупиным мы могли зайти и по ностальгическим мотивам, живя уже на новой квартире… и тогда мне было бы уже года два.

Потом помню, что я леплю уже точно на новой квартире на банке горчицы собаку. Вот это мне запомнилось до трех моих лет, хотя может и еще что- то можно найти… А трехлетним помню себя хорошо: вот я восхищен красными брючками, одеваю их с белой рубашкой… езжу на зеленом трехколесном велосипедике в пристежку с никелированными пылесосными трубами и тянущимися за мной как прицепом вереницей игрушечных машинок, груженых белыми африканскими ракушками. А вот мой любимый Бэмбичка, белый паралоновый олененок Бэмби из киплинговской сказки, запечатленный у меня в руках на одной из знаменитых в нашем доме фотографий!..

Двухлетний Кирюша Ситников пришел нетвердыми шажками к нам в гости. Похоже, за пределами их квартиры он еще не говорил. Я показал ему мой паровозик из машинок, и он… стал упорно отделять их – одну от другой. Ломать мое творение! Я пришел в ярость, мамам пришлось нас чуть ли не разнимать. Я был взбешен этим маленьким, вредным существом. Но от раза к разу наши игры становились все интереснее, Кирюша подрастал, и мы стали неразлучными друзьями. Первая дружба в моей жизни! И как здорово, когда у ребенка за стенкой живет ровесник, друг!

В этом возрасте я впервые увидел кино – об Одиссее – цветной фильм, наверно голливудский, очень захватывала сцена. где Одиссей и его спутники прыгали на зеленой лужайке перед Циклопом. Камера смотрела на путников глазами, точнее – одним глазом Полифема, глядящим на крошечные полуголые фигурки с высоты своего громадного роста. Возможно, впрочем, циклоп Полифем оказался на лужайке уже ослепленным, но я -то смотрел в оба и запомнил это до сих пор! Этот фильм об Одиссее шел в кинотеатре» Октябрь», ныне – как и в дореволюционное время – " Колизей». Сеанс был вечерний и за окнами в фойе- темно. Помню бордовые плюшевые портьеры над дверями в зрительный зал. Похожие, если не такие же, но с небольшими помпончиками по боковой кромке были в квартире тети Тоси и дяди Алеши. С детства помню и их (тетину и дядину) любимицу кошку Масю, настроенную ко мне с плохо скрываемым раздражением.

В фойе кинотеатра на экране размером примерно с окно шли разные киноочерки и научно- популярные фильмы. Позже, лет уже в шесть, мы летними днем зашли в» Октябрь», где на этом, так сказать, подготовительном – экране шел киносюжет, где старый скульптор с благородной гривой седых волос и такой же бородой высекал что -то из мрамора. «Конёнков», – пояснил мне папа. «Котёнков!» – громко и радостно повторил я. Иногда перед сеансом с небольшими эстрадными номерами, куплетами выступали артисты.

Другой из числа первых в моей жизни фильмов был, кажется, «Дерсу Узала», тоже вечером, уже в кинотеатре» Урал» на улице Свердлова. Там было два зала – художественный и документальный. Красочные примерно размером метр на полтора портретные афиши зазывали в то и другое кино. Мама спросила: " На какой ты хочешь фильм – на художественный или документальный? «И я после пояснения выбрал художественный фильм. По-моему на художественной афише под стеклянным колпаком я увидел Дерсу и Арсеньева, но самой тогдашней экранизации этой повести не помню, что -то крайне смутное осталось, но именно крайне смутное.

Помню прекрасный фильм с дрессированными животными Дурова «Необыкновенный город»! Все жители города- звери, животные! Я очень смеялся! И еще заграничный фильм про Маугли «Сказка джунглей

Очень звучала тогда песенка «Чилита».» Ай, яяяй, ну что за девчонка! На все тотчас же сыщет ответ, всегда смеется звонко!"… Наверно в начале шестьдесят второго мой папа Вова создал памятник знаменитому в предвоенное время летчику – герою, нашему земляку Анатолию Серову… Мы приходили в папину мастерскую, это теперь снова алтарь Крестовоздвиженского храма – встретить папу с работы и полюбоваться на изваянную им сначала в глине высокую – трехслишнимметровую – фигуру идущего по взлетной полосе и радостно улыбающегося молодого, полного сил летчика в кожаной куртке и шлеме…» Памятник, а так хорошо улыбается! "– восхищенно воскликнула как-то одна из зрительниц…» Хорошо бы такой памятник нашему Толе поставили! " – даже заплакал старенький отец героя. Памятник должен был появиться в городе Серов, когда- то – Надеждинск. Папа, находясь в Москве, поехал показать фото глиняного Серова его бывшей жене известнейшей когда -то киноактрисе Валентине Серовой, но та уже давно была женой Константина

