Под куполом ночи останется шелест шагов».
С кого-то же можно спросить
за несчастное счастье? —Не надо!
Пусты небеса. Просто некому там на вопрос отвечать.
Безмолвие. Ни дуновения в веточках ветхого сада,
Сургуч раскалённой тоски на губах и твердеет печать.
10.
Переливаясь, будто каменный фонтан,
Горючей массой обомлевшего покоя,
Июньский облик дня, вот здесь, везде, вон там —
Свершает вычурность старинного покроя.
Стеснённый строем «марширующихся» толп,
Ты есть, мой дорогой приют комедиантов,
Восставшей грусти придорожный столб,
Глоток росы для пересохших горл атлантов, —
Наш, притулившийся к заре клочок чудес —
В глубинах страстной отрешённости найдёте:
И, задыхаясь в смертный час, в сознанье без,
Вдруг, тёплая, как кровь в разбившемся полёте, —
Предстанет тайна грандиозной простоты:
Заглохших миллиарды душ не ждут на небе!
Церковников многопудовые кресты
И слизь безумия в расплывшейся амебе…
Есть только рукотворный сад. Наш, чей-то, твой.
Для каждого, кто сердцем против – жизни этой!
Там шелестят ещё не сброшенной листвой
Две яблони, на смерть сроднившихся с планетой.
Там тени прошлого и света полумрак,
Там живы все, кого ещё не схоронили.
Там гуттаперчевый таится враг
И страх из плюша с лёгкостью ванили.
Ну, здравствуй царство рукодельное моё,
Пусть никогда, пусть человечества не будет!
Взахлёб допьём наплаканное бытиё
И будет с нас! Сад нас, затеяв сон, не будит.
-На все четыре сразу стороны, вперёд,
Пространства общего посмертного не ждите!
Сегодня тайной поделиться мой черёд
О том, как насмерть кормит сладостью кондитер!
В саду времён тоска травою заросла:
Где бой часов, где тяжесть стрелок циферблата!
Бокал с дождём. Послышалась, как всплеск весла,
Жизнь лёгкая, предчувствием богата.
P.S.
Наш сон с раскрытыми глазами ароматен.
Шафрана шлейф, прибоя ширь, тень лани, лени луговой,
Сад, ветер, кронами качнул, как будто головой городовой;
Москва-река, впадая в море сна Невой,
Полным-полна согретых сердцем пятен.
Как быстро счастье промелькнуло по дорожке,