2028, или Одиссея Чёрной Дыры

Спорить дальше не имело смысла – оба это понимали.

После паузы душа молвила:

– А вот порешил ты меня правильно. Сам того не желая, отомстил за кореша моего школьного. Мы с ним, конопатым, жили на одной лестничной клетке. Гуляли, мячом чеканили. По соседней стройке лазали. Отогнем жестяной лист, подтянемся на трубе – и уже внутри. А там столько развлечений можно придумать. Трубы валялись пластмассовые. Изоляция, что ли. Если такую трубу поджечь, она жидкими огненными слезами капала…

«…и ты дружка своего убил».

– Пойми, и в мыслях не было. Мы ж корефанили с яслей. Разожгли мы, значит, трубу и давай брызгать друг в друга этими огненными каплями. Я первый брызнул в него, попал на руку – он заорал и пульнул в меня целую очередь. По рубашке моей прошла. Я ответил.

Душа приняла форму ребенка младшего школьного возраста. Задышала быстро, словно собиралась заплакать. Голос задрожал.

– Так вот, я – в него! И случайно саданул огненными брызгами ему по лицу. В глаза попал. Как он кричал, до сих пор помню. Пойми ты, политический… Я просто испугался. Просто не знал, как все поправить…

Душа заговорила плаксивым тоном. Виктор зачем-то вынул телефон Шершня. Безуспешно пощелкал в поисках связи. Спрятал назад.

– …Ну, и по голове долбанул ему кирпичом два раза. Не вести же его, безглазого, к родителям. Те бы с меня живого шкуру срезали, у него отец знаешь какой был, у-у-у! В подвале яма была. Так я корефана своего, Гришкой Елисеевым его звали, туда сбросил. И песком забросал. Надежно укрыл, не нашли. Правильно, что ты, политический, грудь мою распахал. Даже как-то легче стало. Но ты все равно себя поизводи, помучай. Герою русского романа это полезно. Только через падение наберешься разума. А падать тебе предстоит на самое дно. Так долго падать, что прямо до самой турецкой пасхи.

На последнем слове душа стала уменьшаться в размере, пока не стала такой ничтожной, что пролезла под ноготь правого мизинца Виктора да там и устроилась на ночлег.

«…правой не загребай, левой не отставай, глаза от ветвей защищай… к озеру придешь, в воду войдешь, меня позовешь».

Виктор старался идти по прямой, хотя тропинок в лесу никто не натоптал и ориентиры отсутствовали. Он учился различать отдельные птичьи партии – уверенные трели взрослых особей, репетиционные киксы птенцов, длинное легато, имитирующее гудки паровоза, и клацающие звоночки. Когда солнце висело на трех часах дня, из-за деревьев выплыло озеро. Дорофеев сбросил башмаки и зашел по щиколотку. Пил, черпая спасение ладонями. Вода была сладкая на вкус. В колонии рассказывали, что это все из-за метеорита, который в Петровские времена упал в этих краях. Виктор пил, пил, не в силах утолить жажду.

9

Писать «Щит уповающим» Дорофеев начал, когда до Черной Дыры оставалось полтора года. Симптомы болезни страны были уже слишком заметны. В меню ресторана одного курортного города появились блюда «Саркози во французской булочке» и «Тепленький Обама с печёнкой Меркель». В другом городе судили сорок шесть человек за то, что они вступили в фейсбучную группу под названием «Бог убил себя сам!». В третьем – оштрафовали мужчину за татуировку в виде пацифика. В четвертом – сожгли библиотечные книги Войновича и Домбровского. Ну, и как апофеоз абсурда – кольца Сатурна были объявлены территорией русской православной церкви. В этой гротескной складке времени был принят закон «О защите чести и достоинства Всевышнего Лица», который предусматривал за «нанесение ущерба чести и достоинству главы государства» лишение свободы до пяти лет, а с отягчающими обстоятельствами, как то: оскорбление посредством статьи в соцсетях – до семи лет.

Но Дорофеев и его друзья не унывали. Если уж выпало жить в эпоху перемен – то хотя бы надо провести жизнь с драйвом. Они считали себя наследниками шестидесятников. Те пели про бумажного солдата, что переделать мир хотел, чтоб был счастливым каждый, а они сочиняли издевательские рассказки про того солдата, который был готов переделать мир во славу империи, а не человека. Жили с ощущением отложенного, но неизбежного взрыва, неизвестно было лишь, в какой миг всё сдетонирует.

Количество просмотров роликов про Писателя на ютубе росло день ото дня, и это приносило удовлетворение. Единомышленники поддерживали их лайками и перепостами. И даже то, что под каждым видео комментов осуждающих и проклинающих было гораздо больше, общую картину не портило. Логика оппонентов была прогнозируема: власть априори права, осмеяние государства есть подкоп под святыни, в ход шел не раз проверенный набор: «неизбывная тяга либерастов гавкать», «излюбленные приемчики госдеполюбцев», «попил-поспал, поел-посрал, я – российский либерал».