Симонова и то ли не хотела ворошить прошлое, то ли была не в форме, но, сославшись на простуду, поговорила с моим папой сквозь закрытую входную дверь. Но скульптура удалась на славу. Даже я в неполных три с половиной года это понимал. А еще мне казалось, что огромная статуя своим весом проломила бетонный пол мастерской! Наверно отчасти так и было, но папа» подыграл» этому и выбил долотом окаймляющий ноги героя квадрат пола примерно метр на метр или побольше! «И снова в полет! " – так, пожалуй, можно было бы назвать эту скульптуру. Сам памятник Серову предполагал еще позади фигуры летчика еще и изображение взмывающего ввысь самолета, который я увидел на на небольшом черно- белом фото!..Под впечатлением увиденного я тоже захотел что- нибудь слепить и вылепил из глины старуху в платке сантиметров сорок ростом. Папа был в восторге. Он чуть поправил этой старухе платок на лбу и стал показывать мое творение всем приходящим к нему в мастерскую людям. Какой родитель упустит случай блеснуть перед друзьями своим ребенком – вундеркиндом! А я был очарован Серовым, хоть и недоумевал почему прежде о нем не слыхал: " Дядя Гагарин, дядя Титов, а тут появился… и дядя Серов! " – бормотал я с недоуменной интонацией эти вирши собственного производства.

Я стал много рисовать карандашом, в основном людей и природу. Папа это очень приветствовал. Судьба памятника оказалась трагичной, как и судьба самого героя. Внушительных размеров скульптура была отлита в гипсе и в разобранном виде разложена по нескольким очень большим ящикам и переправлена на Серовский металлургический завод, где под руководством автора ее надлежало отлить в металле. Этот памятник мог стать настоящим гимном прекрасному летчику, герою Советского Союза и городу, где он родился, провел детство и юность! Но прямо накануне отливки гипсовой фигуры прославленного героя в металл она… исчезла.

Много- много запечатанных больших и очень тяжелых ящиков с гипсовыми формами, находящихся в конкретном месте на территории завода как в воду канули. Егоров, директор и все начальство завода искали пропажу как могли, но тщетно. Вот такое мрачноватое чудо! Говорили, что Н. С. Хрущев еще в бытность его первым секретарем Московского горкома и обкома партии на одном из кремлевских приемов сильно рассорился с А.К.Серовым, затаив злость навсегда. И узнав о памятнике Серову на его родине что-то неодобрительно на сей счет обронил. А КГБ, соответственно, откликнулся. Тогда, получается, директор, В. В. Филатов и охрана завода об исчезновении монумента не знать все же не могли!.. Так бесследно исчез изумительный памятник нашему герою -земляку летчику Серову. В городе Серове стоит небольшой бюст летчика, но не папиной работы. К этому времени В.Е.Егоровым было создано уже довольно много, в том числе – Геральдическое панно с гербом РСФСР на башне Свердловского горсовета (1951), барельефы здания Дворца культуры металлургов Нижнетагильского металлургического комбината (1951- 52), двухфигурная композиция» Брат- герой» на тему корейской войны, где взволнованная сестра дарит брату, отличившемуся в бою юному воину, букетик цветов (первое участие Егорова на выставке Областной и городской выставке произведений свердловских художников 1952 г.), каталог сохранился; мраморный бюст» Уральский камнерез Г.Д.Зверев», запечатлевший старейшего уральского мастера за работой (1954), с большим успехом экспонировавшийся на всероссийской и всесоюзной выставках в Москве 1954 – 1955 г.г. и на Международной художественной выставке в рамках 5-го Всемирного фестиваля молодежи и студентов в Варшаве (1955), растиражированный в черно- белых открытках Художественного фонда СССР по всей стране и приобретенный Министерством культуры РСФСР для экспозиции Свердловской картинной галереи (ныне здание Екатеринбургского музея изобразительных искусств на Вайнера), скульптура» Умелец Н. Д. Татауров " (1957), также имевшая немалый успех на всероссийской и всесоюзной выставках и приобретенная Нижнетагильским музеем изобразительных искусств, «Портрет девушки», в дальнейшем жены скульптора Лилии, эспонировавшийся на выставке 6-го Всемирного фестиваля в Москве 1957 года, два бюста В.Г.Белинского, один из которых получил «прописку» на фасаде нашей главной публичной библиотеки – Белинки (1959), большой барельеф П.И.Чайковского в фойе Свердловской филармонии, «Блас Рока " – портрет кубинского политика и публициста, председателя Парламента революционной Кубы – переведен в 1970 г. автором в гранит, приобретен Минкультом РСФСР и потом подаренный советским правительством Кубе, серия графических работ» По странам Африки» (1961), " Гаванец с сигарой» (1962, пастель), скульптура» Гвинейская девушка» (1961 -62) и т. д.

