Дыхание того, что помню и люблю. Воспоминания и размышления

В соседнем, втором, подъезде, в квартире 14 жил мой будущий друг детства Сева Кондрашин с папой – живописцем Борисом Кондрашиным, мамой – учительницей географии Софьей Васильевной и старшей сестрой Светой. Выше жили девочка сильно старше меня, добрая и симпатичная Люся Сажина с папой известным скульптором Петром Сажиным и мамой – четкой брюнеткой тетей Таней. Лариса Кушнер и Лена Вдовкина были потом соучастницами наших совместных детских игр. Активная кареглазая Лариска жила с еще более активной мамой Анной Яковлевной и старшим братом Сашкой. Их папа – художник Василий Кушнер трагически погиб (застрелился из ружья). Он в свое время написал отличную картину» Рождение булатной стали», где чернобородый, цыганистый уральский кузнец подносит Николаю Аносову – металлургу, возродившему в пушкинские времена – в Златоусте забытый на века секрет булатной стали – свежевыкованный клинок. Картина очень хорошая!

Лена Вдовкина – дочь художника Михаила Вдовкина – дружила с Ларисой и жила с папой, мамой – тетей Таней и братьями Вовой и Женей. Тут же жили председатель Свердловского союза художников Давид Маркович Ионин с женой и сыновьями Александром, будущим свердловским журналистом и, увы, слабоумным с детства Лёней. А когда-то, недолгое время председателем Союза был скульптор – анималист Анатолий Анатольевич Анисимов. Они с женой, тоже хорошим скульптором Татьяной Борисовной Онуфриевой растили двух сыновей от первых браков, один из которых – Андрей Онуфриев – потом тоже стал скульптором, написал небольшой буклет о творчестве моего отца, женился на Ларисе Кушнер. У них дочка Таня теперь уже девушка. На пятом этаже жили Алешка Павловский с родителями – профессором искусствоведом Борисом Павловским и оперной певицей Валентиной Нестягиной.

На пятом этаже соседнего подъезда жили живописец – старик Александр Макарович Минеев, легендарный благоустроитель нашего двора, с женой Марией Ивановной, работавшей в мастерских худфонда, Леша Мамонтов с сестрой Леной и мамой и пожилым папой – инвалидом и художник Геннадий Сидорович Мосин с женой Людмилой Михайловной и сыновьями Алешей и Иваном.

Во втором корпусе жили мой ровесник Илюха Шарипов с младшим братом Радиком и родителями тетей Фаей и дядей Колей, Сашка Макарон с сестрами Леной и Таней, матерью тетей Марусей и отцом – невысокого роста, кудрявым, всегда ходившим в кепке и коричневом пальто, Вова Крысанов – этот высокий мальчик с длинной челкой стал потом моим другом. Он жил со старшей сестрой Шурой и папой Васей и мамой Ниной, медработником. И тоже во втором корпусе жили Андрюша Вербов, интеллигентный постарше меня мальчик с симпатичной, стройной, с добрыми карими глазами мамой..они с мамой похожи внешне и вроде бы характером, со старшим братом, больше похожим на отца – крупного, с волевым лицом, начальника, стройный брюнет Алик Нинкин, веселый блондин Витя Яговитин. Люда Колобова, веселая и уверенная, позже ставшая моей одноклассницей, жила с родителями рядышком с Вовкой Крысановым.

В третьем корпусе дома, правой ножке буквы, «П» мои немногочисленные знакомые появились позже… это Андрей Бегичев с сестрой и родителями и бабушкой с дедушкой, Виталик Бабченко, моя дорогая одноклассница Вика Толстикова, позже ставшая журналистом, с братом Женей и родителям краеведом Павлом Поликарповичем и учительницей нашей школы №88 Тамарой Дмитриевной …и мой одноклассник Володя Кеткин и живший с бабушкой Андрей Шувалов.

К нашему двору относился и пятый корпус дома, серенькая, но довольно уютная хрущовка, где жили старый большевик и бывший председатель Свердловского горисполкома седобородый большой старик Анатолий Парамонов, замначальника областного управления культуры Петр Николаевич Бабкин, мой приятель позже Антон Потапенко, интеллигентный очкарик Андрюша Петров, участковый дядя Петя Тарасенко с женой и двумя дочками Валей а как другую я забыл, мой ровесник – белобрысый здоровяк Андрей Серый с родителями – научными работниками и бабушкой, нагловатый отличник и спортсмен Олег Мелюхов с родителями… они с отцом- инвалидом частенько чинили перед домом старенький» Москвич -401», Андрей Пшеничкин с мамой – блондинкой. Многих из этих ребят и взрослых я узнал не в детсадовском возрасте, а уже позднее. Но наш первый корпус я и в раннем детстве знал довольно хорошо.

Мы с папой гуляли и пели песни» Не кочегары мы, не плотники», " По долинам и по взгорьям»,» Чилита «…Песенка на итальянскую тему» Чилита» была очень популярна: " Ай -яяяй, зря не ищи ты – в деревне нашей право же нет другой такой Чилиты! «В общем, сумасбродная красотка из народа, веселая, шустрая и острая на язычок, которой все соседи и окрестные жители за веселый и непокорный нрав и восхищаются и возмущаются одновременно! Помню нашу радиолу с ярко- зеленым глазком, как огонек вечернего такси, шкалой далеких городов: Прага, Варшава, Берлин, Париж, Марсель, Лондон, мощную, произведенную еще, пожалуй, при товарище Сталине.. И я ставил на диск тяжелую черную пластинку с красным кружком посредине и катил пальчиком по кругу …и пел. А еще мне папа рассказал какие -то смешные куплеты из репертуара, наверно, еще дореволюционных конферансье: " Два певца на сцене пели: Нас побить, побиить хотели …Так они противно выли, что их и вправду отлупили!»))

Глава третья. Не только в садике

Весна и лето шестьдесят третьего в Свердловске выдались солнечными. Помню, по городу из громкоговорителей слышалась не только музыка, но и актуальные международные новости. В апреле – мае шестьдесят третьего года радио буквально взорвалось новостями о смертном приговоре испанскому коммунисту, активному участнику борьбы против франкистского режима Джулиану Гримау! Солнце сверкало, никакого снега уже не было, мы с мамой идем мимо штаба военного округа и из уличного радио слышится имя Гримау. Но я тогда не знал о чем говорят, узнав всю историю значительно позже. А повсюду сверкает весна моего детства!!! Очень воодушевляют наших людей первые полеты в космос! «Я верю, друзья, караваны ракет помчат нас вперед – от звезды до звезды! На пыльных тропинках далеких планет останутся наши следы!» – пели мы с папом. А по радио еще пели: «Давайте -ка, ребята, закурим перед стартом… У нас еще в запасе четырнадцать минут…» Потом кто-то вдруг вспомнил, что космонавты не курят и слова заменили на» споемте перед стартом».

