Восхождение

Восхождение
Вадим Иванович Кучеренко

Всю свою жизнь Игнат мечтал подняться в горы, но будничные дела и семейные заботы мешали этому. И только узнав о смертельном диагнозе, он решился осуществить мечту. Но после того, как он поднялся на вершину, пути назад, в прежнюю жизнь, для него уже не было…

Вадим Кучеренко

Восхождение

Всю свою жизнь, сколько себя помнил, он мечтал подняться в горы.

Горная страна начиналась почти сразу за городом, в котором он родился, вырос и жил. Или это только так казалось, потому что иногда в ясную погоду там, вдалеке можно было различить громадные пики, пронзающие пену облаков и уходящие выше, в небесную лазурь. Горы казались нарисованными на огромном холсте.

Он часто с неосознанной тоской смотрел в ту сторону. В такие минуты он представлял себе, как однажды бросит все и уйдет из города, в чем есть – модном, с иголочки, костюме, сияющих лаком туфлях, без денег и кредитной банковской карты, с одним только куском хлеба в кармане, чтобы было чем утолить голод.

Затем это состояние проходило, он опускал голову и спешил по своим или чужим делам.

Иногда это случалось ночью. Внезапно, когда он уже лежал в постели, к нему подступало отчаяние, и он плакал, уткнувшись лицом в подушку, чтобы никто не услышал. Утром лишь некоторая бледность выдавала его, но это никак не отражалось на его делах и отношениях с другими людьми, и потому никто не догадывался об этих его бессонных ночах.

Так шли годы. Ничто не менялось. Пока однажды жизнь не предъявила ему все выданные им ранее векселя к оплате.

– Доктор, я хочу знать, что меня ждет, – потребовал он. – Я плачу вам за правду, а не за что-то иное.

– Я, увы, не провидец, – пожал плечами его лечащий врач. – Единственное, что могу вам сказать: вы еще поживете, мой друг.

– И как долго? – настаивал он.

И доктор Громов сдался. Они поддерживали дружеские отношения много лет, и ему было трудно лукавить.

– Недолго, – доктор закашлялся, будто это признание встало ему поперек горла, и сердито прохрипел: – Надеюсь, Игнат Романович, вы понимаете, что я вам этого не говорил?

– Не беспокойтесь, моя жена ничего не узнает, – рассеянно отмахнулся он. – Впрочем, завещание давно написано, оно лежит в сейфе у нотариуса, и я не собираюсь ничего в нем менять.

Он вышел из здания, в котором в одном из офисов вел частную практику доктор Громов, на улицу. Куда-то спешили озабоченные прохожие, свежий ветерок деловито подметал дороги, никому не было дела до его проблем. Вернее, одной-единственной проблемы. Боль внутри немного стихла, и то, что казалось страшным еще полчаса назад, уже не беспокоило его. Сейчас ему было важно другое.

В маленьком магазинчике для туристов его встретили приветливо и с пониманием. Вскоре он купил все, что ему посоветовали купить, расплатился, оставил свой домашний адрес, поблагодарил и ушел. Он чувствовал себя моложе, пока выбирал снаряжение, и боль почти не беспокоила его.

Утренняя дымка скрывала горную страну. Но она была там, он это знал, и помахал ей рукой, мысленно произнеся: «Теперь уже скоро».

– Ты сошел с ума, Игнат, – в голосе жены сквозила ледяная злость. – Я вынуждена буду потребовать, чтобы тебя осмотрели врачи.

– Не надо, я уже взял справку у психиатра, – он без тени улыбки выложил на стол медицинское заключение, сверху положил другую бумагу, с внушительной гербовой печатью, внушающей доверие к документу одним своим видом. – А вот доверенность на твое имя на управление всем движимым и недвижимым имуществом. Пока меня не будет. На случай, если что со мной случится, я написал завещание. Все будет твоим.