Папа приехал на Урал ваять старейших мастеров -камнерезов и молоденьких балеринок. Но и политические события все же не могли оставить молодого художника безучастным. Во время его работы над композицией «Брат- герой» на тему тогдашней корейской войны произошел забавный случай. Папа с приятелями зашли поужинать в кафе. Среди них был молодой кандидат наук Константин Пак. Официантка принесла заказ и, незаметно кивнув на Пака, спросила о его национальности. Ей сказали, что кореец. Ужин был вкусный, вино, музыка. Вдруг эта официантка, оказавшись в центре зала, попросила остановить музыку и… громко объявила: " Дорогие товарищи! Давайте поприветствуем находящегося здесь представителя отважно воюющего за свою независимость народа братской героической Кореи! Зал горячо зааплодировал. Пак, папа и их компания чуть не подавились бифштексом. Не знали куда деться от этого пассажа. Пришлось резко свернуть программу и, наскоро рассчитавшись с официанткой-комсомолкой, перебазироваться в другой ресторан!..)

Как сейчас вижу наши посещения с родителями, бабой Женей и бабой Верой чудесной страны с названием» Детский мир»! Он был расположен там. где сейчас муниципальный банк и городская дума. «Детский мир» всегда был наполнен радостной детворой, нашими детскими возгласами и щебетанием. Именно здесь, по рассказу бабы Жени, и началась моя жизнь. Мои молодые и красивые родители пришли сюда за малышом., я их увидел и радостно спрыгнул к ним с полочки! Ведь дети и игрушки не могут существовать друг без друга!..

И у каждого ребенка в детстве должен быть свой большой игрушечный медведь, иначе что за детство! Вот за таким медведем в мои три с половиной, наверно, года мы и отправились в» Детский мир»! Это мог, пожалуй, быть конец апреля шестьдесят второго года где -то в полвторого …судя по погоде и яркому весеннему солнышку! Мне продавец поднесла на выбор двух больших медведей – желтого и коричневого. Я где-то понимал, что коричневый цвет более естественен для этого косолапого существа, даже игрушечного. Но желтый меня очаровал, и я в итоге выбрал его. Назвал позже Михаилом Семеновичем. И очень долго с этим мишкой мы дружили! Американцы говорят, что это якобы они ввели моду на привязанность ребенка к плюшевым медведям, в чем я сомневаюсь. Дескать, дядя Президента США Франклина Делано Рузвельта, тоже американский президент еще начала двадцатого века, очень любил мягкие детские игрушки, и в ходе его предвыборной компании его имиджмейкеры постарались повлиять на взрослых избирателей через их детей и внуков и искусно связали образ президента Рузвельта – старшего с образом плюшевого мишки. Кому -то из детей Теодор Рузвельт вроде как и дарил (пиар ход) таких медведей. Появилось тогда и выражение Тэдди Беар, то есть Медведь Тэдди, медведь от Теодора Рузвельта! Только я почти уверен, что любовь русских детей к плюшевым медведям намного старше. Не случайно веселую байку о генерале Топтыгине поведал детям Некрасов. Да и немцы медведей всегда привечали, не случайно этимология слова «Берлин» восходит к архаичному» Медвежья тропа «… Похоже, это у них (а вовсе не у нас) по городам и селам иногда… гуляли медведи!)) Так что пусть не врет супердержава, что они и дети их- первые медведелюбы мира!))

Мишка стал, так сказать, центральной фигурой мира моих игрушек, включавшего большой голубого цвета металлический грузовик с белыми ракушками, привезенными родителями для меня из Африки, тоже металлическую и жужжавшую резиновыми шинами гоночную машину, еще какие-то маленькие и побольше машинки, сцепляемые мной в некий автопоезд, малахитового цвета с кремовым рулем трехколесный металлический велосипедик, увешенный трубами от пылесоса, две мягких тряпочных собачки – я их называл» сасапенки», так как слово «собачонки» еще было для меня тяжеловато – черненькая мать и желтенькая дочь. Из Кубы папа с мамой привезли мне игрушечного зайца, прекрасного своим курьезным видом. Он был из бордового бархата, с бордовыми же ушами, белой грудью, зелеными пуговичными глазами, и только по ушам можно было опознать в нем зайца! Хвостик был у него в виде красной кисточки! Кубинцам зайцы – экзотика, и это их творение даже для меня было забавным.

Но на Кубе родители побывали когда мне уже исполнилось четыре года. Из Москвы, по пути, они привезли мне в подарок отличный самокат! Он был подростковый, я на нем долго и с удовольствием ездил! Помню солнечное, теплое как летом утро ранней осени и папа учит меня от магазина» Кино-фото-любитель» в сторону» Кристалла» по проспекту Ленина, отталкиваясь ножкой, ехать на этом новеньком самокате со светлобежевыми монолитными каучуковыми шинами, светло- синей рамой и никелированным рулем плавно ехать по асфальту!..

