Собрание сочинений. Том I

Дочка обиженно замолкает.

Но вот троллейбус выходит на круг, разворачивается и останавливается.

– Приехали! Приехали! – радостно восклицает Леночка, пританцовывая на одной ножке.

Дмитрий Викторович посмотрел на часы – приехали как раз к открытию выставки. Он купил билеты, и они направились к Главному выставочному павильону.

– Ленулька! Я выпью кружку пива, а ты поиграй на детской площадке. Вон там… Я скоро вернусь.

Он взглядом проводил дочку, которая сразу же устремилась к двум девочкам её возраста, которые по очереди съезжали с деревянной, отполированной детскими задиками горки, и встал в очередь за пивом.

54. Чрезвычайное происшествие

Дмитрий Викторович взял бутылку пива и два вставленных один в другой картонных стаканчика. Налил пива, поднёс стаканчик к губам и выглянул за угол ларька.

Леночка забиралась по металлической лестнице на деревянную площадку, являющуюся серединой огромного шара, сделанного из полых серебристых трубок. Достигнув площадки, она начала что-то весело рассказывать мальчику, с которым успела познакомиться во время игры. Оба малыша стояли у края площадки, держась руками за барьер.

«Полный порядок, – удовлетворённо подумал отец. – Можно ещё поломать голову над формулами».

Всё отчётливее стали просматриваться преимущества одной из формул над другой. Он выпил остатки пива и неспешно пошёл за дочкой.

Его отделяли от детской площадки метров двадцать, когда Леночка начала подниматься по лесенке на верхнюю половину шара. Мальчик, с которым она играла, продолжал стоять на деревянном перекрытии и, задрав головку вверх, с интересом следил за ней.

Не добежав нескольких метров до шара. Дмитрий Викторович крикнул:

– Лена, слезай сейчас же! Накажу!

Дочка обернулась, продолжая держаться одной рукой за дугообразный поручень лестницы, но вдруг не удержалась и, развернувшись в воздухе головой вниз, упала на землю.

Отец стремительно, в несколько прыжков, подлетел к дочери; подхватил её на руки и понёсся к выходу ВДНХ. В его разгорячённом мозгу, как в калейдоскопе, мысли сменяли одна другую с невероятной быстротой:

«Неужели всё кончено? Всё рухнуло в какую-то минуту. Ребёнок на всю жизнь останется теперь калекой – будет мучиться головными болями. А может быть, и отстанет в развитии? Как же я раньше не понимал, что надо ценить те дни и годы жизни, когда все здоровы и веселы. Ведь заниматься с ребёнком – это великое счастье! А я отмахивался от дочери, как от назойливой мухи. Зачем теперь мне диссертация, если я не уберёг ребёнка? Что же мне делать? Наверное, надо везти её сразу к врачу? Или лучше домой?»

– Папа, я хочу на ножки. Хочу мороженое, – вдруг сказала Леночка, слегка всхлипывая.

– Конечно, малыш, конечно! Какое же ты хочешь – эскимо или в стаканчике? Сливочное или фруктовое? Я тебе лучше куплю и то и другое!

Дмитрий Викторович не верил своему счастью. Не верил, что всё обошлось. Он смотрел на дочку сияющими глазами, и у него навернулись слёзы…

– Папа, ты почему плачешь? Ты за меня испугался, да?

– Как ты себя чувствуешь, Ленулька? Наверное, головка болит? Почему же ты отпустила руки, когда я тебя окликнул?

– Я не знаю. Просто я сказала мальчишке, что не боюсь забраться на самый верх. Он мне не поверил. Вот я и полезла…

– Ну ладно, ладно… Радость моя, солнышко моё!

Он с беспредельной любовью и нежностью смотрел сейчас на дочку, которая деловито доставала палочкой мороженое из стаканчика и думал, что уж теперь он будет относиться к Леночке совсем иначе, чем прежде. Игры и прогулки с ней будут для него не бременем, а удовольствием.

Тысячу раз он мысленно благодарил жену, которая надела дочке под капюшон вязаную шапочку. Ведь это предотвратило возможную травму. «А я-то, осёл, всегда ругал Олю за то, что она кутает ребёнка!» – вспомнилось ему.

Теперь, ощутив новый прилив сил и энергии, он был твёрдо убеждён, что если и не успеет хорошо подготовиться к докладу на кафедре, то оставшееся до защиты время он всё-таки сумеет спланировать так, чтобы всё успевать делать без ненужных авралов. А главное – для него, начиная с сегодняшнего дня, будет естественной потребностью чаще общаться с ребёнком, отдавая Леночке всё тепло своей души. Да и как может быть иначе, когда у него такая дружная и счастливая семья!

Ольга Дмитриевна встречала их как всегда у подъезда. И когда она спросила, почему они сегодня оба такие необычайно весёлые, отец и дочь улыбнулись друг другу и почти в один голос ответили:

– Просто так!!!

55. Жизненный анализ начальника

Юрий Петрович сидит в своём кабинете и пытается снова и снова переосмыслить намёк директора завода насчёт отдыха.

«Да, этот разговор никак нельзя было истолковать иначе, как проводы на пенсию. Правда, не только меня. Аналогичные собеседования были и с другими начальниками. Ну хотя бы ещё пару-тройку лет дали поработать. А то ведь только обмыли юбилей, и сразу же на ковёр… Неужто за сорок лет работы на заводе я не заслужил большего к себе уважения?»

