Врата вечности

Оставшееся до вечера время Оливия и Лиз провели за примеркой платья, в котором девушка должна была венчаться, и разговорами о будущей церемонии. Несколько часов пролетели, по их мнению, непозволительно быстро.

Когда крошечный красный диск солнца скрылся за одной из башен замка, дворецкий торжественно доложил о том, что прибыл архиепископ Кентерберийский.

– Замечательно! – обрадовалась Лиз. – Ты не находишь, Оливия, что его светлость внешне чем-то похож на Августина Кентерберийского? Того самого, которого в шестом веке назначили первым архиепископом Кентерберийским. Разумеется, если судить по его дошедшим до нашего времени портретам. У его светлости такие же коротко подстриженные темные волосы, жесткие и одновременно какие-то умиротворенные черты лица, проницательный взгляд.

– Говоря по правде, его светлость похож на одного из тех мужчин, которые ни в чем не могут тебе отказать, – лукаво улыбнулась Оливия.

Лиз была польщена. Но все-таки возразила.

– Оливия, побойся Бога! – возмущенно воскликнула она. – Его светлость не мужчина. То есть не в том смысле… Ты меня поняла, я надеюсь… Не удивлюсь, если его после смерти причислят к лику святых. Как апостола англичан Августина Кентерберийского.

И она поспешно вышла из комнаты, чтобы оказать архиепископу должное уважение.

Почти сразу же дворецкий сообщил о возвращении из Берлина Альфа.

– Где же он? – радостно воскликнула Оливия. – Почему вы не провели его сразу ко мне?

– Юноша прибыл не один, – таинственно понизив голос, сказал дворецкий. – И они сразу прошли в спальню вашей бабушки, которую занимает…

– Спасибо, Джон, – не дослушала его Оливия. – Вы можете идти!

Но сама она выбежала из комнаты раньше, чем ее покинул, важно ступая, дворецкий. Звали его Джон Смит. И это его фамилией воспользовалась Оливия, когда решила поступать в Royal Holloway university. Разумеется, самому Джону Смиту она об этом не сказала – из опасения, что он, как и все остальные, осудит ее за выбор профессии и выскажет это хозяйке замка. Лиз считалась с мнением своего дворецкого.

Джон Смит был крупный солидный мужчина лет шестидесяти, который упорно продолжал носить позолоченную ливрею, несмотря на то, что все представители его профессии уже давно сменили старинный наряд на современный костюм и называли себя мажордомами или хаусхолд-менеджерами. Но Джон был человеком и слугой старой закалки, и всегда с презрением отзывался о подобных «выскочках», как он их называл. Он считал себя не наемным работником, а чуть ли не членом семьи, признанным главой которой была Лиз. И Джон Смит, неизвестно откуда, знал, что именно за это его и ценила хозяйка замка, неизменно утверждавшая, что дворецкий будет последним из слуг, которому она откажет от дома, если разорится. Это возвышало Джона Смита, как в собственных глазах, так и в глазах остальных слуг. Поэтому он всегда держался с достоинством, напоминая своей медлительностью и невозмутимостью черепаху.

Как дикая козочка по горным тропам, грациозно перепрыгивая через две-три ступени, Оливия бежала по каменной лестнице замка. Она хотела быть первой, кого встретит Альф, когда выйдет от своего деда. Сама она по непонятной причине боялась входить в комнату к Фергюсу. Может быть, виной тому были его глаза – ласковые, когда смотрели на нее, но при этом какие-то… Когда Оливия думала об этом, ей на ум неизменно приходило только одно слово – нечеловеческие. Поэтому она старалась не думать об этом. И по возможности избегала встреч с Фергюсом.

Ждать Оливии пришлось долго. Но когда она увидела Альфа, то не бросилась ему в объятия, как собиралась. Девушку остановила перемена в его лице, которая произошла за то короткое время, что они не виделись. Куда-то исчез озорной мальчишеский взгляд, черты лица обострились и затвердели, как будто Альф внезапно постарел лет на десять. Следом за ним шел низкорослый мужчина, с которым Альф уехал из замка. Оливия вспомнила, что его звали Вигман. Оливия была актрисой и хорошо разбиралась в мизансценах. Она заметила, что отношения Вигмана к Альфу с последней их встречи сильно изменилось. Если раньше его можно было назвать снисходительным, то сейчас оно стало почтительным. Альф что-то говорил на ходу Вигману, а тот покорно кивал головой. Оливия расслышала, как Альф сказал:

– Организуй мне встречу с главами государств, которые платят дань Совету тринадцати.

Вигман что-то спросил, и Альф тоном, не допускающим возражений, ответил:

– Чем быстрее, тем лучше!

Но когда Альф увидел Оливию, то его лицо мгновенно преобразилось и снова стало родным и близким.

– Оливия! – радостно воскликнул он.

Девушка с облегчением вздохнула и приникла к нему всем телом. Она ощутила, как теплая энергия Альфа перетекает в нее, давая ей силы жить и быть счастливой. Оливия не заметила, куда исчез Вигман, он словно внезапно растворился в полусумраке комнаты, оставив их вдвоем.

– Мне так много надо тебе рассказать! – прошептала Оливия.

– И мне тоже, – сказал Альф, целуя ее.