Но были и не такие приятные моменты жизни. За полгода до этого вечерней порой я очень больно приложился к этому асфальту своей нежной детской мордашкой. Мы с мамой и папой провожала живших через дом от нас тетю Тосю и дядю Алешу, зашедших, как часто бывало, к нам в гости. Наверно незадолго до моего медведя… Я был одет в серое пальтишко и кепочку. Папа всегда держал меня за ручку, нежно- весело зовя ее» ватрушкой». А тут вдруг папа решил учить меня самостоятельно ходить и сказал: " Давай пойдем как мужчины, руки в карманах! «Пафос был в том, что б я за него не держался. Я сунул ручки в карманы пальтишка и зашагал вровень с папой… Но на асфальте была неровность – как раз перед «Кристаллом» затвердел выплеснутый цемент, и я в вечерней полутьме о него споткнулся и упал сюда же личиком! Из десен текла кровь, два передних зубика потом потемнели… и потом всё с этими зубами пошло как-то не так. Вот и прогулялись!

В три года, возможно даже в свой день рождения, я потерял игрушку, которую вспоминаю до сих пор! Родители привезли мне с юга большого мягкого Кота в сапогах. Белый большой кот был размерами ненамного меньше меня. Хвост у него имел проволочный каркас, торчал. Все я это помню, но не помню то, что мама говорила и сейчас говорит, что из-за этого торчащего хвоста я кота и невзлюбил! Еще по маминому воспоминанию, кот был рыжего цвета, но я -то помню, что он был белый!

У него была бархатная шляпа и красные бархатные сапоги! И вот этакого-то красавца – кота я выбросил с балкона! С пятого этажа! В тот день у нас были гости, наши родственники – тетя Тося и дядя Алеша, дядя Витя… обе бабушки, родители и я. Они сидели за столом и весело шумели. «Смотрите, какой у меня Кот! " – радостно и важно воскликнул я. За столом восхищенно загудели. Особенно дядя Алеша, ответственный работник Совнархоза. Потом я вышел на балкон и выбросил кота вниз. Вслед за ним я выбросил мальчика – летчика. Его мне подарила моя самая -самая любимая баба Вера, моя прабабушка, мамина бабушка, красавица- барыня в платьях со шлейфом до революции и кладовщица на пенсии в годы моего детства и юности. Она купила мне простенькую игрушку – мальчик – летчик в темно- синем комбензончике с приклеенный пластмассовым личиком, аскетичный и патриотичный. Он так и остался в нашей памяти в связи со своим роскошным собратом – Котом в сапогах – титаником моего игрушечного мира… как» примкнувший к ним шепилов». Вижу и сейчас как он летит, бедный мальчик, стойкий бессловесный тряпичный солдатик. Если кот своим роскошным видом и мог вызвать в моей неокрепшей душе мстительную жажду реванша «кто в доме хозяин», то эта скромная игрушка от любимой бабушки просто, как говорится, «попала под раздачу»!

Я увидел с балкона одичавших, от буквально свалившегося на них счастья, детей, в основном девчонок, мне показалось, что кота схватила и держит над головой Ольга Симонова, дочка скульптора В. В. Криницкой и живописца И. И. Симонова. Но нам кота никто не вернул, а родители решили; «Раз Вадюшка это отверг, то нечего об этом и жалеть». А ведь я -то пожалел, не сразу, но очень сильно. Может быть я даже стал лучше, человечнее от этой потери, этой боли. Я рыдал в подушку, сотрясаясь маленьким тельцем, от подсознательного пронзающего ощущения, что уже ничего не поправишь. Что это уже навсегда! И все же, хватаясь за соломинку, я спрашивал маму: " Мам, а мы ведь найдем кота? «И она мне отвечала: " Да… он у нас в подвале, не плачь! «Эта ложь во спасение и правда спасла меня от гибели моей личности, но рана в сердце – первая в жизни- осталась до сих пор!"… Детство мое – перелетная птица. Я ухожу, а оно возвращается… памятью словно сквозь время струится, голосом мамы моей отзывается» -…чье это …Шпаликова, наверно, не помню точно.

Когда папа уходил на работу, мама в коридоре его целовала на прощанье, и меня звала …папа был гладко бритым… но когда он возвращался из какой -нибудь поездки, то при встречах ощущалась иногда легкая небритость… И вот как-то, когда мы с мамой уже спали, приезжает из командировки папа и включает свет, сам взбудораженный, радостный, срывает упаковку. И я вижу огроомную, можно самому сесть в кузов, грузовую, точнее- изготовленную из очень толстой, добротной фанеры, грузовую мамину, с тупой, как у Шкоды, мордой красной кабины, просторным зеленым кузовом и коричневыми колесами! Это было здорово!

