Пусть плачут мужчины

Философ. Вы просто читаете мои мысли.

Плахов. Это не трудно, уверяю вас. Но при чем здесь закон об индивидуальной трудовой деятельности, не пойму.

Философ. Ну, как же? Ведь с детства мне внушали: ты должен быть как все. Жить как все, работать как все, думать как все и мечтать о том же, о чем мечтают все. Убеждение, что я ничем не лучше и не хуже других, проникло в мою кровь, отравило мое сознание, лишило меня желания что-либо изменить в своей жизни. Я просто плыл по течению. И считал себя достойным всяческого уважения.

Плахов. А разве вы были не достойны уважения? Вы сами признаете, что были хорошим специалистом. Я думаю, что и хорошим товарищем, хорошим главой семейства, просто хорошим человеком. И все вас любили и уважали, потому что вы заслуживали этого. Чего же вам еще не хватало?

Философ. Себя. Да, вы абсолютно правы, я был отличным работником, замечательным отцом, надежным товарищем. И кем я только еще не был! Но я никогда – понимаете, никогда, – не был самим собой. Я все время играл навязанную мне роль. Только не надо цитировать Шекспира. Я был, поверьте, великим актером добрую половину своей жизни. Но, в конце концов, я устал. И захотел стать самим собой. А этот закон подсказал мне: ты можешь быть самим собой и делать все, что пожелаешь, только приобрети патент. Не правд ли, забавно звучит: патент на право быть самим собой!

Плахов. Просто животик можно надорвать от смеха.

Философ. Однако вы даже не улыбаетесь. Я вас чем-то расстроил?

Плахов. Но ведь такое может случиться с каждым – душевная раздвоенность и бессонница. Представляете, что произошло бы, если бы все вот так, вдруг, решились изменить свою жизнь?

Философ. А почему бы и нет? Если бы вы знали, как это захватывающе! Однажды я почувствовал, что у меня за спиной вырастают крылья. И понял: если я не сделаю шаг вперед из общего строя, то мне их подрежут, чтобы они не мешали рядом стоящим. И тогда я шагнул, разбежался и – полетел! Где-то там, внизу, копошились маленькие человечки с их низменными страстями, а я парил высоко над суетой, наравне с вечностью…

Плахов. Вернитесь на грешную землю. И выпейте. (Наливает и подает ему бокал с вином). Неужели вы всерьез пытаетесь меня уверить, что спекуляция на чужой славе – это и есть выстраданная вами свобода?

Философ. (Пьет). Это только начало пути.

Плахов. Боюсь, что вы пошли не по тому пути.

Философ. Известно, что все дороги ведут в Рим, так не все ли равно по какой идти? Я уверен, что найду свою и приду к собственной славе. Но пока… Попробуйте понять меня. Вы знаете, как в марте, только начинает пахнуть весной, коты сходят с ума?

Плахов. Еще бы! Житья не дают своим ором.

Философ. То же самое сейчас происходит и со мной. Дайте мне надышаться свободой. У меня от нее пока еще кружится голова. Впервые я ни от кого не завишу и никто мне не указ. Каждая клетка моего организма преисполнилась чувством собственного достоинства и вопиет: я личность. Я личность! (Голос его падает). Во всяком случае, так было до нашей с вами встречи.

Плахов. Вы меня не убедили. Но я не собираюсь вам мешать. Можете и дальше бродить по свету как личный друг великих мира сего.

Философ. А вера? Вы убили мою веру в себя. И я снова превратился в добропорядочного обывателя, который до жути боится сквозняков, блюстителей порядка и приключений.

Плахов. А вы уже представляли себя этаким Вечным Жидом?

Философ. Прощайте!

Философ уходит. Плахов встает и подходит к стойке бара.

Бармен. Разговор получился?

Плахов. Вы были правы. Это настоящий философ. Диоген ему в подметки не годится.

Бармен. Признаться, я уже подумывал, не позвать ли охранника.

Плахов. Что вы! Просто мы сначала немного не сошлись во мнениях о смысле жизни.

Бармен. Да ну? И кто же оказался прав?

Плахов. На этот раз я. Но это случайно.

Бармен. Я так и понял. Как только вы его схватили за руку, сразу догадался: этот парень окажется прав.

Плахов. Почему же?

Бармен. Потому что у него более убедительные доводы.

Свет гаснет.

Действие 2.

Квартира Плаховых. Настойчиво звонит телефон. Мария сидит на диване.

Мария. Матвей, милый, не звони, я тебя умоляю! Не разрывай мне душу. Я все равно не сниму трубку. Да, я знаю, что этой мой долг жены – откликнуться на зов мужа, утешить его и обласкать. Я сердцем чую, что тебе плохо сейчас. Как и мне без тебя. Но я все равно не сделаю этого. Нет таких мук на свете, которыми ты мог бы искупить свою вину передо мной. Ты вынудил меня подвергнуть мою верность тебе испытанию, и за это будешь наказан. Ты слышишь, Матвей?!

Телефон умолкает. И сразу же раздается звонок в дверь. Мария открывает. Входит Роза Львовна.

Роза Львовна. Почему у вас глаза красные, милочка? Вы опять плакали?

Мария. Что вы, Роза Львовна! Это от лука.

Роза Львовна. Вы совсем не умеете лгать, краснеете, словно ребенок. Уж я-то знаю, отчего у молодой женщины бывают такие глаза. Вы забыли мои наставления?

Мария. Я помню. Я повторяю их, как солдат – устав. И когда ложусь спать, твержу до тех пор, пока не засну.

Роза Львовна. А ну-ка, повторите!

Мария. Пожалуйста. Пусть плачут мужчины! Пусть плачут мужчины. Пусть плачут муж… (Плачет).

Роза Львовна. Немедленно прекратите, моя милая! Все идет прекрасно. У меня для вас чудесные новости. Но я вам ничего не расскажу, если вы будете плакать.

Мария. Что вы, Роза Львовна, я не плачу. У меня и глаза сухие. Потрогайте, если не верите!

Роза Львовна. Верю, верю! Но все равно, сначала вы. Как прошло ваше свидание с Павлом Васильевичем?

Мария. Выражаясь дипломатическим языком, на должном уровне.

Роза Львовна. Об этом я и без вас догадалась. По лицу Павла Васильевича. Но вы мне расскажите все подробно, вплоть до взглядов и жестов.

Мария. Да я уже и не помню детали.

Роза Львовна. Ничего, вспомним вместе. Итак, вы встретились в субботу, ровно в полдень, в кафе…

Мария. «Незабудка».

Роза Львовна. Воробьев заказал мороженое и кофе.

Мария. И шампанское.