Летом в киоске на Ленина перед университетом, а тогда еще Совнархозом, мама купила мне тонкую книжку с картинками про детей -космонавтов. Там двое советских малышей – мальчишек на советском космическом корабле летят на Луну. Прилетают, обследуют и оставляют там металлический пятиугольный вымпел с гербом нашей страны! Книжка, состоящая из картинок с короткими текстами. Что-то вроде комикса. Вообще, наших советских комиксов в разных видах выпускалось множество. И никакими» комиксами» они не назывались. Эту книжку мне мама купила, как я уже сказал, в киоске около Совнархоза. Там же мы до этого, помню, купили подобную книжечку с картинками про Деда Мороза и Нового Года в образе мальчика с цифрами на груди, как у спортсмена. Год наступил шестьдесят третий, а книжка была выпущена значительно раньше и взрослые, чуть хмыкая, удивлялись, когда я им показывал эту книжку как купленную на днях. Лето шестьдесят третьего, когда я подошел к пяти годам, дало мне много новых знаний и эмоций. Мы много гуляли с бабой Верой и мамой по городу.

Наш детский сад находился на перекрестке проспекта Ленина и улицы Восточной – Ленина 56, детсад номер 60. Массивный серый жилой дом, с магазином Мясо- молоко был построен еще пленными немцами с реминисценцией на барокко и немалым числом, как говорили в хрущевские годы, архитектурных излишеств. Строгость силуэта и помпезность внешних украшений не мешали одно другому, да и сейчас не мешают. Рядом была детская площадка за чугунной оградой. Вход в младшую группу был как раз за этой оградой, за чугунной калиткой. В среднюю и старшую группы вход был с проспекта Ленина, тогда как в младшую —с торца дома.

Вспоминая о своей последующей садичной жизни, еще разок вернусь к ее началу. И прошу прощения, если где – то чуть повторюсь. В садик меня привели, вроде бы, первого сентября шестьдесят второго года. Мария Протасьевна, заведующая детсадом, всегда была с моими родителями очень вежлива, приветлива, но во всей ее внешности и манере держаться была какая-то стать государственного человека, члена партии. Очень приятное поле шло от нее. Ростом чуть выше среднего, стройная, лет сорока пяти, синеглазая с каштановыми волосами, скрученной на затылке косой и темно- синем, на манер мужского, послевоенной моды женском пиджаке. Когда она общалась с людьми разного возраста, то голос ее звучал красиво, убедительно, располагающе:" Здравствуй, давай знакомиться. Я – Мария Протасьевна!» Она во время разговора поднимала брови моршила лоб гармошкой, но это ее не портило. Наоборот, глаза переливались золотыми огоньками. Она несла собой эстетику сталинского времени, но при этом была не просто искренним борцом за мир, но и уже никак не характерный для эпохи Иосифа Виссарионыча (скорее, для новой, хрущевской) заряд пацифизма. Выдвижной ящик ее стола был до отказа наполнен игрушечными наганами, ружьями и автоматами. Потом это все возвращалось родителям со словами о мире и разоружении.

В первый день в садике меня встретили очень приветливо и воспитательница, и дети. Большая зала младшей группы освещена полуденным солнцем уходящего лета и со мной приветливо, но чуть с ответственностью старших товарищей, пионервожатых играют стройная кареглазая Ирина в зеленом клетчатом платьице и крепенький кругловатый с коричневыми волосами и глазами Сережа Кобяшов. Играли мы в розово-синий резиновый мяч и говорили без умолку. Тихий час называли в то время Мертвым часом. А спали на имеющих трубчатую основу (как у раскладушек) маленьких синих коечках. После пробуждения я даже не заметил как дети быстро оделись. А я так и сидел в одном носочке и тапочке, кем-то наспех на меня надетыми. И тут я изрек фразу капризного барчонка, ставшую в нашей семье сатирической классикой: " Когда ж вы меня всего-то оденете!» После этого Сережа Кобяшов, сопя, усердно застегивал на мне пуговки рубашечки. Конечно, по просьбе начальства, то есть нашей воспитательницы. Они с такой как Ирина могли бы стать хорошей парой, она четкая и слегка надменная, он- покладистый, положительный, например, замдиректора по снабжению и сбыту некоего предприятия.

Кроме Александры Александровны как некоей старшей воспитательницы нашей младшей группы у нас были и другие воспитательницы, в том числе чуть полноватая тридцати с небольшим с короткой стрижкой. Забыл ее имя —отчество. А еще была молодая пышная блондинка с яркими карими глазами Валентина Васильевна Лядова, которая общается с моей мамой, живет в соседнем от мамы доме. И которую я недавно видел у Шарташского рынка. В начале весны воспитательницы с веселым хитрым видом мне, как и другим мальчишкам, сказали: «А у нас сегодня в гостях медвежонок, подойди к занавеске чулана и протяни руки». Когда я так сделал, то сквозь занавеску меня стали хватать… лапы медвежонка! Похоже немного, что кто-то из молодых наших воспитательниц забрался в толстых вязаных варежках и шерудит, шалит с нами. Но нет, все же это и впрямь медвежонок!

В средней группе, куда мы пришли следующей осенью уже шестьдесят третьего все было уже как-то привычнее. Погода осенью стояла холодная, туманная, нас приводили и привозили в садик еще не до конца проснувшихся. Я снимал пальтишко и бежевый в рубчик свитер и слушал радио. Передавали передачу «Земля и люди» c песнями сельскохозяйственной тематики, я называл их про себя коуровскими и ностальгически слушал во все уши. В своем шкафчике для одежды я нашел видимо оставшуюся от кого-то из предыдущего поколения середняков книжку автора Кононова «Рассказы о Чапаеве» с простенькими, но выразительными иллюстрациями и цветной иллюстрацией на обложке – Чапаев на коне и с шашкой. Некоторые фрагменты текста помню с тех пор и сейчас. Он стоял невысокого роста, но ладный, статный… тронул усы и оглядел площадь ясными синими глазами… Чапаев поднял коня на дыбы и выстрелил из револьвера. Киношедевра я тогда еще не смотрел, но образ Василия Иваныча уже благодаря этой неизвестной широкой публике книжке уже покорил мое детское сердечко. Мальчик Слава Завьялов, толстощекий и голубоглазый в широком флотском ремне с якорем и звездочкой на пряжке изрекал что-то вроде: «Я сплю, а вы все – просто мой сон!» Мы посчитали это очень несправедливым и чуть не побили за склонность к субъективному идеализму в его крайней форме, за солипсизм. Где же вы теперь, друзья- однополчане?