У меня было два дяди Алеши, но в детстве я больше общался с Алексеем Спиридоновичем Мещеряковым, замначальника, и.о. начальника финансового отдела Средне- Уральского Совнархоза. Плотный с умными карими глазами лысоватый седовласый под шестьдесят солидный мужчина, дядя Алеша очень любил детей, хоть своих у них с тетей Тосей и не было. Он, финансист по вузовскому образованию и профессии, до того работал администратором Свердловского театра музкомедии, имел интересные знакомства среди финансистов, хозяйственников, актеров, режиссеров и всяческих начальников. Он вовсе не был ловкачом, торгашом, наоборот- добрый и честный дядя Алеша был отличным человеком… фронтовиком- офицером с боевыми орденами… Мне было около трех с половиной, когда у дяди Алеши случился инфаркт.., но опасность уже миновала, хотя врачи колдовали вокруг у них с тетей Тосей дома на Ленина. Мы зашли к ним с мамой и папой, бабой Женей. Я с апломбом наследника престола, но весело и с интересом, увидев бригаду скорой помощи, воскликнул: " Айболиты?! Вы на ките приехали? "– " Нет, на ЗИМе! " – улыбнувшись, ответила за всех опытная врач. Тогда врачи и правда приезжали на роскошных черных лимузинах – ЗИМах. И мы еще говорили о медицине, о дяде Алеше и о многом другом!..А дядя Алеша лежал в постели и улыбался. Было уже поздновато, в коридоре светло, в комнате, где дядя Алеша горел приглушенный свет, за окнами темно, зима встречалась с ранней весной! Иногда все встает перед глазами, считаю себя еще вполне молодым человеком, это не что-то возрастное, просто память так работает!..Слава Богу!

Мамина мама, баба Женя, человек в ту пору очень энергичный, передовых взглядов, всегда несла в наш дом заряд оптимизма, новости, какую-то научно- популярную информацию. А еще она помнила наизусть всего Лермонтова, от которого была без ума! И не только от Лермонтова, но и от других русских и зарубежных поэтов. Обожала Драйзера, перечитала и его книги, и о нем. Но при все прогрессивности бабы Жени (ей в эту пору было ровно пятьдесят, очень моложавая… возраст свой скрывала) у нее была повышенная тревожность в отношение детей. И вот она решила про меня, что малыш ходит на горшок как-то редко…) У меня был прекрасный, цвета как и мой велосипедик – малахитовый, горшок. И вот бабушка решила, совершенно безосновательно, показать меня врачу. И мы пришли в нашу детскую поликлинику на Тургенева …холодно, поздно, баба Женя после работы – она работала на ВИЗе инженером, старшим инженером отдела оборудования и все от директора завода Ожиганова Владимира Сергеича до самых простых рабочих этого» гиганта металлургии» ее знали прекрасно, всегда заговаривали и советовались с ней – поэтому работала она допозна, но тут пришлось уходить пораньше.

Темнота в фойе поликлиники какая-то уютная, коричневая в цвет девчоночного школьного платья, в регистратуре горит изумрудным огнем как луч света в темном царстве зеленая настольная лампа, дверь в ближайший от фойе кабинет почему-то открыта и я вижу голый зад какой-то старше меня плачущей девчонки, которой ставят укол!) Стало чуть страшновато, хотя бояться уколов я еще не научился. Чем-то чуть садомазохистским повеяло… как будто я увидел пыточную. Или несколько театрализованный ад в круге первом у Данте, которого еще не знал. Мы с бабой Женей прошли в кабинет к худощавой пожилой врачихе, которая посадила меня на белый холодноватый здешний горшок и я почувствовал, что ничего у меня в этой казенной обстановке не получится. И даже после клизмы почти ничего не получилось… Я встал с горшка с легким смущением импотента, но пожилая доктор никак не пристыдила меня, а по- доброму улыбнулась и выписала нам какой-то порошок. Но баба Женя на этом не успокоилась и водила меня еще куда-то.

А еще по поводу горла и ангин (это уже хоть небеспричинно) повела меня на частный прием аж к профессору Бродовскому. Мы зашли в его квартиру, просторную, на дермантиновой обивке которой блеснула медная табличка, очевидно с надписью» профессор Бродовский». Я и сам уже давно профессор и доктор наук, но медицинские профессора да еще старой формации это было нечто. Нас встретила в холле профессорская жена, очень улыбающаяся но не очень молодая женщина в зеленом платье с рюшечками. «Здравствуй, деточка!» – ласково взвизгнула она голоском довольной жизнью очень обеспеченной дамы. Нам навстречу вышел из домашнего кабинета сам Бродовский в сероватом стеганом коротком халате, расшитом гусарско- венгерской шнуровкой на груди. Он тоже, как и супруга, бал чуть полноват и невысок ростом, производил впечатление весьма сходное с Паном Профессором из появившегося несколько лет спустя сериала» Кабачок 13 стульев», но немного жестче своего теле- альтер- эго. Он надел на лоб докторское зеркала, потом положил мне на язык металлическую палочку, напоминающую палочку от сливочного мороженного, что -то пробурчал в свою, как у Пана Профессора, бородку и стал что-то говорить бабе Жене. Очевидно, что гланды в горлышке воспалены, надо пить такие-то лекарства, но ничего такого страшного здесь нет. Вроде бы еще он заглянул мне в горло посредством серебряной ложечки из их пузатенького, наполненного серебром и фарфоровыми супницами серванта.

