Оценить:
 Рейтинг: 0

Тутытита

Год написания книги
2021
Теги
1 2 3 4 5 ... 9 >>
На страницу:
1 из 9
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
Тутытита
Вадим Сургучев

Вторая книга питерского автора состоит из двух повестей. В первой раскрывается суть работы фирм России начала века изнутри. Коммерчески незрелым душам – а это, в общем, включая автора, практически все – читать не рекомендовано.

Вторая повесть о любимом городе детства. О том, из чего город вырос и кем стал. Южная Венеция, одним словом, столица Казахстана.

Вадим Сургучев

Тутытита (сборник)

© Сургучев В., текст, 2021.

© «Геликон Плюс», макет, 2021.

Надысь

Записки менеджера России

Есть книги, которые учат, как правильно продавать. Выбросьте их в лужу.

Всё на самом деле бывает у нас так, как я написал ниже. Или не я. Или не писал. Или не бывает. Я не знаю точно. Ведь известно, что хороший менеджер должен уметь приукрасить. Я бы добавил, что отличный – должен уметь соврать. Непревзойдённый – уметь соврать так, что окружающие этого не поймут. А гениальный и сам точно не знает, что из сказанного им правда, а что нет.

Про себя скажу, что не знаю, какой я менеджер. И менеджер ли.

1. Записки медицинского менеджера

Лирическое:

Выход из отношений равносилен выходу из запоя. И чем дольше ты «бухал» человека, тем труднее будет выход. Главное – не начать опохмеляться воспоминаниями и не забыть, что в магазине «Азбука вкуса» ещё полно красивых бутылок.

После армии хорошо.

Хочешь, дыши полной грудью, насвистывая тяжёлый рок прокуренными лёгкими, а хочешь – пинай собачьи кучи. Уже никто не пошутит про маму, и некому теперь дышать в затылок перегаром в строю.

Потому что нет никакого строя, нет начальников и нет солдат, нет ничего, что позволяло бы кому-то считать себя умнее только лишь потому, что у него больше выслуга, – так мне казалось, когда первый месяц по приезде в Питер я ходил и пинал собачьи кучи у себя в Озерках.

Прописался я быстро, месяца за три. Без прописки ж никуда. Все три месяца изучал газетные предложения о работе. Вариантов тьма, один краше другого, от этого меня раза три посещала эйфория, которую я тщательно унимал водкой. Последний раз, когда уже наконец прописался, унимал с особой тщательностью – дня четыре. С трудом решил, что хватит, уже унял, и натолкнулся на заманчивое, как мне показалось, объявление в газете. В нём предлагалось за очень неплохие деньги что-то рекламировать, проводить семинары, встречи и продавать. Что продавать – мне было всё равно, я побрился и поехал по указанному адресу.

Там, куда приехал, где-то среди промышленной зоны на юге Питера, стоял ангар. Я туда бодро вошёл, и мне сразу сказали, что такой хороший человек, ещё совсем тёплый офицер, организованный и дисциплинированный, им очень нужен. Мне показали старшего – мужика чуть повыше меня и сказали, чтобы я завтра к восьми был у них в ангаре, который они назвали офисом. Ушёл я довольный, а когда обернулся – мне доверительно улыбались в дверной проём ангара несколько человек.

По моим подсчётам выходило, что за неделю работы в этой фирме я мог бы получить денег столько, сколько на своей службе за несколько месяцев. И это ещё не предел – так объяснили. Ну, предел – я же себя знаю – я сразу вычеркнул. Уж что-что, а лекции и семинары – это вот прям моё. Прям по мне. По всем подсчётам у меня выходило ого-го сколько денег. И где-то в углу мыслей уже замаячил состоятельный человек. Я. Такое большое количество денег я, будучи человеком рачительным, решил попусту не тратить, а откладывать на машину, ну или на чёрный день. Что, в принципе, одно и то же.

Чем именно занимаются сотрудники этой конторы, я узнал на следующий день. У ворот ангара, куда я приехал без опозданий, постороннего запаха и в костюме, старший, с ним ещё двое и я погрузились в машину и поехали. По пути все шутили, но ни слова не говорили о работе. Приехали в Гатчину, пригород Питера, остановились, вылезли. Старший сказал:

– Сегодня окучиваем вон тот квартал, этот не трогаем, тут мы работали вчера.

Слово «окучиваем» мне показалось по-армейски родным, но от него веяло чем-то недобрым. Это предчувствие недоброго я решительно от себя прогнал. Так как ну уж слишком много денег мысленно отложил на чёрный день.

Меня прикрепили к одному из сотрудников, самому молодому и болтливому, и сказали, чтобы ходил с ним, слушал, запоминал, потому что скоро буду работать – так сказали – самостоятельно.

Из багажника машины взяли каждый по несколько небольших коробок и разошлись в разные стороны.

Первый подъезд, в который мы вошли, пах кислой капустой и мочой. Молодой звонил сразу во все квартиры этажа, представлялся работником собеса, узнавал, есть ли пенсионеры в квартире, так как собес проводит благотворительную акцию и предлагает всем старикам очень хорошие медицинские товары. Если старики слушали одобрительно, он приглашал их через пять минут во двор дома на презентацию этих замечательных препаратов, которые только сейчас, только у него и никогда больше, потому что желающих много, а выделено мало. Так прошли все пять этажей. Стремительность, с которой действовал мой напарник, меня слегка тревожила. Справлюсь ли я так же умело, как он? Иных тревог пока не было.

Через пять минут, старики и старушки, примерно человек пятнадцать, у подъезда уже внимательно слушали моего молодого коллегу. Я же стоял в сторонке и, как было указано, слушал, стараясь всё запомнить.