Перед ним сейчас медленно проходили все картины его жизни. Он мысленно разделил её на десятилетние отрезки и с помощью системы «плюс-минус» пытался определить, удачно ли прожита жизнь…

«До десяти лет – очевидный минус. Отец – пьяница. Мать развелась с ним, когда мне было восемь лет. Учился я тогда неважно. Здоровьем тоже похвалиться особо не мог…

До 20 лет, видимо, плюс. Закончил семь классов, затем техникум и поступил в МЭИ, как и мечтал…

До 30 – очередной плюс. Окончил институт, аспирантуру, подготовил к защите кандидатскую диссертацию. Назначили сначала начальником конструкторской бригады, затем – начальником отдела.

До 40 – затрудняюсь ставить плюс или минус. Жизнь протекала с переменным успехом. После отдела главного метролога возглавлял один из самых крупных и важных отделов завода – отдел главного конструктора. Женился по любви, но счастье продолжалось недолго. У нас не было детей, и жена считала меня виновником этого. А потому от меня сбежала. Правда, перед этим мы усыновили трёхлетнего мальчика из детдома…

До 50 лет – явный минус. На работе вроде бы всё хорошо. Однако не выполнил ни одной из своих задач: забросил работу над докторской диссертацией; меня не выдвинули на Государственную премию; приёмный ребёнок оказался умственно отсталым…

И наконец, до шестидесяти лет. На работе до последнего разговора с директором вроде бы всё шло нормально. Безответно влюбился в молодую женщину. Ребёнок – уже инвалид второй группы. Если бы не помощь моей сестры, совсем не знал бы, что с ним делать! Стало быть, по последнему этапу – тоже минус…

Общий вывод: жизнь, можно сказать, прошла мимо, а я есть не кто иной, как просто пожилой неудачник…»

Юрий Петрович подошёл к зеркалу и некоторое время внимательно изучал своё отражение, как будто увидел его впервые. Затем печально покачал головой и горестно вздохнул, после чего махнул рукой и начал закрывать свой кабинет…

56. Похоронили…

Уже начали сгущаться сумерки, когда Виктор Парамонович с сыном уходили с кладбища.

– Да, похоронил я своего бывшего шефа и сам как бы осиротел, – задумчиво произнёс отец. – Ведь Юрий Петрович не только мне, но и тебе, Дима, успел в чём-то помочь. Не правда ли? Неугомонная была натура. И недели не прожил после проводов на пенсию.

– Руководитель он, действительно, был стоящий. Работу между сотрудниками распределял мастерски. Дирижёр, да и только! Но ведь и тебе, папа, и Копылову работать с ним было ой как нелегко?!

– Зато мы прошли его суровую школу и закалились. А будь он помягче, ещё не известно, что бы из нас вышло. Согласен со мной?

– Ну что ж, видимо, ты прав. Как там поёт Булат Окуджава? «Всё правильно, всё справедливо…»

– Мне часто, Дима, вспоминаются слова покойного: «В каждом деле при решении какой-то сложной задачи обязательно должен быть свой сумасшедший, в хорошем смысле этого слова, который не находил бы себе покоя, пока поставленная задача не будет решена. Если у такого фанатика что-то не клеится, то он не спит ночами; злится, когда его отвлекают от работы и готов вспылить по самому ничтожному поводу. Он предлагает целую кучу, на первый взгляд, бредовых идей – в надежде, что хоть одна из них окажется гениальной. Он рискует и терпит одну неудачу за другой, но это его распаляет ещё больше и призывает к новым действиям. И я считаю, что таких фанатов у меня в отделе как минимум двое: это ты, Виктор, и Копылов… Вы являетесь генераторами идей и сами же их реализуете, причём не раскисаете в случае неудачи. Другими словами, я – ваш дирижёр, а вы мои главные музыканты-исполнители. Остальные же сотрудники – только ваши ассистенты. Иногда блестящие по качеству исполнения, как, например, Романова, но всё-таки ассистенты. И не больше… Вспомни, когда не пошла наша система терморегулирования. Сроки горят, все в панике и не знают, что делать. Я вызвал тебя и Копылова. И сказал только, что если мы не пустим эту систему, то можно закрывать нашу лавочку… И мы все мобилизовались! Все переругались, ходили с воспалёнными от бессонницы глазами. Даже спали у меня в кабинете. Но всё же нашли выход, хотя от прежней схемы запуска установки почти ничего не осталось. А ещё через неделю, когда лихорадка прошла, оформили сразу три заявки на изобретения и на все, в итоге, получили положительные решения и Института патентной экспертизы. Вот это была настоящая работа!»

– Но ведь Юрий Петрович при всём этом лишь присутствовал, а вкалывали по-чёрному двое: ты и Копылов, – возразил Дмитрий. – Почему же ты и начальнику ставишь в заслугу эту работу?

– На то он и НАЧАЛЬНИК! – отпарировал отец. – Ему и не нужно было тогда, как ты выражаешься, по-чёрному вкалывать. А вот когда меня перевели на повышение, и Юра Копылов ушёл из нашего отдела, то, оставшись без этих самых «сумасшедших», он готов был пустить себе пулю в лоб. Это, вне всякого сомнения, был самый тяжёлый период за всё время, пока он был начальником…