Впрочем, может быть мне в ту пору уже было четыре года и я пошел в детский сад. Ведь именно с детсада (даже в то безмятежное время) дети начинают болеть и приносить в дом ангины и прочую детскую заразу. А вот перед садиком совершенно точно мы поехали с мамой, получается что где-то в июне шестьдесят второго, в Коуровку, в местный Дом отдыха на Чусовой. Несмотря на наступившее лето по приезде нашем было довольно холодно. И мама попросила папу привезти нам одежду потеплее и теплые одеяла. Папа это все привез и… погода сразу же наладилась! Мы с мамой гуляли, ходили по лесу …было очень много кусачих комаров. Помню как мы один раз купались в реке Чусовой. С нами была моя ровесница, тоже из отдыхающих, голубоглазая девочка Наташа, хорошая девочка, это было как-то видно! Мама там сдружилась с молодой, но старше мамы, чуть полноватой женщиной Зоей. Я какое-то время думал потом, что это и есть мамина подружка Зоя Тизякова, жена позже гендиректора Машиностроительного завода имени Калинина, я с Тизяковым Александром Ивановичем, бывшим членом ГКЧП, тоже знаком, но не с тех времен. Но жену его, тетю Зою помню тогда… и она немного слилась в моей памяти с той Зоей, нашей спутницей по Коуровке… Я с этой коуровской тетей Зоей играл, но иногда себя не по- джентльменски… пару раз довольно сильно ущипнул за руку над локтем. Я видел, что ей было больно. Но она меня по малолетству простила. А у меня позже, как фантомная боль, при этом воспоминании просыпался стыд. Мы потом у этой тети Зои были с мамой в гостях. Она жила в довольно просторной и на редкость уютной квартире. На Тургенева. От всего веяло русским, каким-то даже чуть (не по артефактам, а по атмосфере) дореволюционным …комната с розовыми обоями и летний день к обеду… на душе спокойно и уютно, у тети Зои волосы на затылке схвачены хвостом… хвост приглушенно-черный… Мы пили чай, наверно из самовара.

Мама вчера с улыбкой вспомнила, что директор Дома отдыха пытался как-то ей понравиться, окружить вниманием. Мама, кстати, нравилась всем… Как-то в Риме один мотоциклист, ехавший с товарищем за спиной, загляделся на нее (очень похожую на итальянку), и они (молодые итальянцы) …влепились в столб. Даже Игорь Эмильевич Кио, будучи в Свердловске на гастролях, приходил к ней на работу посмотреть на нее… а заодно и по делу (к аптечному за каким —то дюже редким лекарством)! Она окончила бухгалтерские курсы и работала бухгалтером в областном аптекоуправлении на Розы Люксембург. Великий маг и чародей добывал себе лекарство совершенно прозаическим, далеким от чародейства, путем. Нет бы телепартировал это лекарственное средство скрозь атмосферу!) У директора дома отдыха шансов не было, но очень многие его бы поняли. Впрочем, может просто хотел сделать приятное молодой красавице (23 года!) с четырехлетним сыном. Перед отъездом из Коуровки нам, отдыхающим, дом отдыха закатил отличнейший концерт. Я и сейчас помню как из распахнувшихся багровых плюшевых кулис выходят петь и танцевать, будто в» Кубанских казаках», не народные артисты, но артисты из народа. « Хороша земля, мой край дорогой… люблю тебя всей русской душой!», " Ой ты, рожь» (про рожь пела по радио Гелена Великанова). Я потом долго этот репертуар называл» коуровским». И когда пошел в детский садик, по приводу меня по радио звучала передача «Земля и люди», она мне не нравилась… но когда передавали песни, я говорил детям (и воспитателям): " Тише, это же коуровская песня!» При этом сразу после поездки, сильно покусанный комарами, я просил маму; «Мамочка, давай мы не поедем больше в Коуровку!»

Комаров я сильно невзлюбил. И когда баба Женя после шутливо -ласкового обращения «комарик» стала (то ли от детской обуви» гусарики», то ли оттого, что к моим красным итальянским брючкам добавилась тоже заграничная из вилюровой плащовки красная курточка с белыми никелированными пуговицами) вдруг стала называть меня» гусарик», я тут же отразил это в экспромте: " Был комарик – стал гусарик!» Так —то лучше. Очень уж эти мелкие комарики беспощадны, даже к детской нежной кожице… и рожице! Мои третьи, кстати, вирши после «дядюшки горгаза» и» дяди Серова». А вот и еще стишки моего собственного сочинения: " Мама бросила подушку на свое то место, но, увидев там лягушку, улетела в тесто!») Лихо получилось. Правда, выходит, что в тестоулетела мама, но я то имел в виду ту же… лягушку! Тогда, поди —ка кто —то помнит, продавались для детей зеленые резиновые прыгающие лягушки, очень смешные!