Выяснилось, что продавали мы специальные накладные бинты, которые жёстко крепились на теле человека, и после того как их наденешь, обязательно увидишь солнце – они распрямляли спину и гнули позвоночный столб куда положено. Сотни довольных приобретением пожилых людей – по словам молодого – уже остались в его прошлом, обретя наконец своё будущее, радость и желание жить весело. Эта новейшая финская разработка стоила всего каких-то полторы тысячи рублей, в то время как в аптеках – целых пять, а разницу, мол, собес мужественно покрыл своим телом – программа такая, наша страна проявляет безусловную заботу о пожилых людях.

Три старушки заинтересовались финской продукцией и сказали, что купят. Молодой записал номера их квартир и пошёл в первую. Был тёплый май третьего года нового тысячелетия, хороший, уютный май, и я почувствовал, что мне очень нужно подышать плотным от запахов травы воздухом, а потому в квартиру с напарником не пошёл.

Тот вышел из подъезда через пятнадцать минут, отдышался и сказал, что устал им всё объяснять, но спасибо им – продал три комплекта этой хрени, цена которой на самом деле рублей двести и делается которая гастарбайтерами в Колпине. Ещё сказал, что норму свою – тысячу рублей – на сегодня уже выполнил, но денег много не бывает и он постарается продать ещё штук пять-десять.

Я ответил, что уже чувствую, что готов работать самостоятельно, тогда мне показали на соседний дом – там, мол, работай.

Я медленно пошёл в сторону указанного дома, завернул за него и чуть не бегом побежал к остановке маршрутного такси. Через час уже был в Озерках, ходил во дворе и задумчиво ворошил носком туфли собачьи кучи. Они не пахли.

В тот вечер я долго спорил с водкой, кто сильней. Я проиграл. Причём так уверенно, что два дня не имел связной речи и пах той самой собачьей кучей.

2. Офицеры

Ещё лирическое:

Я уверен в том, что любимых людей надо принимать дозировано, словно сильнодействующий наркотик. У меня, например, в плеере никогда нет самых любимых песен. Я переживаю о том, что заслушаю их до нотных дыр.

Офицеры девяностых – особая каста. До революции офицеры были «не извольте беспокоиться», «барон, я вызываю вас на дуэль» и «я вам не позволю». В революцию они били белых в одних на всю дивизию кожаных красных штанах и пели «Интернационал». В тридцатые они поменяли будёновки на фуражки с параллельным земле козырьком, а прямой в горизонт взгляд их часто выдавал ожидание скорого ареста непонятно за что. Офицеры войны – герои, хлебнули лиха полную лохань. После войны, лет сорок, офицеры лишь вяло меняли форму, иногда выстреливая в космос Карибским кризисом или бунтующим Саблиным. Офицеры девяностых – это вам не здесь, скажу я вам. Это нет денег, нет квартир, нет сигарет, горячей воды, отопления, нечего есть и нет завтра. Офицеры девяностых – это из пятнадцати лодок дивизии только полторы могут выйти в море. То есть полноценно – лишь одна, а другую вытолкнут из бухты грязным буксиром, она там делает круг почёта и возвращается. Много ль наездишь, если часть винта кто-то отпилил. Офицер девяностых – это его полудохлые молодые матросы, которых лейтенанту нечем кормить, да и сам он такая же дохлятина. Офицер девяностых – это часто стакан спирта вместо обеда. Потому что обеда нет, а спирт есть. Дёрнул – и будто поел.

Я был офицером девяностых, и генералом в этой армии я не стал. Впрочем, и не старался. Да и не смог бы, так как известно, что у генералов есть свои дети. Папка мой был бульдозеристом в Рязанской глухомани, посему я уволился со службы капитаном третьего ранга, или, по-сухопутному, в звании майора.

Из всех заслуг имелись лишь пара медалей да маленькая пенсия, которой едва хватало на неделю совсем не барской жизни. Вот и все заслуги. Впрочем, уныния не было от рождения, а новая гражданская жизнь с едва зародившимся буржуазным прищуром хитрых её глаз ещё и давала надежды. Не ясно, впрочем, какие именно, у меня на этот счёт в голове имелся непроходящий туман. Но то, что было раньше, на флоте, никаких надежд на хорошее не давало вовсе. Поэтому я смело, с задором уволился по окончании очередного контракта.

Я многое умел – так казалось. Например, организовать что-то, у чего раньше не имелось организации. Или написать какой-то план. Или наорать в мороз песню. Ну или убедить нерадивого разгильдяя в том, что он такой и есть и спорить тут не о чем. Всё это на флоте я делал много раз, по кругу, по квадрату, взад-вперёд и обратно. А больше ничего. Но думал, что если этого всего умения и не сверх меры, то уж точно – достаточно. Подписал все бумаги и дал дёру в Питер. В другую, заманчивую, так казалось, жизнь.

3. Папка

Абсолютно лирическое:

В этой генной инженерии
Верховодит странный кто-то:
Бывают бабы – незабвенные,
Но с попами от бегемотов.

Кстати, об отце. Который бульдозерист.

Папка красавчик был, блюл себя, подолгу брил своё красное лицо, разглядывал морщинки часами.

Это когда трезвый.

Когда не очень, то свой имидж отличного папы и прекрасного мужа он ограничивал тем, что никогда не ходил в магазин за пойлом. Посылал друзей, с которыми зависал, а если их не было, то маму. Потом храпел, а после вставал, и мама подчинялась единственному в таком состоянии для папы слову с этим лингвистическим чудом – мягким брежневским «г»: «Сбегай!»

1 2 3 4 5 ... 9 >>
На страницу:
1 из 9

Другие электронные книги автора Вадим Сургучев