Зюзя. Книга первая

– Решать ты. Там кричать дети, больно. – словно пригвоздила по живому она меня этой новостью.

Знаю, что дурак. Знаю, что совершаю несусветную глупость. Знаю, что могу… даже не могу, а точно пожалею не один раз о своём решении.

– Идём. Показывай путь.

Ушастая резко подскочила и исчезла в темноте. Я выбрался из укрытия, резво двинул за ней и сразу потерялся в темноте. Нет, так не пойдёт. Тихим свистом подозвав Зюзю обратно, одел ей ошейник, пристегнул поводок и только тогда, словно слепой, идущий за своим поводырём, зашагал в ночь.

Шли по старой дороге. Через минут пятнадцать доберман неожиданно попросила отпустить её вперёд, чтобы осмотреться. Так и сделал, оставшись в практически полной темноте. Кроны деревьев, растущих вдоль обочин, загораживали слабенький лунный свет. Было страшно, жутко торчать тут в полном одиночестве. Воображение без остановки рисовало картины одна страшнее другой, всплыли все мои ночные кошмары. Но, к счастью, ничего не случилось. Через несколько минут, показавшихся вечностью, спутница вернулась в сильной задумчивости. Она тяжело вздыхала, опустив голову, и словно чувствовала себя виноватой в чём-то. Наконец, словно что-то для себя решив, заговорила:

– Там дом люди. Все мёртвые. В дом я не ходить, но там пахнуть много кровь. И пахнуть другие. Волки и… я не знать. Можно ходить туда. Не опасно.

Меня сразу насторожило то, что она ни словом не обмолвилась о детях. Ошиблась? Очень хотелось в это верить. Неожиданно я разозлился на себя. Чего расселся? Она говорит, что уже не опасно. Так может хоть кто-то ещё живой есть? Спешить надо.

– Куда? – уже на бегу прорычал я и Зюзя моментально присоединилась, показывая направление. В этот раз обошёлся без поводка, хотя и не понимаю, как.

Демонстрировать чудеса выносливости в беге не пришлось. Метров через триста дорога вывела к добротному забору, высота которого терялась во мгле. Тут же была видна и приоткрытая калитка. На всякий случай приготовив ружьё к стрельбе, я шагнул внутрь.

… Города. Я ненавижу города. И изо всех сил стараюсь не вспоминать даже о самом факте их существования, всячески вытравливая из воспоминаний всё, что связано с этими погибшими оплотами людской цивилизации. Прокладывая маршрут, всегда предпочитаю заложить крюк, лишь бы не появляться даже на окраинах. Понимаю, что это нерационально, но поделать с собой ничего не могу.

Дело не в том, что там, среди обшарпанных, разрушающихся зданий, ещё остались люди. По рассказам – это всякий сброд, называемый «мусорщики». Якобы там собрались все, кто не желает в поте лица своего добывать пропитание честным деревенским трудом и вообще, не склонные ни к какому созиданию двуногие особи. Живут тем, что планомерно обшаривают пустые квартиры, выискивая запасы круп, пуская мебель на дрова, попросту паразитируя на осколках былого. Уверен, что и человечиной не брезгуют, но это не показатель. Ей сейчас почти нигде не брезгуют.

И не в том, что мёртвые многоэтажки, смотрящие в небо гнилыми серыми зубами прошлого, и воющий в разбитых окнах ветер навевают тоску и уныние. Наоборот – заскучать не дадут. Они сделают каждый твой шаг смертельно опасным – среди них невозможно хоть сколь-нибудь контролировать окружающее пространство, остаётся лишь быть мишенью. Нельзя понять, что творится над твоей головой; справа и слева – любой привычный тебе звук заглушает шум разрухи: скрипнувшие где-то от сквозняка двери, потрескивание креплений оторвавшейся от времени вывески, абсолютно непонятные множественные стуки, лязги, посвистывания.

