Бег на тонких ногах

Бег на тонких ногах
Вадим Савицкий

Modern Prose (Flauberium)
Андрей – блудный сын, покинувший отчий дом ради познания жизни, – попадает в Брюссель. Европейские ценности привлекают его своим гуманизмом. Но, оказавшись в шкуре иммигранта, он обнаруживает, что декларация и реальное воплощение этих ценностей имеют мало общего. Европейский конформизм побеждает европейское гостеприимство, что вполне понятно. Но удивительно другое: человечность, сострадание, гуманитарная помощь, о которых так много говорится с высоких европейских трибун, порой оказываются фетишами, не имеющими ничего общего с реальностью, для иммигрантов, и редкостью – для самих европейских граждан. Любовь удерживает героя от возвращения домой…

Вадим Савицкий

Бег на тонких ногах

© В. Савицкий, текст, 2022

© Н. Ямщикова, иллюстрация на обложке, 2022

© А. Кудрявцев, дизайн обложки, 2022

© ООО «Флобериум», 2022

© RUGRAM, 2022

Глава первая

Первый день в Брюсселе

Я шёл быстрым шагом, не катил, а нёс чемодан. Утреннее бегство из марокканского отеля, проявленные при этом предприимчивость и решимость придали мне новых сил. Улицы расширялись, изгибались, сменяли одна другую и приобрели наконец благообразный вид европейской столицы. Разномастный людской поток увеличивался, а вместе с ним – моё беспокойство. Я остановился и опустил чемодан на тротуар. Над небольшой дверной аркой нависал матерчатый полукупол изумрудного цвета с тиснением золотыми буквами: «H?tel des Colonies». Я нащупал в потайном кармане джинсовой куртки бумажник и паспорт.

Сгорбленный старик с пергаментным лицом, в шляпе и с маленькой собачкой на поводке, задержав шаг, принялся открыто и настойчиво разглядывать меня. Я отвернулся. Старик сказал по-французски:

– Писающий мальчик вас непременно разочарует. Он совсем маленький, а внизу не убранное собачье дерьмо.

Мне ничего не оставалось, как ответить на это замечание немой, натянутой улыбкой.

Двери отеля распахнулись и выпустили наружу стройную светловолосую девушку в замшевой куртке. Она стояла у входа, нервно всматриваясь в проезжающие мимо автомобили. Весь её силуэт излучал тёплый янтарный свет: шлейф золотисто-льняных волос, спадающих на ровные плечи, бело-матовая кожа, светлые джинсы. Упорный взгляд голубых глаз, буравящий пространство перед отелем, мимолётно задержался на моём лице. Черный «мерседес» затормозил возле входа. Девушка сделала несколько шагов вперед. Дверца автомобиля распахнулась. Но незнакомка не села в машину, а вела переговоры, опираясь на дверцу. Беседа шла на русском языке, я почти не различал слов, заглушаемых ветром и уличным шумом. Послышался русский мат с грузинским акцентом, и девушка с размаху захлопнула дверцу. Автомобиль рванул с места. Девушка прокричала тонким, визгливым голосом пару грязных ругательств и даже успела наотмашь стукнуть по пыльной крыше «мерседеса». Обернувшись в мою сторону, с видимым смущением улыбнулась и спросила:

– Est-се que tout va bien, mon petit?[1 - С тобой все хорошо, мой мальчик? (франц.)]

Девушка выглядела лишь на несколько лет старше меня. Судя по выражению миловидного лица, её можно было причислить к тем дочкам, которые силой своего обаяния убеждают родителей предоставить им ничем не ограниченную свободу. У нее оказался необычайно тонкий, певучий голос.

– Я ищу отель, не больше пятидесяти евро за ночь, – ответил я на одном дыхании по-русски.

– Турист, что ли? А где маму и папу потерял? – Девушка прищурилась, окинула меня взглядом с головы до ног и задумалась, как бы пытаясь вспомнить что-то важное. Затем подошла ко мне, коснулась пальцами рукава куртки и серьезно сказала: – Ладно, пойдем, устрою тебе проживание. Я знакома с хозяином этого заведения.

В просторном холле небольшого отеля, залитом ярким светом роскошной люстры с изумрудными подвесками, я с облегчением вздохнул и, поставив чемодан, устало опустился в глубокое кресло.

* * *

Польский автобус приткнулся носом к тротуару возле центрального вокзала. Я не спал ни минуты в течение суток. Множество путаных мыслей, пустых страхов и мечтаний пронеслись в голове за эти дорожные часы. И вот теперь, коротко подстриженный, с маленьким чемоданом на колёсиках, я смиренно стоял в узком автобусном проходе между двумя поляками. Тот, что был сзади – рыжеволосый, потный, пузатый, – толкал меня в спину легкими ударами наплечной сумки. Во время поездки он сидел рядом со мной, большей частью спал и изредка смотрел в окно. В начале пути поляк пытался заговорить со мной по-русски. Мои короткие ответы успешно убили беседу в самом зародыше. Когда двери автобуса распахнулись, я бросил взгляд на водителя – пожилого мужчину в кепке и рубашке в клетку – и легко спрыгнул на гладкий асфальт с тёмными пятнами от раздавленных жвачек. Мой чемодан был уложен заботливыми руками мамы. Тонкий слой рубашек, джинсы, зубная щётка, электрическая бритва – все эти вещи пахли домом и покоем. Чемодан приобрёл для меня за время пути преувеличенно большое значение. Поверх одежды, придавленная крышкой, лежала тетрадь в мягкой жёлтой обложке. Ведение дневника на родном языке за границей представлялось мне успокоительным и полезным занятием.