Моим садичным другом был беленький и пухленький в очках с пластмассовой оправой Коля Удилов, добряк и тихоня. Один и наших утренников, помнится, ознаменовался выступлением его под наши звонкие аплодисменты с пением детской арабской грустной песенки:" Мой маленький кот совсем не растет …и даже усы не растут. Он супа не ест, он каши не ест- попробуй-ка вырасти тут! С утра этот кот конфеты жует, грызет шоколад он потом. Так вот почему коту моему не быть настоящим котом!» При этом во время исполнения Коля сочувственно поглаживал свернувшегося у него на руках воображаемого кота! Вот сколько лет прошло, а я запомнил эту песню сразу навсегда. И больше не слышал. Невысокого роста, с коричневыми волосами Гриша Эркомайшвили был сыном позднее известной свердловской телерадиожурналистки. Прямой высокий блондин в сером жакетике искусственной кожи Гера Агачев, которого я почему-то мысленно назвал – Горшков. Худенький благородный брюнет Женя Горовец. Выше среднего роста блондинистый зеленоглазый и какой-то слегка приблатненный Вовка Федотов стоял во главе небольшой группировки. Его телохранителем и нотступной тенью был худой как вешалка, но крепкий Наиль Сабитов, в правом кармане его всегда была мощная деревянная рогатка с упругой черной резиной и дермантиновым седлом для камня. Тоже худой, кареглазый Серега Теплоухов и примкнувший к ним …Серега Сысоев – светленький, голубоглазый, некрупного телосложения, но ловкий, быстрый. Как Сысойка плясал русского в присядку – залюбуешься! Старше нас по возрасту и группе был высокий, стройный, очень хороший Миша Петров, знавший т всех наших. Сашенька Борисов кругленький и небольшой, стриженый под бокс был сыном нашей поварихи и поэтому держался вальяжно. Садик с его дисциплиной уже изрядно подсогнал с меня апломб, и я был в те годы скромным середнячком. Меня иногда называли Вадиком, иногда Егоровым, а иногда (с легкой иронией) как сына художника – Художником. При этом к папе относились с пиететом. Узнав, что я отказываюсь есть овсяную кашу, папа так смачно рассказывал мне, что это каша лошадиная, поскольку кони всегда в восторге от овса, что воспитатели и нянечки заслушивались. Один раз, будучи дежурым по обеду, я случайно грохнул вдребезги довольно высокую горку тарелок и чашек. Мне сказали, чтоя виноват, что родителям придется платить за этот нанесенный мной ущерб, и я расплакался. Папа, узнав об этой истории, рассмеялся и они купили в садик много новой посуды. Да еще зачем-то отдали несколько чашек и блюдец из дома- ночного цвета с золотой каймой.

Девочки нашей группы были очень разные. Среди них выделялась рыжеволосая, белокожая и синеглазая оптимистка Лена Ганс, всегда при ней был кто-то из кавалеров! Худенькая Галя Сесекина, потом, наверно, ввиду замужества мамы ставшая Яранцевой, красивая синеглазая и с сакой-то наподобие ранней седины, дымкой в волнистых волосах Оля Суворова. Оля была какой-то паталогической ябедой и доносчицей. Чуть что – она как в замедленной съемке грозила жертве пальцем и нараспев, со смаком вещала:" Все будет сказано». Света Ложкарёва, сообразно втрой половинке своей фамилии, была жуткая рёва! Чернокудрая и белокожая толстушка Иринка Лядова была дочкой очень уважаемой нами воспитательницы Валентины Васильевны Лядовой, с которой в нашем большом городе я вижусь на улице то здесь, то там и сейчас! Очень любили мы и нашего» доктора» (на самом деле – фельдшера) дядю Эдика. Высокий стройный красавец лет тридцати с небольшим, с атласными, черными, как воронье крыло, зачесанными под струей воды назад волосами. Он был очень добрый. Даже когда он держал нас, наиболее трусливых, во время приезда в садик карательной медбригады врачей по прививанию широких детских масс. Помнится, и я не раз проявлял в эти минуты малодушие и от ужаса весь в слезах орал, а добрые и сочувствующие руки дяди Эдика были при этом как стальные! Помню еще как я ревел, когда мне прищемило голову. В средней группе нас научили самих стелить постель, вдевать одеяла в пододеяльники и подушки – в наволочки. Постельное белье каждого из нас в свободное от сна время хранилось на полках в мешках. Мой мешок мне сшила баба Женя, он был светло- желтый с едва заметной синей ниткой вышитой монограммой В. Е. Но однажды мячик закатился под нижнюю полку с мешками. Я полез и …голова застряла. Я заплакал, заорал, воспитательница выдернула меня за ноги.

Осенью к нам пришел стройный, белокожий, синеглазый, с копной рыжих волос Серёжа Ершов. Он явил мне пример юного – пятилетнего- интеллектуала. Хотя, возможно, он был на год старше меня и ему было шесть. Его любимой книгой был» Спартак» Джованьоли., которую он с восхищении цитировал. Кстати, были в ту пору хорошие цветные карандаши «Спартак» в узкой черно- белой коробочке. Но это так, к слову. Он читал наизусть Лермонтова – Белеет парус одинокий. Причем, произносил не ОдинокИй, а ОдинокАй… Когда Мальчишки нашей группы частенько прилипали носами к стеклу и, тыча пальцами в проезжавшие по проспекту Ленина автомобили, наперебой кричали: «Моя, моя, моя!» – подружившийся со мной Сережа говорил (на лучшие машины!):" Твоя, твоя, твоя!» Когда, перелистывая книжки с картинками, мы наперебой, тыча пальчиками на героев, орали: " Я, я, я!» – Сережа, показывая на богатырей, иван- царевичей, во всеуслышание говорил мне;" Ты, ты, ты! «Это был царский подарок! Жаль, что потом изумительный характер Сережи стал портится, и наша дружба расстроилась. Помню сочиненные Сережей стихи, что называется, на злобу дня… с лирическим финалом:" Трамвай ползет, как черепаха, кондуктор спит, разинув рот, вожатый лает, как собака:" Пройдите, граждане, вперед!» Пришла пора рубить дрова… верблюд из Африки приехал на коньках!)) Ему понравилась колхозная телюшечка в короткой юбочке и шелковых чулках!..

Поздней осенью и зимой нам крутили чудесные цветные диафильмы. В том числе- Голубая стрела, по сказке Джанни Родари о мальчике, приходившем всегда полюбоваться в маленьком магазине игрушек игрушечной электрической железной дорогой с поездом под названием Голубая стрела… И как дед- хозяин магазинчика подарил мальчику этот поезд, оказавшийся волшебным, и что из этого стало. Мексиканец, по Джеку Лондону – про жестокие бои без правил на ринге.