Дело в трупах. Когда эпидемия только началась и человечество стремилось всеми силами сохранить привычный уклад жизни, покойных традиционно везли в морги. Но места там закончились практически мгновенно. Тогда, по распоряжению гражданских администраций, для хранения тел по пути к местам захоронений, было решено использовать промышленные холодильники, в которых раньше держали рыбу, мясо и прочие продукты низкотемпературного хранения. Но и их хватило ненадолго. Нет, не заполнились по самое некуда – закончились те, кто собирал умерших по безумным городам. Они ведь тоже были живые люди и также болели и умирали.

Отбросив условности, остававшиеся в живых начали складировать своих мертвецов штабелями прямо во дворах многоэтажек, устраивая по мере наполнения погребальные костры. Многих спалили, многих нет – просто некому было совершить последний обряд. Гниющие трупы огромными кучами лежали практически везде, издавая зловонный смрад и привлекая всевозможных падальщиков.

Мне довелось в самом начале моей дороги зайти в один из бывших областных центров. Всюду кости, черепа, игрушки. Именно игрушки пробрали меня до дрожи в коленках. Даже когда всё рушилось на глазах, детям старались в последний путь положить в ручки любимого мишку или зайку, словно в загробной жизни они им могли пригодиться. Помню, как стоял перед выбеленной солнцем и ветром, практически растащенной горой останков, и, не отрывая взгляда, смотрел на то, что когда-то было детской головкой и лежащий рядом маленький, ржавый грузовичок без колеса.

Да, я привык к смерти, к трупам, к осознанию того, что каждый день может быть последним. Но вот к запросто валяющимся по улицам мёртвым детям привыкать не хочу. Странность это или чудачество – я не знаю, однако с тех пор в города не суюсь, да и нет теперь городов – могильники одни…

От реалий жизни не убежишь. Первое, что я увидел, войдя во двор, при слабом свете от висящей тут же, у ворот, лампы со свечой – труп ребёнка, обильно залитый свежей кровью. Присмотрелся – и мне стало дурно. Это был мальчик лет семи. На месте горла зияла огромная рваная рана, на руках отсутствовали клочья мяса, обнажая кости в сразу в нескольких местах. Его, судя по кровавому следу, явно выволокли из двухэтажного, с узенькими окнами, дома.

Бешено заколотило в груди сердце, в висках стучали молоточки, наполняя окружающий мир ватной тишиной, дыхание спёрло. С трудом оторвав взгляд от мёртвого, я взял лампу-фонарь и позвал Зюзю. Ей явно не хотелось заходить – пришлось настоять.

– Идём вместе. Осматриваем всё и всех. Если учуешь выживших – сразу говори, попробуем спасти.

… Люди умерли во время ужина. На добром, на совесть сделанном из тяжёлого дуба столе, стояла неизвестно как уцелевшая и ещё парившая ароматом свежести тёплая супница с похлёбкой. А вокруг, среди раскиданных мисок, ложек, потёков еды и затоптанных ломтей хлеба, в собственной крови лежали люди. Все в каких-то ломаных, противоестественных позах. Мужчина в возрасте, две женщины помоложе и две девушки лет по семнадцать. Даже при слабом свете свечи в лампе было видно, что у всех покойников были обглоданы лица и конечности. Но если бы только это! У каждого убитого вдобавок оказались выгрызены животы, к этому моменту уже успевшие заполниться отвратно пахнущей смесью человеческих отходов, желчи, тёмно-бурых кровавых сгустков. Как меня не вывернуло от такого зрелища – сам не знаю.

– Живая!!! – раздалось у меня в голове.

Обычно брезгливая, на дух не переносящая всё липкое, склизкое и мокрое, Зюзя метнулась, слегка оскальзываясь, к одной из девушек прямо через лужу её собственной, блестящей от мерцающего свечного света, крови. За собакой поспешил и я. Стараясь не вглядываться в месиво лица с вытекшим глазом и объеденными губами, демонстрирующее молодые, крепкие зубы, приложил пальцы к артерии на шее. Не ошиблась моя подруга – пульс еле-еле пробивался, затухая. Не жилец девочка, не жилец… И помочь ей ничем нельзя!