Роман «Щит уповающим» тем временем рос как на дрожжах. За основу Виктор взял историю фольклорного Рипа ван Винкля, пробудившегося после многолетнего сна и отставшего от своего времени. Главный герой – школьный учитель истории Федор Правдишин заснул на операционном столе в 2010 году и в коме пролежал вплоть до 2018-го. Проспал начало войны с Украиной, проспал запрет значка пацифика, проспал погромы семей иностранцев, да много чего он проспал. Когда физическое состояние позволило Правдишину работать, он пришел в ту же школу, где трудился до погружения в глубокий сон. Школа не слишком изменилась. Директор был тот же, и завучи, хоть и постарели, тоже были еще в строю. И физрука, что преподавал прыжки через козла и лыжный коньковый ход, он отлично помнил. Федора Павловича приняли назад без понижения в трудовом реестре, правда, пообещав, что на его первые уроки будет захаживать инспекция гороно.

«Щит уповающим», глава 5

Вошел в класс с легким замиранием сердца. И вдруг взрыв! Топот ног, клацанье поднимаемых крышек, лязг отодвигаемых стульев. Вскочили. В тонкую струнку. Зачем?

А-а-а! Приветствуют меня. Как же я отвык от школы с ее, извините за тавтологию, вышколенностью. В мое время они ходили в разносортном – в джинсах, в юбках-колокольчиках, в футболках с яркими принтами. Теперь цветовая палитра сузилась до незначительных оттенков коричневого.

Поздоровался. Нормальный голос.

Дежурный подает мне мел, не глядя в лицо. И, отскочив, садится за первую парту.

А что же я? Дотронулся пальцами до доски, она – в тон школьной формы. Зашаталась, угрожает обрушиться. Или только показалось?

Второй взрыв! Топот ног, клацанье поднимаемых крышек, лязг отодвигаемых стульев. Инспекция. Двое. Мужчина – бугристый череп и запах табака. Женщина – мертвая собачья хватка.

Я вздрогнул. Надеюсь, никто не заметил.

Объявил название урока. Сидят носом в парту, записывают.

«Война – жесточайшее историческое явление, она оставляет после себя колоссальные жертвы и разрушения. В семнадцатом веке войны унесли три миллиона триста тысяч человеческих жизней, в восемнадцатом – пять миллионов двести тысяч, в девятнадцатом – пять с половиной миллионов. На полях Первой мировой жертв ровно столько, сколько унесли войны двух предыдущих веков. А Вторая мировая война, о которой сегодня пойдет речь, унесла шестьдесят четыре миллиона человеческих жизней, было ранено и искалечено 110 миллионов».

Записывают – кто-то в тетрадь, кто-то в планшет.

«Какие у вас возникают ассоциации со словом “война”?»

Подняли руки. Один сказал: «Русские воевать любят и умеют». Второй: «Русские своих не бросают». Третий – еще одну отшлифованную пропагандой фразу.

Я в ужасе! Что за муха их укусила? Кажется, я покраснел.

Поправить их, указать на ошибки? Глянул на проверяющих. Непроницаемы. Их ничуть не коробит. Ни на маковое зернышко.

Нужно втираться к ним в доверие? Чтобы не обобрали, не ограбили…

«Самым главным уроком Второй мировой войны для всего человечества стало осознание того, что фашизм – не просто опасное явление двадцатого века, но оправданная идеология уничтожения целых народов и наций. Вы должны уяснить не только историческое значение победы, но и ее высокую цену. Понять последствия и уроки войны. Сделать выводы о трагизме и сокрушительной энергии любых войн».

Нормальный голос. Даже бодрый.

«Давайте вспомним, какие политические режимы установились в мире перед Второй мировой войной. В каких странах властвовал демократический режим?»

Кто-то с места ответил: «В СССР». Наступило торжественное молчание, такое тяжелое.

«Какие еще варианты?»

С задней парты негромко крикнула женщина-инспектор: «Вам же уже ответили!»

«Да. Хорошо. С этим мы еще разберемся… А в каких странах перед войной установился режим тоталитарный?»

Кто-то с места: «Германия, Италия». Другой: «Пиндосия». Третий: «Англичанка гадит!!»

Класс засмеялся. Еще бы понять, над чем…

«Я спрашивал о тоталитарных режимах…»

Третий с места настаивал: «Англичанка гадит!!»

Класс вновь рухнул от смеха. Инспекторы тоже засмеялись, понимающе кивая друг другу. Они все великолепно себя чувствовали. Вольготно, раскованно. Как люди.

«Назовите страны, избравшие агрессивную внешнюю политику…»

Наперебой с разных мест – «немцы», «пиндосы», «итальяшки»… И вновь тот, третий: «Англичанка гадит!!»

Заржали вновь. Инспекция заливалась вместе с учениками.

Хотел закричать, что за чушь вы мелете? Но смог сдержать себя.

Почувствовал, что стою с пылающими щеками, вид пришибленный.