В средней группе в нашей жизни появилась воспитательница Тамара Гавриловна. Это что-то из ряда вон …Наверно около сорока лет, чуть скуластое лицо с глубоко посаженными зеленоватыми глазами и вся ее крепко сбитая фигура выражали твердость и уверенность. На меня она смотрела как видавший виды старшина на зеленого и чуть нелепого первогодка из богатенькой семьи. Иногда, если я что -то делал не так, она мотала головой и, нарочито окая, произносила Егоров, Егоров… О своей двухсполовинойлетней дочке она говорила так: «Девка у меня кровь с молоком! Я ей налью наперсточек водочки (полезно ж для здоровья) – она выпьет, огурцом солененьким закусит да вот так пальчиком покажет! No comment. Показывая нам диафильм вместо: " Cел старик, почесал свою голову» – Читает: «Сел старик, почесал свою попу!» Дети, конечно, смеются, но дешевый популизм очевиден многим. Я называл ее Говориловной.

В канун наступающего шестьдесят третьего года нас посетил Дед Мороз. И мы с Женей Горовцом выступили в маленькой репризе, но зато перед всеми родителями, воспитателями и детьми на болшом новогоднем утренники. Я волновался как настоящий актер перед спектаклем. И вот он настал, час моего триумфа или моего провала!) Я был клоуном в остроконечном красном колпаке, бежевом типа комбенизона клоунском костюмчике с большими накладными красными карманами. Мой партнер Женя Горовец был в таком же наряде, но костюмчик ыл серый с красным. Клоун – Женя выбегал с возгласами: «Потерял, потерял!» Я- клоун:" Что потерял?«Клоун – Женя: «Конфету!» Были долгие смешные поиски пропажи Публика хохотала! Под конец мы съедали найденную конфету напополам! А потом появился в парчовой шубе с посохом и мешком с подарками сам Дед Мороз! Я напрямик рубанул: " А Вы- настоящий?» Он ответил уверенно, степенно: " Да, конечно, настоящий!» Зал зааплодировал. Я был посрамлен в моем атеизме. Точнее, был бы посрамлен, если б не мой клоунский успех!)

Наступал шестьдесят четвертый год. Мой папа просто всех потряс своими шедеврами! Как -то после сна мы вышли на площадку и под слоем свежевыпавшего снега обнаружили очень натурального зеленого четырехметрового ледяного крокодила! Потом мы оглянулись и оторопели. На нас сверху вниз добродушно взирали ледяной Дед Мороз в красной шубе и с огромной белоснежной бородой и в голубой ледяной шубке Снегурочка ростом более трех метров! Никто из детей даже не мог поверить, что это все мой папа изваял! Я даже сам не очень верил. А наш доктор дядя Эдик был ему помощником. До этого осенью папа уже отличился расписав нашу горку красными ягодами и зелеными листочками, золотыми цветами на черном фоне. По скату горка была так тщательно обита шоколадным ленолеумом, что с нее мы с удовольствием катались круглый год! А на дверях в нашей группе были прекрасные росписи листьев и ягод на одной и осеннего леса с уходящим по тропинке вглубь его коричневым медведем! А на дальней нашей беседке на темно- синем фоне неба полыхали два красно- оранжевых, мчащихся вперед, космических корабля! Даже одного из этих артефактов с лихвой было достаточно, чтоб навсегда вписать имя моего папы в историю нашего прекрасного детсада.

Перед Новым годом, как и сейчас, сооружался на площади 1905 года снежный городок с огромной елкой в игрушках и блестящих гирляндах, на вершине- горящая красная звезда.

Ярмарочная торговля, горки. Елки покупали только натуральные, пластиковых попросту не было. Елочные базары были в нескольких местах, но, пожалуй, самый главный был на площади пятого года! А какая радость нам, детям, наряжать вместе с родителями, домочадцами новогоднюю елку. Помню новогодние сказки, книжки- «Морис… в стране…» Картинку из какого-то журнала, где радостные люди в карнавальных масках несутся с крутой горки на санях. Мои любимые елочные игрушки – сказочный месяц с шершавой белой заостренной бородой, Черномор – в малиновый шароварах с длиннющей белой бородой (который через леса- через поля нес на бороде богатыря – Руслана). Но я называл этого персонажа почему-то Шах- ин- шахом, избушка под снежной крышей с разноцветными окошками, золотые и зеленые грозди винограда… серебристые картонные клееные игрушки- полугаи и т. д. Елка моя первая на новой квартире, вот ведь- сейчас только вспомнил видимо еще встречу шестьдесят первого года! – была очень высокая, и папе пришлось отпилить ее верхушку, но и тогда она упиралась в потолок!..Живя на Ленина, мы покупали отличные, пахнущие лесным ароматом, елки!

Накануне Нового шестьдесят четвертого года я поехал с мамой и бабой Женей на елку на площади и в мой родной до умопомрачения Детский мир!!! Наверно, такие сильные чувства испытывают только завзятые модницы при виде новой коллекции нарядов, театралы, да пьяницы при виде чудом оказавшейся на опустевшем, вроде бы, столе новой бутылки!))