– Но чуть позже, – вдруг опомнилась Оливия. – А сейчас мы с тобой должны придумать молитву. Архиепископ Кентерберийский прочтет ее во время нашего венчания.

И они ушли в сад, где у них было любимое укромное местечко – маленький грот возле пруда с кувшинками. Несколько часов пролетели незаметно, поскольку не все это время они посвятили молитве. Опомнились они, только услышав голос Лиз, которая разыскивала Оливию.

– Что-то случилось, бабушка? – спросила девушка, выходя из грота. Вид у нее был самый блаженный.

Далеким от мирской суеты казался и Альф.

– Случится, если ты немедленно не пойдешь переодеваться, – ответила Лиз, притворно хмурясь. – Тебе придется венчаться в том, что одето на тебе сейчас. Скоро начало церемонии.

– Уже? – изумилась Оливия. – Альф, я же тебе говорила!

И она поспешно направилась к замку. Виновато улыбаясь, Альф пошел следом, но его остановила Лиз.

– Я хочу, чтобы во время венчания ты одел на палец Оливии вот это, – сказала она, протягивая юноше золотое кольцо в виде двух кистей рук, поддерживающих ярко-зеленый алмаз. – Оно символизирует вечное счастье и любовь между мужем и женой.

Альф с ужасом воскликнул:

– А я совсем забыл о кольце!

– Зато я помнила о нем всю свою жизнь, – грустно улыбнулась Лиз. – Так что не переживай из-за этого.

– Но ведь его должен был купить я. Может быть, я еще успею?

– Оно не мое, а твоего деда. Когда-то он дал мне это кольцо на хранение. И, как видишь, я его сберегла. А теперь возвращаю настоящему хозяину. Бери, Альф! И будьте счастливы с Оливией. За нас с Фергюсом!

Лиз торопливо ушла, не в силах сдержать слез. Альф с недоумением смотрел старушке вслед, пока она не скрылась за деревьями. Затем перевел взгляд на кольцо. И невольно залюбовался им. Кольцо было бесценно, он понял это сразу. А, значит, оно было достойно Оливии.

Внезапно Альф вспомнил, что он забыл не только о кольце для Оливии, но и о костюме для себя. Поэтому венчаться ему придется в джинсах и свитере. С этой безрадостной мыслью Альф направился к замку.

Но юноша напрасно тревожился. Фергюс предусмотрел и это. В комнате, которую для него отвели, Альф нашел белоснежный смокинг. И, что самое удивительное, он был точно по размеру, хотя Альф хорошо помнил, что мерки с него никто не снимал.

Глава 17

Церемония венчания началась ровно в полночь.

Вначале время, выбранное для начала обряда, ужаснуло архиепископа Кентерберийского. Но после недолгого разговора с Фергюсом он смирился.

– Ваша светлость, посмотрите на меня, – сказал Фергюс. – Я могу не дожить до утра. Моя кровь отравлена, и счет идет уже на часы.

Архиепископ видел это и сам. Кожа Фергюса приобрела сероватую окраску, у него все чаще повторялись приступы головокружения и начались нарушения ориентации в пространстве, а воздух, который он выдыхал, имел запах горького миндаля. Налицо были все признаки сильного отравления ядом и близкой смерти.

И архиепископ, молча перекрестив Фергюса, пошел переодеваться. Расшитая золотом риза показалась более тяжелой, чем обычно. На мгновение ему даже почудилось, что нашитые на парчу алые ленты превратились в потоки крови. Но видение тут же исчезло, и он решил, что просто переутомился. Он накинул на шею епитрахиль, поправил крест и, сопровождаемый дворецким, направился в каминный зал, где уже все было готово к церемонии.

Несмотря на то, что весь замок был ярко освещен лампами, в зале зажгли огромный камин, в котором предки нынешних владельцев замка когда-то целиком зажаривали оленей, убитых ими на охоте. Поблизости от камина, в большом кресле, сидел Фергюс, которого снесли вниз четверо слуг. Эльфа бил ледяной озноб, и огонь должен был согревать его. Лиз, словно ангел-хранитель, встала рядом с ним. Архиепископ Кентерберийский занял место в центре зала.

Оливия, посоветовавшись с Альфом, отказалась от марша Мендельсона. Они предпочли романтическую музыку Рихарда Вагнера. Когда в противоположных концах каминного зала распахнулись двери, и из них вышли жених и невеста, хор, приглашенный Лиз из Лондона, торжественно запел:

– Ступайте, сопровождаемые верными слугами, туда, где охранит вас благословение любви! Победительная отвага, любовное свершение соединит вас в верности друг другу, и вы станете счастливейшей парой. Ратники юности, шагайте вперед! Краса юности, вперед! Праздничный хмель да будет оставлен позади, да обретете вы блаженство сердца!

Пока хор пел, Альф и Оливия шли навстречу друг другу.

Альф был одет в белый смокинг, который изменил его до неузнаваемости. Лиз едва узнала его. Это был уже не застенчивый юноша, который предстал перед ней несколько дней назад, а мужчина с благородной мужественной внешностью и решительным взглядом сияющих от счастья глаз. Но, кроме любви, в них еще была мудрость. И какая-то отрешенность. В чертах его лица было много от Фергюса. Но много и своего. Словно художник переписал картину, убрав с холста все, что было, с его точки зрения, несовершенным. И получился щедевр.