– Но меня беспокоит не имущество, а твоя жизнь, – попыталась продолжать начатую игру Ирина. Однако пыл ее угас. Внезапно она вспомнила, что уже через час ей надо быть в фитнес-клубе. Ее сухое поджарое тело требовало неустанных забот, и с каждым годом все больших. – Впрочем, поговорим об этом позже. Когда ты будешь в более подходящем расположении духа. Сейчас с тобой просто невозможно разговаривать.

Заботливой женой Ирина не была даже в первые годы их совместной жизни. Он хорошо знал свою жену, и ему не составило труда подготовиться к разговору с ней.

– Вы надолго, босс? – спросил Альберт. Он был моложе своего начальника на добрых два десятка лет и еще, судя по всему, верил в свое бессмертие.

– В моем возрасте надолго уже не загадывают, Альберт, – ответил он, улыбаясь. – Рассчитывай на месяц. А там будет видно.

– Хорошо, босс. – Альберт пытался сдержать довольную улыбку, но ему не удалось. Он давно мечтал о самостоятельной работе.

Игнат понимал его, потому что помнил себя в его годы – сильного, дерзкого, уверенного в том, что именно ему предстоит покорить весь мир.

Последние, с кем он простился в этом городе, были его мать и отец. Они давно уже лежали рядом на городском кладбище, за маленькой скромной оградкой, одной на двоих. Кладбище было ухоженным, тихим, здесь люди отдыхали от своих забот и суеты жизни. И те, что лежали за оградками, и те, кто приходил их проведать.

Он положил цветы на могилки. Присел на крошечную скамейку. И долго сидел, задумавшись. Он знал, что скоро будет там же, где сейчас они, но не был уверен, узнает ли их, встретив там, и потому ему было грустно. Он любил их при жизни, и ему было жаль расставаться с ними навечно.

Теперь в его жизни остались только горы. И он начал свое восхождение.

Издали горы казались просто огромными каменными глыбами, но истинные их размеры скрадывало расстояние, и потому они не пугали. Ужас нахлынул, когда он встал у подножия горы, одной из тех, с которых начиналась горная страна. Изрезанная ущельями громада заслонила собой весь остальной мир, вершина ее терялась где-то за облаками, и ее не было видно, как он ни задирал голову. Вскоре заболела шея, и он вспомнил, что в горах нельзя смотреть ни вверх, ни вниз – это одинаково опасно. Может закружиться голова, и тогда человека уже ничто не спасет от падения в пропасть.

Игнат подумал об этом и вдруг понял, что память в нем начала пробиваться сквозь пласты прожитых лет. Когда-то всему этому его учил дед.

Идти наверх поначалу не так уж трудно и даже не опасно, если только быть осторожным и внимательно смотреть, куда ставить ногу, за какой выступ придержаться рукой. Плечи оттягивал рюкзак с самым необходимым. При жесточайшей экономии запас продуктов удалось растянуть бы на месяц. На большее он не надеялся. Сказать по правде, он был бы благодарен судьбе и за такой срок.

Игнат шел долго, а когда оглянулся – увидел очертания города, в котором прожил всю свою жизнь. Над ним зависла белесо-грязная, похожая на густой туман, пелена, почти непроницаемая для солнечных лучей и озона. В этом городе была своя, особая среда обитания, и теперь человек чувствовал, что с непривычки ему тяжело дышать чистым воздухом. Кружилась голова.

Видение города не вызвало у него никаких чувств, и он пошел дальше. А когда невзначай оглянулся в следующий раз, города уже не было видно, вокруг и насколько он мог видеть, были только горы и небо.

Вечер наступил неожиданно быстро. Как только солнце опустилось настолько, что его закрыла вершина одной из гор, сразу поблекли краски окружающей его природы, и промедли он с полчаса, ему пришлось бы устраиваться на ночлег в полной тьме. Он устал, но любая остановка в пути казалась ему непозволительной роскошью. Слишком мало времени было ему отпущено. Однако ночью в горах идти невозможно. Он неохотно скинул рюкзак с плеч, осмотрелся. Ему повезло. Небольшой каменный выступ, на котором его настигла темнота, подпирала скала, в которой было небольшое углубление, похожее на пещеру. Оставалось натянуть тент и развести костер. Вокруг оказалось достаточно засохших веток, он сделал запас на всю ночь.