Так, в полном молчании, неизвестная мне молодая, которой жить да жить, девушка скончалась. Хорошо, что в себя, бедолага, не пришла. Иначе пришлось бы оказывать милосердие – добить, чтобы не испытывала муки. Отказывать в таком нуждающемуся в облегчении страданий человеку – последнее дело, но и выполнять, отпуская душу на свободу – хуже некуда…

Плюнув на скрытность и оставляя сапогами багровые следы, в дополнение к волчьим, приступил к тщательному осмотру дома. Я уже понял, что произошло нападение тварей, теперь мне очень хотелось разобраться – как это произошло. Начал с мужчины. Он молодец, постарался подороже продать свою жизнь. В его руке стальной хваткой был зажат длинный кухонный нож, покрытый кровью и волосками. Чьими – при таком отвратительном свете не разобрать. Однако гадать не пришлось – ответ лежал рядом, оскалив клыки в предсмертной агонии. Это был здоровенный, дымчато-серый кот с распоротым брюхом. Его мужчина зажал в другой руке, не выпустив даже после смерти. Сустав кисти покойника явно пытались перегрызть, изрядно его при этом изжевав, однако ничего у тварей не вышло. Даже удивительно, обычно хищники с такой проблемой справляются на раз-два, видимо что-то помешало им закончить начатое.

Скорее всего, именно этим и объясняется наличие дохлой кошачьей тушки. Как правило, четвероногие твари забирают своих раненых и павших с места сражения. Что они потом со своими мертвецами делают – я не знаю. Скорее всего бросают или прикапывают где-то в тихих местах, нашёл же я останки волка в своё время. Но это всего лишь мои домыслы…

Женщины с девушками погибли без боя, прямо за столом. Атака была стремительной и не оставляла людям никаких шансов на выживание.

Больше трупов тварей мне не попалось, зато удалось разобраться, как они проникли за забор. Калитка, оборудованная добротным засовом, была явно закрыта на самый обычный крючок, прикреплённый чуть выше. Обычная человеческая безалаберность. Жили в спокойствии – вот и поленились на ночь запереть как положено. Или мальца послали – а он в детской спешке не стал ворочать мощный брус, только ограничился накидной железкой, которая даже от лёгкого тычка выскакивает из паза, предоставляя проход всем желающим. Теперь правды уже не узнать, да и зачем? Результат налицо, остальное на совести кого-то из покойных.

Скорее всего, кот как-то перебрался через ограждение, открыл калитку – тут сразу вспомнилась Зюзя, ловко открывающая аналогичный вход на базу, и впустил стаю во двор. Дальше дело техники – ребёнок по какой-то нужде выходил во двор, твари мгновенно воспользовались ситуацией. Ворвались, учинили резню…

Ничего в этом доме я для себя брать не стал, только затушил последнюю, неуютно потрескивающую фитилем, свечу в общей комнате. Остальные уже погасли, оставив от себя лишь восковые огарки. Как пожар не случился во время нападения при всеобщей свалке – уму непостижимо! Горькое везение – ничего не скажешь. Уберечь дом, пусть и без умысла, от красного петуха и погибнуть самим.

Уже собирался уходить, когда в голову неожиданно пришла мысль оставить сообщение для Фролова. Написать о том, когда и что обнаружил и объяснить причину кровавых следов, чтобы голову не ломал. Поразмыслив – отказался. Разбирайтесь без меня…

Найдя во дворе ведро с водой долго, тщательно отмывал сапоги. Вряд ли смыл всю кровь с них, однако запах должен сильно уменьшится. Кто знает, где сейчас напавшие твари и не шляются ли по близости другие? Зюзя, конечно, предупредит, однако и самому поостеречься надо.

В полном молчании мы вернулись к месту нашей первоначальной лёжки – закутку под перроном. За всю дорогу четвероногая не произнесла ни слова, сам с расспросами не лез. И лишь когда я, совсем отчаявшись уснуть после увиденного, заворочался, она спросила:

– Почему их убить? Почему их мучать?

– Я не знаю. Твои сородичи воюют с моими, сама знаешь. И война не прекратилась по сей день. Мы в какой-то степени с тобой уникальные, за последнее десятилетие я никогда не слышал о дружбе человека с собакой. Так же я не знаю и причин, почему напали на это поселение, зато знаю другое – мучать никого нельзя.