А еще в продаже для детей были металлические серебристые рыбки с магнитиком, которых можно было ловить из тарелки с водой удочкой с магнитным же крючком! Зимой мне попалась на глаза удивительная заграничная рождественская картинка, цветная, явно западного сказочного происхождения» Морис …в стране…» – мальчишка моих тогда лет с маскарадными заячьими ушами входит в освещенную разноцветными огнями комнату с наряженной елкой. И еще картинка, где много людей на санях катятся с горы. У них задорные, смеющиеся, но какие-то ирреальные, похожие на маски, лица! Вот ведь как можно изображать мир, людей!.. Накануне моего четырехлетия реально замаячил садик, но сначала там был карантин, потом мама решила потихоньку приучить меня к садичной еде в родных домашних стенах, и летом шестьдесят второго года мы с моей любимой прабабушкой бабой Верой ходили в этот садик номер шестьдесят на углу улиц Ленина и Восточная с зеленой кастрюлей в авоське. Впереди меня ждали испытания… Первые в жизни испытания на прочность и, в какой-то степени, на человечность!..

Глава вторая. Дестадовские будни и праздники

«Где ж, ты мой сад, летняя заря? Где же ты, подруга, яблонька моя?..» (песня)

Мы какое-то время приносили с бабой Верой обеды из садика домой. И совсем не потому, что ребенок в садик пока не ходит, а за него уплачено. Мы были люди обеспеченные, хоть никакие роскошества у нас были не в чести. Просто родители решили адаптировать меня к детсадовской еде. Тут еще и карантин случился, еду брать надо, а посещать сад нельзя.

И вот какого -нибудь восьмого – десятого августа час в два дня мы идем от садика – Ленина 56, дом сталинского барокко немного замкового вида, где на первом этаже магазин» Мясо- молоко», переходим Восточную и держим курс домой, на Ленина 62/1. Начало августа, погода теплая, на небе солнышко ушло за облака, но безветренно и дышится легко. Мы проходим под мостом. Надо сказать что мост был тогда один – с двумя полотнами рельсов – туда и обратно- весь выстроен из серого камня, но не мышиного, а чуть буроватого будто в палитру серого добавили песка и глины (но не опять -таки мышиной, как и у скульпторов, а с какого-то обрыва, косогора). Это каменные блоки, намного крупнее кирпичей, уложены крепко- крепко друг к другу и в верхней части этого моста был вывожен на стороне, смотрящей на УПИ, год постройки -" 1949 г. «Лицо бабы Веры слегка загорелое, на голове под подбородком завязанный платок.

И в авоське довольно большая зеленая кастрюля с картошкой и котлетами. Мы говорим про игрушки и про садик и про паровозы, что постоянно» ездят» по мосту. Баба Вера в хорошем настроении, она любит меня и я с ней рядом. Проходим справа по борту зеленый сплошной забор, им огорожено пространство где потом возникла серая пятиэтажка института» Уралгипромез». А тогда (кто ж это помнит сейчас) тут была» площадка для выгула собак», о чем вот так буквально и возвещала полустертая надпись на жестяном квадратике. Вообще-то, это правильно, чтобы собакам в большом городе было куда выйти и где порезвиться.

Потом приходим домой, кушаем, играем. Или баба Вера, надев свои в коричневой оправе круглые очки, читает правнуку книжку. " …две Тони, только нет Тихони, есть у нас еще Олег – очень храбрый человек!».

В садик я пришел солнечным днем наверно первого сентября шестьдесят второго года. Меня сразу встретили и повели с собой играть стройная, высокая с видом чуть стервозной интеллигентки девочка (так и хочется сказать» девушка», несмотря на ее четырехснебольшимлетний возраст) с карими глазами на узком решительном лице с хвостом светлых волос и в клетчатом платьице, по имени Ирина и кругловатый крепыш в светлой хлопчатобумажной рубашечке с короткими рукавами со спокойными карими глазами Сережа Кобяшов.

Воспитательницу нашу звали Александра Александровна, лет пятидесяти, крупная, круглолицая, светловолосая, немного простоватая, но с высокой самодисциплиной. Она говорила: " Дети, строиться! «и мы строились. Хотя первый раз мне почудилась какая-то чушь. Что строиться надо в некую… пирамиду из детей, как акробаты в цирке – один на другом. Такая воспитатель детей не зажжет, но все будут одеты и накормлены как надо. Для младшей группы хорошо…

В первый же день я ошеломил воспитательницу, нянечек и многих детей одной короткой фразой, точнее вопросом. Все после сна оделись, а я сижу как барчонок, кто-то на бегу надел мне носочек и …все. Я ждал, ждал, да как произнесу гневно, громко: " А когда вы меня всего -то оденете?! " В группе возникла немая сцена! Мне воспитатель объяснила, что все одеваются сами и мне придется последовать общему примеру. Дети вообще не очень врубились в чем фишка. Для них раздеться и одеться после сна было совершенно естественным, шло уже на автомате. Я отстал от жизни!) С этого времени несколько дней меня после сна учил одеваться Сережа Кобяшов. Точнее говоря, он по просьбе Александры Александровны попросту надевал после сна на меня рубашечку… дабы я смотрел и учился этому нехитрому делу. Как сейчас вижу его, темноволосого, кареглазого упитанного мальчика, немного посапывающего от старательного застегивания пуговки на моей рубашке.