Ночью в горах нельзя без костра – Игнат вспомнил и это, и ему было в удовольствие разжигать огонь.

Сгорая, потрескивали сухие ветки, иногда искры от костра яркими болидами пронзали поглотившую мир тьму. Непривычно огромные звезды сияли над головой. Слышалось дыхание гор. Тишину нарушали то понемногу затихающий грохот осыпающихся камней, то пугающие воображение вскрики каких-то зверей. Горы жили своей жизнью, и человек чувствовал себя здесь пока еще чужим, непрошеным гостем. Ему предстояло преодолеть в себе это чувство. Во всяком случае, он очень этого хотел.

Внезапно над костром пронесся сильный порыв ледяного ветра, едва не загасив его. Игнат подбросил несколько веток, и огонь вспыхнул снова. Пока шла эта борьба света и тьмы, что-то изменилось вокруг. То ли звезды стали тускнеть, то ли стих звериный рык, то ли еще что – Игнат так и не сумел определить. Он задумчиво смотрел на огонь. Его начало клонить ко сну…

Вдруг он вздрогнул, словно от озноба. Теперь он понял, что изменилось. Он был не один. Напротив него, по ту сторону костра, там, где начинался обрыв, сгустилось черное пятно и приобрело очертания некоего подобия человеческой фигуры. Игнат знал, кто это. Или что. Многие годы это бесплотное видение было его ночным кошмаром, его единственным другом и заклятым врагом, его провидением и его проклятием. Но все это было там, в городе.

– Зачем ты пришел сюда? – устало сказал Игнат в темноту. – Я надеялся, что наши счеты с тобой покончены.

– Зачем ты ушел из города? – вместо ответа спросил его голос, лишенный каких бы то ни было интонаций. А может быть, это новый порыв ветра прошелестел в зарослях.

– Мне стало там скучно жить.

Игнат знал, что его собеседник не поймет истинной причины его поступка. И сказал первое, что пришло в голову.

– Там, где любое удовольствие можно купить за деньги, не может быть скучно, – не поверил ему голос. – В городе столько огней, музыки, женщин. В горах одни только серые камни и заунывный вой ветра. Лично мне скучно здесь. Ведь ты должен был подумать и обо мне. А потом, ты ведь уже был однажды в горах, еще до меня…

– Да, в детстве, – кивнул Игнат.

И все вспомнил.

Это случилось очень давно, Игнату не было еще и пяти лет. Однажды дед взял его с собой в горы. Они ехали на поезде, затем пересели в вагончик канатной дороги, и после этого поднимались еще несколько часов пешком, и почти всю дорогу дед не спускал его с рук, а когда они дошли до той точки, которую он избрал конечной целью этого недолгого путешествия, отпустил его и слегка подтолкнул в спину. Крошечный Игнат робко шагнул вперед, остановился, замер – и спустя мгновение беззвучно заплакал, не замечая этого и не вытирая слез. Его потрясло величие мироздания, открывшееся перед ним. До этой минуты он думал, что мир – это его дом, улица, город, в котором он жил. Его мир увеличивался в размерах по мере прожитых им лет. Однако в одночасье миновав многие годы взросления, он вдруг увидел, что тот оказался несравнимо больше – и прекраснее, чем что-либо виденное им до сих пор или даже ожидаемое быть увиденным когда-нибудь.

Он навсегда запомнил ту вершину, с которой наблюдал и осознал по-настоящему мир, и то свое детское чувство преклонения перед его божественной красотой.

Тогда всю обратную дорогу домой дед хранил молчание, крепко сжимая своей жилистой рукой его крошечную ручонку. А Игнат, семеня рядом, и позже, в поезде, засыпая под мерный перестук колес, думал, что еще вернется.