Обомлевший от восторга, я бродил по нашему ребеночному эльдорадо, ощупывая взором и ручонками разные богатства. Мне был куплен сверкающий черным лаком металлический револьвер с крутящимся барабаном и несколько пачек синих пистон! Наверно, кто-то вспомнит, что синие – это не то что белые. Вообще-то, белые – невзрачные с маленьким коричневым пятнышком серы стреляли плохо, и слабенький хлопок редко сопровождался искоркой. Маленький пакетик стоил дешево и продавался чуть не в каждом киоске. Сами понимаете, наверно, что ребенку, если это мальчик, без пистонок никуда. Они нужны везде и всюду, без них ребенок, как без папирос курильщик. А синие пистоны были хороши- заряд серы выпирал на них ощутимым круглым бугорком. При выстреле из нового ружья или пистолета хлопок был четким, звонким. И сопровождался огоньком из- под курка! Особенно вечером, в темноте. не 2, а 5 или даже 7 копеек пачка. Впрочем, подзабыл… кто помнит- подскажите!) Чуть позже появились целые пистонные ленты для детских автоматов – опять же двух разновидностей – синие и белые. Эти автоматики были металлические черные, почему-то на манер немецких шмайсеров. А те, что по виду напоминали ППШ были деревянными, соответственно, с круглым диском и деревянным же гладким коричневым, оранжеватым или красным прикладом и стреляли как маленькая трещотка или шарманка для уж самых малышей. Наверно, партия и правительство и власти на местах делали упор на дешевые белые (де факто, какие-то бежевато- серые) пистоны, чтоб поберечь трудовую копейку наших родителей. Ведь при наличие синих ребенок белые не возьмет, устроит шум, а так нет и… нет! Так вот, мне купили синих – это вам, граждане, не Прима, а, пожалуй, Мальборо. Револьвер еле влез в небольшую черную кобуру с кнопкой, купленную еще раньше мне папой в Москве по моей просьбе. Кожаная, черная, с теснением на крышке, она продавалась почему-то в комплекте с невзрачным черным пластмассовым пистолетиком, никак не подходящим для настоящих мужчин. Когда кобура была совсем новенькой, в нее ничего приличного не влезало. Но потом она, как чуть ношенная обувь растаскалась и, пусть с трудом, вместила мой более массивный револьвер! Кобура висела на правом боку, а на левом – черная деревянная шашка (сделанная мне папой) с желтым веревочным темляком. Вполне типичная для того времени детей черная овчиная шубка (и такая же была шапка с завязками под подбородком) была подпоясана кожаным узким ремешком. На ногах черные валенки. Так ходили мальчики лет до восьми. Еще баба Женя мне купила шутливую бумажную игрушку Мачехин язык. В него дуешь, и он становится длинным! Но настоящим подарком была большая, хоть и тонкая, книжка с крупными цветными картинками» Дядя Стёпа» Сергея Михалкова! Я и сейчас помню ее всю наизусть. «Он через любой забор с мостовой глядел во двор. Лай собаки подымали – думали, что лезет вор! Брал в столовой дядя Степа для себя двойной обед. Спать ложился дядя Степа – ноги клал на табурет!) И особенно мне нравилась часть книжки «Дядя Степа- милиционер». «Что случилось на вокзале? Плачет мальчик лет пяти – потерял он маму в зале- как теперь ее найти?» Когда я, быстро выучив эту почти поэму)) наизусть, рассказывал моему дяде Алеше Мещерякову, он хвалил меня (не захваливая, а честно, по- дружески) и на этом месте спросил:" А тебе сейчас сколько лет?» И я ответил:" Пять!..с половиной!)» Половины еще не было.

Помню хорошо свои короткие зеленые лыжи и зеленые же металлические санки со съемным дермантиновым седлом, а также распространенные тогда среди детей и взрослых кожаные лыжные крепления, бамбуковые лыжные палки (дюралюминиевые и текстолитовые появились позже) и коньки, привязанные к валенкам то ремешком, а то и попросту веревкой… Вот как из далекого прошлого в телефонном разговоре на днях я услышал имя свердловского живописца Николая Собакина! Они были в юности друзьями с моим дядей Витей. У дяди Вити были хорошие друзья всегда. Дядя Володя Мильчаков, дядя Коля Богаткин, они всегда были неразлучны, шутили, шалили. Дяди Витины стишки, каламбурчики. Про меня он напевал:" Шифный Яичка – сто рублей!» Голоском типа Бабки -ежки! Или просто по- бабкиежкински похрипывал: «Шифненький!«Что означать мог бы этот неологизм – я не знаю и сейчас. Очевидно, что -то вроде» дорогой»! Одна знакомая мне говорила, что на блатном лексиконе это вроде как ничего не делающий задарма. Но скорее всего это словечко просто для хохмы, для удивления, вопроса (что это означает) -от которого дядя Витя, сделав еще более хитрое лицо, уходил!

Я увлекался экскаваторами, бульдозерами, тракторами, мечтал во взрослом возрасте стать экскаваторщиком. И эта тема отразилась в дядивитином стишке:" Трактор по полю идет, киросином пахнет – ко мне Яичка придет. И по морде трахнет!» Я хохотал! Мама урезонивала брата:" Виктор, чему ты учишь ребенка!» И дядя согласился, переделав последнюю строфу на нарочито- беззубое: «И помоет трактор.» Получалось еще смешнее – антипедагогичное: И по морде трахнет! – проступало сквозь позднейший блеклый новодел!)) На всякий случай поясняю, что когда-то слово «трахнет» означало только сильный удар или громкий звук!).. Моя детская сильная любовь к технике! Помню, с каким удовольствием и трепетом мы с папой собирали, склеивали большую пластмассовую модель лайнера ТУ-104 (фюзеляж длинной не меньше 40 см), прилаживали по диагонали крылья, наклеивали в виде переводной картинки красный флажок нашей страны!

Лето… Малышева 101 – будущий свердловский ВНИИТЭ, директором которого стал папин, а в дальнейшем и мой друг Ролен Андрианович Шеин. Бульдозеры и ветер вздымают золотистую песчаную пыль. С включенным двигателем стоит большой экскаватор. Экскаваторщик на минутку спустился из кабины на землю о чем-то переговорить со своими. Папа просит разрешения подсадить меня в кабину. Водитель смеется: «Давайте!«И вот я сижу в кабине, держусь за вибрирующие рычаги, вдыхаю запахи бензина и солярки. Называйте как хотите – кайф, даже оргазм, если это допустимо в отношение мальчишки младшего дошкольного возраста! Мне больше нравились экскаваторы с ковшом от себя, чем с ковшом на себя. Наверно, потому что эта разновидность встречалась реже. Впрочем, это намного реже не только у машин, но и у людей. А еще мне нравилось, когда экскаватор качал на тросе тяжелую кувалду. Уж потом мне стало жалко старые сносимые постройки. А тогда я был в восхищении!. Я мечтал, когда вырасту, стать экскаваторщиком. Меня восхищало, когда я видел работающий экскаватор или бульдозер. Иногда, идя с папой мимо встречавшихся чуть не на каждом шагу стройплощадок, я просил папу посидеть в кабине экскаватора. И папа, спросив разрешения у водителя, поднимал меня в кабину, где меня распирало от восторга сидеть на кожаном сиденье и сжимать рукоятки вибрирующих гудящих рычагов, вдыхать запах бензина и солярки. На катке было не так обалденно, но тоже чертовски приятно!