– Нельзя, – эхом отозвалось у меня в голове. – Убивать плохо, только если защищать. Еда есть, дом есть – зачем? Я не понимать.

На этом наш разговор прекратился, и мы пролежали, не смыкая глаз от пережитого, почти до самого утра, заснув тревожным, поверхностным сном лишь когда забрезжил рассвет.

Разбудил меня лёгкий тычок собачьего лба в лицо и голос в тяжёлой спросонья голове:

– Тишина. Ехать люди.

Вслушался – и действительно, по рельсам, похрустывая на стыках, двигалась дрезина. Укрытие у нас было хорошее, так что решили просто пересидеть, пока проедет. Интересно, сколько сейчас времени? Под платформой не разобрать.

Против ожидания, самоходная повозка остановилась прямо над нами и чей-то голос произнёс:

– Прибыли, Андрей Петрович. Сейчас внучку проведаете.

– Конечно. Затем и приехал. С позавчера у вас на выселках с подружкой, дочкой твоего брательника, хороводят, – а вот этот голос я узнал. Фоменко, будь он не ладен. – Совсем про деда забыла, одни мальчики с гаданиями на уме. Видишь, сам за ней, глупышкой, приехал. Заодно и развеюсь тут, на воздухе. Устал целыми днями в кресле сидеть, геморрой зарабатывать. У вас хорошо – лес, природа…

– Да какие у нас мальчики? Заборы высоченные кругом одни, ну да и сами знаете… – снова вступил в разговор неизвестный. – один Артёмка, так совсем маленький ещё, – и, уже обращаясь к кому-то другому. – Снимай, снимай мешки, да аккуратнее, бестолочь!

Послышалось сопение, возня, топот ног.

– Ну что, Андрей Петрович, пойдём? Вон, и купцы твои дрезинные, уже мешки на горбы взвалили, и я не пустой. Вчера все ноги до задницы стоптал, по Фоминску бегая и заказы жен собирая. Да и как не бегать, – сыпал он скороговоркой. – Внеплановая возможность к людям попасть. Внучка твоя прикатила, а я, не будь дурак, обратно с парнями и поехал. Теперь вот, с припасами обратно. Так что, кого-то тут на всякий случай оставить хочешь?

– Не переживай, помогут мужики твои баулы дотащить, не придётся два раза бегать. Все пойдём, от кого тут караулить, кроме мышей? Заодно и позавтракаем у вас, почаёвничаем. А уж потом с внучкой в город поедем. Загостилась она у вас.

Слышно было, как люди спустились по перрону и, негромко переговариваясь, отправились по дороге в сторону мёртвого дома. Я аккуратно высунулся из своего укрытия и увидел спины четверых мужчин, причём у троих были на плечах объёмные мешки, лишь четвёртый шёл налегке.

Фоменко, всё верно – этого теперь узнаю из тысячи похожих. Приложил приклад ружья к плечу, прицелился в эту гниду. Сейчас пальчиком нажму – и конец будущему князю-ярлу-боярину. Хана зачаткам империи и империализма. Долго целился, со вкусом. А потом опустил оружие. Сам не понимаю почему, словно переклинило что-то. Пусть живёт. В доме его такой сюрприз ожидает – врагу не пожелаешь. Может, в его случае это похуже смерти будет.

Дождавшись, когда четвёрка скроется за поворотом, я спокойно залез на маленькую дрезину, ту самую, что возила меня раньше, позвал добермана и мы покатили к югу.

Но не с моим счастьем было просто так уехать на ворованной технике. Километров через тридцать от той злополучной платформы я неожиданно увидел потрясающее зрелище – стая волков, перебегали железнодорожную насыпь. Они были настолько недалеко, что удалось рассмотреть тварей в деталях – восемь крупных, явно не голодающих особей, и каждый был в броне. Именно в броне – в нагрудниках с нашитыми пластинами рыжего железа и ошейниках с шипами. Точно таких, как найденный мною в ложбине по Фоминском. Вот оно как… почему-то не осталось сомнения в том, кто вырезал семью с детьми этой ночью.