Гулкое здание вокзала наполнял разреженный липкий воздух. Опиравшийся на мраморные колонны высокий купол был усеян белыми блюдцами ламп. Босоногий парень с коричневым лицом и волнистыми черными волосами сидел на ступеньке в позе йога. Голова его свисала вниз, и можно было подумать, что он читает газету, на которой сидит. Возле одной из колонн, играя желваками под небритыми щеками, стоял потрепанный мужчина в спортивных штанах. Ни одна жилка на моём лице не дрогнула, когда я проходил мимо него. Выглядел я теперь совсем не так, как прежде: сильно исхудал и был очень коротко подстрижен. Я был горд собой. Собственная дерзость сохранила мне половину платы за визу. Другую половину оплатила моя тётя в одиозном миграционном агентстве.

Выйдя из открытых дверей вокзала «Брюссель Централь», я не мог отыскать нужной улицы и в растерянности ходил по внешнему периметру здания вокзала. Прохладный утренний воздух забирался под джинсовую куртку. На вокзале, очевидно, имелось несколько входов. Я боялся заблудиться в больших чужих городах – это был один из тех необъяснимых страхов, которым нередко подвержены даже молодые и сильные люди. Оставив поиски отеля, рекомендованного родной тётей, я свернул направо на первом перекрёстке. На присмиревшей заброшенной улице заметил вывеску отеля и, не задумываясь, толкнул дверь.

– Добро пожаловать в отель три звезды «Этуаль Д’Ориан», – с воодушевлением произнес по-французски (правда, с ярко выраженным арабским акцентом) низкорослый черноволосый мужчина и, вскинув руки над головой, направился мне навстречу.

Одновременно, кто-то толкнул меня в спину: ватага цыганских детей мал мала меньше шумно вбежала в маленький холл.

– Дверь закройте! – прикрикнул на них мужчина.

Но дети не обратили никакого внимания на его приказ и побежали вверх по лестнице. Я хотел было закрыть дверь, но не успел: в отель уже входили взрослые цыгане, по всей видимости, родители детей.

– Пятьдесят евро за ночь, с завтраком. Четвёртая ночь бесплатно при оплате трёх ночей. Вы поляк?

Цыганское семейство поднималось по узкой лестнице. От топота бегущих уже по второму этажу детей, казалось, вот-вот обвалится потолок.

– Нет, я русский, а вы марокканец?

– Да. Но советую вам никогда больше не спрашивать у смуглых людей об их происхождении. Люди здесь очень обидчивые. Сами иногда не знают, на что обижаются.

Хозяин отеля посмотрел на меня печальными глазами и похлопал по плечу. Я тут же проникся симпатией к этому человеку, в глубине души уже будучи готовым принять его условия.

– В отеле проживает несколько многодетных семей беженцев различного происхождения. Вы без чемодана?

– Чемодан на вокзале в камере хранения. Я не знал, как быстро удастся найти подходящий отель.

Марокканец пригласил меня продолжить разговор в баре. Бар с дюжиной деревянных столиков находился в подвальном помещении, вечером он служил рестораном, а утром – буфетом. Прошло совсем немного времени, и я уже знал, что мой собеседник недавно развёлся со своей бельгийской супругой, редко видится с сыновьями и вынужден сдавать отель беженцам, присылаемым федеральным агентством. Совсем другое дело, такой постоялец, как я. Марокканец снова похлопал меня по плечу и отрывисто рассмеялся.

* * *

Моя подруга без труда договорилась о бесплатном проживании в двухместном номере. Когда мы поднимались по ступенькам, она обернулась и сказала:

– Меня зовут Алла.

– Андрей, – ответил я.

Мне понравилась широкая лестница, облитая белыми пятнами света, номер с высоким окном и множеством больших и маленьких светильников. Мне безоговорочно понравилась Алла. Её тонкие алые губы на бледном лице, распахнутые неподвижные глаза, их холодно-искристое свечение – всё это показалось давно знакомым и таким желанным. Все объекты моих влюбленностей, начиная с молодых воспитательниц в детском саду, у которых я обожал сидеть на коленях, имели такие же глаза и губы.

Когда я захлопнул за собой дверь номера, Алла внимательно посмотрела на меня и сказала с усмешкой:

– Ну, что же ты, малыш, решаешься пригласить меня к себе в номер, а сам краснеешь и немеешь. Или, может, я ошиблась и не нравлюсь тебе?

– Нет, не ошиблась. – Я посмотрел ей прямо в лицо. Томное, прелестное лицо. Немного бледное и ничего, кроме лёгкой усталости, не выражающее.

– Ты просто на удивление робок, – произнесла Алла и прижалась ко мне, укладывая поудобнее свое гибкое, упругое тело в мои терпеливые объятия.

Я вдыхал цитрусово-горький запах колких льняных волос. Её ладони нежно и настойчиво гладили мой затылок. Она не произнесла больше ни слова. Я не слышал больше её певуче вульгарного голоса, только вздохи, при помощи которых она то приближала, то отдаляла наши последние содрогания.

Проснувшись на следующее утро, я ощутил упоительную, звенящую радость, разлитую по всему телу. Алла бесшумно встала с кровати и босиком засеменила по паркету в ванную. Узкие лодыжки, тонкая талия, белые ягодицы, ровные лопатки, широкие, соразмерные плечи и бёдра.

Через шторы в комнату пробивался яркий солнечный лучик. Алла щелкнула замком розового чемодана (внесенного в номер, очевидно, до моего пробуждения) и принялась доставать и развешивать свою одежду в стенном шкафу. Сама она была только в белом пуловере и черных капроновых колготках. Алла, скорее всего, сознательно не спешила надеть юбку или брюки. Я принял это за знак простодушного дружелюбия. И непроизвольно снова провалился в сон, словно пытаясь зачерпнуть последнюю его сладость, оставшуюся на самом донышке.