Однако иногда техника и пугала. Как мы с папой по утрам шли в садик. Это надо видеть! По Восточной сплошной лавиной неслись большегрузные кразы, мазы, газы – самосвалы, лесовозы, краны и конца им было не видать. И папа каким -то непостижимым образом вел меня за ручку сквозь это мессиво самосвалов. Как в какой-то технократической антиутопии то ли Кинга, то ли другого творца ужасов когда наступала эта грозная броня и гул стоял невообразимый, казалось, что спасенья нет. А папа, взяв меня за руку, каким -то чудесным образом оказывался на противоположной стороне проезжей части. Долгое время движение на перекрестке происходило совершенно стихийно. При этом никаких серьезных аварий не происходило. Потом появился регулировщик. Он стоял по центру на булыжной квадратной -полметра на полметра- подушке. Потом на этом месте появился маленький подвесной светофор, а милиционер переместился в стеклянно- металлическую в виде тубуса будку. И только много позже появились четыре светофора в почти современном их виде. Но наши препятствия некоторое время усугубляла параллельная проезжей части довольно глубокая и широкая канава. Некий ров перед замкового вида домом, где был расположен садик. Мне эта канава казалась опасным препятствием. У наших ног разверзалась пропасть! «Прыгаем!» – уверенным тоном с капелькой азарта восклицал папа. И мы брали это второе и последнее препятствие.

Папе тридцать пять: голубоглазый, в очках, стройный, худощавый, при этом стильный, литой, привыкший гнуть в каркас из стальных прутьев чуть не в палец толщиной… с четким, легким баритоном, в начищенных узконосых штиблетах. В ту пору он не носил еще замшевых и кожаных пиджаков, а просто отгаженный темно- серый костюм, узкие брюки со стрелками. Я вхожу на площадку садика, где уже играют другие дети, а папа по ту сторону чугунной ограды идет по Ленина в мастерскую. Утренняя прохлада отступает под лучами солнца. Мы с папой движемся по разные стороны ограды. Почти как Самойлова в еще неувиденном мной фильме «Летят журавли» машет уходящему на фронт любимому, я машу ручкой папе, говоря ему какие придется ласковые или просто вежливые слова:" До встречи, папочка! Доброе утро! Приятного аппетита! Будь здоров!..» Папа улыбается своей лучезарной улыбкой и машет мне в ответ. Ай, сейчас закончится ограда, и мы расстанемся почти на целый день. Как мне несколько часов прожить! И вот папа исчезает из виду! Я буду ждать тебя, папа!..

Глава четвертая. Люда Чащина и другие

В начале посещения средней группы нам представили новеньких. Это были сестры – двойняшки Люда и Оля Чащины. Тоненькие, голубоглазые, с подстриженными обыкновенной квадратной скобкой светло-желтыми волосами. Люда была покрупнее своей миниатюрной сестренки и как-то потверже, она родилась чуточку раньше и вела себя именно как старшая сестра. И если первое время сестры Чащины никак не заинтересовали, то потом Люда возникла предо мною крупным планом. Она первая сделала шаг к нашему неформальному общению, посмотрев своими веселыми, но при этом внимательными глазами и предложив вместе играть. Да, глаза ее были именно васильковыми. Я всегда был разборчив в общении с детьми и не общался с кем ни попадя. Купиться лишь на внимание симпатичной девчонки и ее красивые глаза я не расположен. Ни сейчас, ни тогда! Довольно бесполезное дело добиваться интереса какой-то не обращающей на тебя внимания девушки, она все равно в ответственный момент тебя кинет, предпочтя другого или некую собственную выгоду. И часто люди, особенно мужчины с положением и средствами этого не видят и даже видеть не хотят. Любовь нельзя купить! То есть, конечно, можно, но это уже из другой оперы. Пушкина Наталья Николаевна тоже по-своему любила благодарностью почти что бесприданницы знаменитого поэта и яркую личность. А что из этого вышло? У Антона Павловича и Ольги Леонардовны острой драмы не было, но все равно невесело. Алфред Нобель и его жена, Шуман и Клара… и тысячи, миллионы историй жизни самых обыкновенных людей! Только вспыхнувшая пусть не с первого взгляда живая искра может быть единстренным естественным основанием счастливой любви. Неразделенная любовь тоже прекрасна, но стань она взаимной и все разрушится. Если люди влюблены друг в друга на расстоянии в силу неких внешних обстоятельств, то это не неразделенная любовь! Если объект твоей любви о тебе попросту не знает, то это может иметь хоть абстрактную перспективу. А вот если знает и сердце его молчит, то не ходите, девки, замуж …за него. Я прекрасно знаю, что жизнь многообразнее, что сердцу не прикажешь, что даже в одном цвете есть тысяча оттенков. Но без каких-то пусть общих ориентиров, императивов просто пропадешь! Влюбленный, как и поэт, может создать свою орфографию, может послать к черту все писаные и неписаные законы и нормы жизни, но знать об их существовании на земле и в небесах надо все равно!

Что ж до нас с Людой, то мы обратили друг на друга внимание почти одновременно. Она чуть-чуть опередила меня, как некогда опередила и сестричку Олю, самим фактом своего рождения. Моя мама накануне нашла мне прекрасную подружку, как-то забирая меня из садика домой, увидев это чудо и познакомив нас поближе. Это была Верочка, из нашей группы, с сияющими на беломраморном кукольном лице умными черными глазами. Она была крупная, высокая, чуть похожая на дорогую немецкую куклу. Приятный мелодичный голос выдавали ум и добрый характер этой прекрасной барышни. Верочка Миллер (кажется, так или почти так звучала ее фамилия) с удовольствием со мной сдружилась, и мы играли с ней даже под столом, но это роскошное созданье меня не увлекало. Не магнитило. Все ж-таки влюбленность и тем более любовь – это действительно химия. Можно предварительно прикинуть, даже отчасти рассчитать исходные параметры уготованных к встрече друг с другом на множестве перекрестков судьбы людей, но возникнет ли из всего этого нечто – никто не знает. Натуры одномерные эту химию или божью искру признавать не хотят, вопрошая:" Ну что ей еще надо, я ж далеко не урод, почти непьющий, на капитанской должности?«Действительно, вроде все как надо или даже лучше, а искомого контакта при контакте нет. Но в этой иррациональности есть и своя прелесть, человечность. И непродажность, Иначе все б перебежали к более стройным и высоким, более белозубым, кудрявым и т. д. А так все более неоднозначно, более интересно и непроизвольно!

Нам с Людой было весело, хорошо, но в основном я общался все равно с мальчиками. С Колей Удиловым, Сысойкой, гениальным Серёжей Ершовым, Эркомайшвили, Сашенькой Борисовым, Серёжей Кобяшовым… И с Женей Горовцом. Женя худенький, черненький, при этом очень физически сильный и владеющий, пусть и в детском варианте, приемами борьбы и драки. Надо полагать, что Женю этому научил его папа- приятный, в сером плаще и шляпе. Женя был закаленным мальчишкой, будучи даже поздней осенью и ранней весной одет в тонкую красную кофточку, почти футболку, и серые шорты.