Помню хорошо портрет Пушкина работы Тропинина, нравящийся мне и сейчас. Пушкина как «детского» поэта, наряду с Чуковским, Маршаком и Агнией Барто я уже знал! На Пушкине домашняя атласная каштановая куртка и перстень на пальце. Помню девочку Олю Суворову, красивую, с волнистыми темно- пепельными волосами и голубыми глазами, стройную и для своих лет высокую, но лишенную всяческого обаяния… она плавно грозила нам тонким белым пальчиком и произносила нараспев, с ноткой меланхоличного злорадства: " Всее будет сказано!..» На что бывал шаблонный тогда ответ: " На столе намазано».

Кормили нас с утра манной или другой кашей. В манной каше иногда попадались комочки и мне это очень не нравилось. Один раз нам хорошие женщины – повара приготовили клецки, так меня стошнило… до сих пор стыдно за этот гастрономический демарш. Простите меня, добрые женщины. А компот я любил, как и все дети. Еще нас поили внешне похожим на молочный коктейль дрожжевым напитком. В наше время в садиках он совершенно неизвестен. А в моем детстве в нашем садике нас подчивали им постоянно. Еще я очень любил и с удовольствием пил рыбий жир. Мама недавно призналась, что не переносила рыбий жир даже на вид, не только что на вкус, но пришлось применить артистизм (что и им с папой этот полезнейший продукт очень нравится) чтобы влюбить меня в него. Вообще, ребенка в этих делах трудно ввести в заблуждение, но для моего здоровья было надо и они добились своего. Очень любил я детское лекарство пертусин, люблю и до сих пор. Не путать с появившимся позже пектусином… Как -то в марте (или 1 апреля?)) шестьдесят третьего я пришел в садик, а женский персонал с загадочной улыбкой говорит мне: " А ну -ка, Вадик, подойди к шторке! «Я подошел к пестрой занавеске напротив входа и, как предложили женщины, протянул к занавеске руки… и в этот момент почувствовал с той стороны …медвежьи лапы. Мишка небольно шлепал меня по рукам..от удивления и восторга я не знал что делать. А воспитательница, нянечки с улыбкой говорили мне: " Вот не будешь слушаться, так мишка тебя укусит!» На какие-то секунды мне казалось, что кто-то из молодых воспитательниц или поварих надел варежки из толстой шерсти и изобразил медведя, чтобы и я другие дети лучше слушались! Но нет… все же медведь был настоящий, из лесу.))

Весна, а потом лето шестьдесят третьего года наполнили меня новыми впечатлениями, яркими солнечными днями, я переходил в среднюю группу детского сада, стал чаще гулять с родителями и бабой Верой по городу и во дворе. Кроме своего первого друга и соседа за стенкой Кирюши Ситникова я уже знал из нашего дома Ирину Гудину, очень симпатичную сероглазую девочку лет на пять меня старше с хорошей спортивной фигуркой …ее отец известный живописец, участник войны Евгений Иванович Гудин и мама Софья Владимировна жили с Ириной и старшей Светой, впоследствии- кандидатом искусствоведения, преподавателем в университете, в нашем подъезде на втором этаже. Еще симпатичная девочка, еще более взрослая, Лена Волович, с лучистыми карими глазами и светлыми волнистыми волосами, дочь известного графика Виталия Воловича, жила с соседнем подъезде. Они со мной ласково общались, но именно как с малышом, а не как с молодым человеком!)

В нашем подъезде, в восьмой квартире жил благородный юный хулиган и симпатяга Пашка Глушков, с папой – живописцем Борисом Павловичем Глушковым и мамой – тетей Изидой Андреевной, выпускницей нашего художественного училища, двумя бабушками – худенькой, с иконописным чуть пергаментным лицом с синими печальными глазами и кругленькой – с седыми кудряшками, со старшей сестрой симпатичной синеглазой Наташей.

На первом этаже с мамой, старшим братом и отцом, художником, участником войны Иваном Нестеровым жил худенький, синеглазый Саша Нестеров, сам ставший художником. Выше жили преподаватель художественного училища лысый и глуховатый Федор Константинович Шмелев, живописец Николай Засыпкин, сотрудница мастерских добрая Людмила Тимофеевна, художник Александр Павлович Давыдов с женой – старой учительницей Маргаритой Аркадьевной и взрослой дочерью Лялей, художник Николай Алехин с сыновьями Алешей и Володей, скульптор Владимир Друзин с женой тетей Валей, учительницей и детьми Сережей и Ириной. В нашем подъезде жила веселая, уверенная, на два года меня старше отличная девчонка Ольга Симонова с младшей сестрой – светловолосой кареглазой красавицей Аленкой и мамой – яркой, полной, остроумной скульптором Валентиной Криницкой и живописцем Игорем Симоновым. Позже Валентина Владимировна и Игорь Иванович разошлись, и он переехал в другое место. Жила с ними и энергичная, хорошо общавшаяся с нами, детьми, бабушка, баба Зоя.