А вообще, нижняя одежда нас, мальчиков, была в то время довольно пикантной. Чаще всего светло- шоколадного цвета хлобчатобумажные чулочки крепились к белому хэбэ- живетику в белыми пуговичками и какими-то девчоночными резинками. В такой чулочек на резинке я спрятал в один мартовский день шестьдесят четвертого свистнутый мной в группе цветной карандаш. Меломаны влюбляются в какие-то мелодии, сонаты, песенки и песни, натуры поэтические- в их волнующие строки и это здорово, но это знакомо очень многим. Мне же оказалась присуща склонность восхититься каким-то оттенком, цветом. Не то, что даже цветом изумруда, рубина, топаза, бирюзы или цветом хорошей машины (как мне нравились черные ЗИМы!), а именно цветом как таковым! И вот в одной из новых коробочек цветных садичных карандашей меня очаровал своим насыщенным свежим цветом вишневый карандаш! И мне (о, ужас) захотелось его взять себе-утащить, присвоить. Моя внутренняя борьба с искушением не привела ни к чему хорошему – вишневый карандаш оказался упрятан мной в правый чулочек. Из садика меня встречала мама. Увидев мое волнение, она внимательно посмотрела на меня, произнеся: «Ты сегодня опять не спал- бледный, подглазицы синие!» Меня всегда удивляло как она по каким-то моим всегда одинаковым подглазицам безошибочно определяла спал я или нет. А тут еще мое смятение от ужасного поступка. И щел-то домой я чуть ковыляя. Когда же я пришел домой и стал переодеваться – тайное стало явным- карандаш выпал из чулка. Немая сцена. Фрейд и его последователи говорят о вытесненных в подсознание негативных переживаниях, которые до поры-до времени дремлют. А потом -случается- нахлынут горлом …и убъют. Ну, это уже моя интерпретация. И вот если б моя совсем молодая, двадцатичетырехлетняя, мама вдруг закричала бы: «Негодяй. вор! Ты ж украл из группы карандаш!» (а ведь это было правдой), -то моя детская душа могла не выдержать этой боли и стыда. И пусть на немного я бы подсознательно заклеймил себя этим дрянным поступком, запомнил бы как оказался за барьером, отделяющим меня (навек?) от остальных честных людей, детей. И это могло пагубно сказаться на дальнейшей моей судьбе. Нет, одного такого раза, наверно, все же мало. Но, как говорится, лиха беда – начало. Однако мама, мгновенно оценив всю щепетильность ситуации, улыбнулась и произнесла: " Да, карандаш красивый! Порисуй сегодня им, а завтра отнесешь. Это было мне уроком. Как в писании: " И сказано вам будет НЕ ГОВОРЯ!» Вспомнилась что-то смешная эпиграмма знаменитого профессора философии УрГУ Л. Когана на профессора политэкономии В. Олигина- Нестерова: «Нет, он не Байрон, он- другой: Хромает левою ногой!» А я в тот день хромал правой, как Байрон.

Но что-то я отвлекся от милой тогда моему сердцу Люды Чащиной. Как сейчас вижу ее в фиолетовой шерстяной кофте и гофрированной красной юбке. Хороша, даже с замазанной зеленкой простудой на губе. Потом вдруг выяснилось, что в нее влюбился и Сережка Сысоев. А потом и главный хулиган Вовка Федотов. Я понял, что дуэли, или хоть просто драки, не избежать.

Меня внутренне укрепляло какое-то знание, что Люда благоволит именно ко мне, а к другим относится как к поклонникам. Она и сама шепнула мне об этом. Я это знал почти наверняка. В симпатиях или антипатиях к нам людей, причем не только любовного рода, есть вроде бы неприметные сразу индикаторы. Их много – от загоревшегося глаза до отношения объекта к нашим близким – родителям, детям и т. д. Взгляд подделать невозможно. Интонацию взгляда. Впрочем, Люде (не одна она такая) хотелось нравиться, и не только мне. У нас на этой почве была стычка с Сысойкой, силы были примерно равны, хотя -как я посчитал – с моим небольшим перевесом. Но всё понял Вовка Федотов, а оно было уже серьезно. Я был готов драться, но с первых же минут наезда на меня по пустяковому поводу этого силача- бандита я понял, что дело мое швах. И вдруг как маленькая черная молния в драку врезался Женя Горовец. Он схватил своими худенькими смуглыми руками крепкую шею противника и рванул ее вниз и вправо. Федотов раскинул руки в стороны и, как сделанный наспех картонный самолетик, шмякнулся носом в пол! Толпа сбежавшихся детей на мгновенье замерла и… взорвалась овацией! Не овацией, конечно, но криком удивленного восторга! Федотов лежал почти не двигаясь, потом поднялся, отошел, пошатываясь, и …заревел. Это было неожиданно для Федотки и для всех. Он был в наших глазах взрослым, двадцатитрехлетним обычным русским бандитом из лихих девяностых, до которых оставалось еще три десятка лет…

Очень хотелось делать Люде приятное. Бескорыстно, конечно. На моей красной курточке было мной прицеплено много разных значков. И я, отстегивая их по одному, стал дарить их своей избраннице. Она была обрадована и польщена моей щедростью. И вдруг как-то отозвала меня в сторонку и показала… живот.) Она не станцевала мне танец живота, так как не только не умела, но и не знала о его существовании где-либо в мире. И потом не раз говорила: " Я тебе сейчас пузо покажу!» И показывала! Простенько, но… класс!.. Ее младшая сестра Оля как-то то ли увидела это, то ли узнала от Люды с ее слов. И решила перещеголять сестренку. Она легла в мертвый час на соседнюю со мной кроватку. Я засыпал днем не всегда. В этот раз мне опять не спалось. Оля завела со мной шепотом какой-то разговор о жизни. А потом вдруг быстро… разделась. Впервые я увидел обнаженное женское тело. Да еще так близко. Еще чуть -чуть, и Оля перебралась бы ко мне. Но, судя по всему, как-то почувствовала, что я к такой близости к ней не расположен, свернула свою активность и оделась. Да оно и не могло быть по-другому, ведь я был влюблен в Люду и верен ей.

Прошло еще немного времени, и Люда Герасимович устроила нам натуральный стриптиз. Опять же во время тихого часа эта платиновая блондинка довольно крупного телосложения залезла ногами на свою кровать и, полностью обнажившись, запела» Рула ты рула» стала танцевать канкан. Она пела;«Рула ты рула, мать моя!» И в воздухе сверкали ее беломраморные телеса толстушки!

Какие песни и песенки мы пели в садике? «Вышла мадьярка на берег Дуная и бросила в воду цветок», " Рула тэрула», " Подмосковные вечера», потом какую-то переделанную песенку про некую Терезу: " Тереза, Тереза, Тереза – два глаза, четыре протеза!..» Это, так сказать, внеклассное пение. А были уроки музыки, которые вела специальный музработник! «Гуси прилетели, возле моря сели – искупаться в море синем гуси захотели. Лапки омывали, крылья полоскали. Но соленую водицу гуси пить не стали! Полетим до дому – к берегу родному! – Там напьемся из криницы ключевой водицы!» Глава пятая

Папа дружил с Георгием Петровичем Орловым, зав. кафедрой философии Свердловского юридического института, в дальнейшем – доктором философских наук, профессором, научным руководителем моей кандидатской диссертации и отличнейшим человеком, оказавшим большое влияние на меня, мою жизненную стезю. Докторскую я сделал уже без его, так сказать, присмотра, но данная Орловым ранее закалка сослужила мне хорошую службу и при взятии следующей высоты. Помню, как я у Орловых в гостях старался красиво спеть эту песенку про гусей и подыграть (не умея) на пианино. Получилось все же довольно неплохо и Георгий Петрович с Верой Ивановной мне похлопали. Тогда их дочка Иринка только родилась, но это не мешало ни гостям, ни хозяевам, наоборот, делало вечер еще более уютным и интересным! Орлов был и тогда уже седым, но худым. Они познакомились с папой, когда папа заканчивал педагогическое отделение Университета марксизма – ленинизма при Свердловском горкоме партии, куда молодого, очень перспективного члена Союза художников СССР этот Союз направил укрепить свою идейность и развить политическую культуру. Там и вели занятия: доктор философских наук Михаил Николаевич Руткевич и молодые кандидаты философских наук Лев Наумович Коган, Георгий Петрович Орлов, ассистент Аркадий Федорович Еремеев. Они все, конечно, отметили небанальные и какие -то отличающиеся от других выступления Егорова. А кто он? Ааа, художник, ну понятно! После одного из заключительных экзаменов, который принимал Орлов, экзаменатор увидел уже выходящего на улицу слушателя и спросил:" А Вам в какую сторону?» -" Я ужинать, в Большом Урале», – ответил папа. «Можно к Вам присоединиться?»: -спросил Орлов. -«Да, пожалуйста!» Вот так и стали общаться.

Глава пятая. Куба – любовь моя

На Кубе родители встретились с Орловым не сговариваясь. Георгий Петрович, вспоминая, как сильно их самолет трясло над Бермудами, и сочувственно и с юмором изобразил мою двадцатитрехлетнюю маму: " Ладно, я -то уж пожила, но так жалко – Вадьку больше не увижу!» Представьте, пожила она уже, в двадцать три года!)) В том же самолете с ними летел Эрнесто Че Гевара, с которым папа с мамой и Орлов познакомились и пообщались! Есть у нас такое фото команданте Че и… мой папа!

Отец тогда прямо с борта самолета отбил телеграмму аж Фиделю Кастро:" Дорогой товарищ Фидель Я советский скульптор Владимир Егоров очень хотел бы на днях в Гаване вылепить с натуры ваш портрет». Фидель ответил!!!, что из-за лесных пожаров вынужден летать над всей страной на вертолете. И поэтому, к сожалению, не сможет позировать. Зато он сам выбрал, кого следовало бы увековечить в портрете. Это Председатель Национальной Ассамблеи (-Парламента) Республики Куба товарищ Блас Рока. Об этом сообщил командир автоматчиков – мотоциклистов. Они примчались в гостиницу» Националь», спрашивая: " А где здесь живет скульптор Владимирэ Егоров? Блас Рока оказался смуглым коренастым мужчиной средних лет. В резиденции – охрана, супруга и маленький внук. «Как зовут?» – спросил малыша Егоров. «Юра!» – ответила за внука бабушка. «О, Гагарин?»

Хозяева весело закивали. Блас Рока, похоже, волновался много больше папы. В кабинете на тумбочке – " Материализм и эмпириокритицизм» Ленина и… пистолет. Чуть театрально, но… все хорошо. За время приездов отца к Бласу они сдружились: " Володя, амиго!» Приходили и члены правительства, Карлос Рафаэль Родригес и многие другие, совещались прямо при папе. А потом: " Володя, давай рому! «Вставали полукругом (вместе с папой) и пили Бокарди… из горлышка. Надо, чтоб кадык у пьющего дернулся дважды. «Володя, давай два раза! Ты же русский!» Папа, заканчивая бюст Бласа, спросил нельзя ли привести с собой приятеля – профессора. Блас не возражал. И такое фото у нас есть: папа, Блас Рока и Георгий Орлов. Куба си, янки ноу – т. е. Кубе —да, янкам – нет был слоган, в шестидесятые известный всем.

Услышав по радио об усилившейся напряжённости вокруг Кубы на Карибском побережье, я воскликнул: «Так там же папа с мамой!». И баба Вера с тревогой в глазах мне кивнула.

Потом бюст Блас Рока участвовал в советско- кубинской выставке в Свердловске весной 1963 года, в Республиканской художественной выставке» Художники Урала, Сибири и Дальнего Востока» 1970 года. Скульптура была переведена отцом в гранит и приобретена у него Министерством культуры РСФСР. Позже папа как-то, будучи в Москве, побывал Минкульте, но свое творение не нашел. «По предложению Брежнева ваша работа была подарена на Кубу! "– весомо и как-то полушепотом сказали ему позже. На Кубе папа встречался с кубинскими художниками, писателями, поэтами, журналистами и нашими соотечественниками – первым послом СССР на Кубе Александром Алексеевым, спецкором» Красной Звезды» Тимуром Гайдаром… Еще папа говорил мне про «дядю Калю» – кажется, кубинского художника из редактируемой Бласом газеты «Натисиус де Ой»…Потом папу с мамой пригласили на ТВ, не так давно вошедшее в обиход, где они, волнуясь, рассказывали о своих кубинских впечатлениях. Перед телекамерой еще волновались. Маренич, народный артист РСФСР, легенда нашей музкомедии встретив папу весной шестьдесят третьего в ДЛИ (Дом литературы и искусства на Пушкинской, ныне – Дом писателей) проникновенно сказал: " Смотрел Вас вчера по телевидению. Вы очень волновались. Я за вас так переживал!».

Глава шестая. ДЛИ, Бабыкин, пикировки в нашем искусстве

Помню, в ДЛИ было на первом вкуснейшее кафе (бефстроганоф с подливкой) с двумя смежными залами. Один – синий в желтый горошек. Как темно- синее ночное небо! Другой зал- желтые стены в синий горошек! Дети любят расцветки в горошек. В них есть какая-то изначальная доброта, приглашение к игре! Бульон с фрикадельками. Вкуснющими! А еще- с профитролью, как раз впервые попробованный в ДЛИ. Желтые профитролины на синем небе!