За Рифейскими горами

Как уже не раз в богатой событиями истории Кыргызского каганата, вспомним многочисленные восстания против монголов, енисейские кыргызы не сложили оружие и искали открытого вооруженного противостояния. Кыргызские князья Ишей, Иженей, Табун и Иринек не раз собирали своих воинов под боевое знамя (туг) под деревянными палисадами сибирских острогов. Один лишь князь Иринек дважды, в 1667 и 1679 гг., осаждал, основанный в 1628 году, Красноярский острог. Во время второй осады, в 1679 году, произошла одна знаменательная история, на которой бы хотелось остановиться более подробно.

Енисейские кыргызы под командованием вышеупомянутого князя (бека) Иренька, в том памятном 1679 году, были близки к такому желанному успеху – взятию Красноярского острога. Они сожгли 16 близлежащих деревень у его стен и готовились к приступу. Гарнизон города пошел на крайние меры. Служилые люди самовольно выпустили содержавшегося под стражей ссыльного полковника Василия Многогрешного и поручили ему командование обороной острога. Опытный вояка справился с заданием, более чем успешно.

Василий Многогрешный, потомственный украинский казак с Черниговщины, прошел карьеру от есаула до гетмана, в 1672 году был обвинен в связях с турками, арестован и доставлен в Москву. За измену царю (не доказана) приговорен к отсечению головы. Буквально лежа на плахе, был помилован и сослан в Сибирь, для пожизненного заключения в Красноярском остроге, где он и отсидел пять лет, с 1674 по 1679 год, пока на острог не напали кыргызы.

Служивые люди, освободившие самовольно «государева преступника» из-под стражи написали челобитную царю с изложением заслуг Василия Многогрешного. Он «урежал полки», лично сражался с «государевыми изменниками», «бился явственно, не щадя головы своей», «пушкаря заставливал и указывал и сам прицеливался». «И мы служилые люди, – писали они, – видели всем полком его, Васильеву, службу, что он Василий Многогрешный великому государю служил и добра во всем хотел».

Нужно отдать должное царю – он снял с Многогрешного обвинения и приказал «поверстать» его в дети боярские с высоким окладом жалования. Но все же, от греха подальше, оставил опального полковника в сибирской ссылке.

Василий Многогрешный остался до конца дней своих в Красноярском остроге. Не раз он руководил отчаянными вылазками красноярских казаков. Об одной из них пойдет речь чуть позже.

Хотелось бы сказать не об этом.

Василий Многогрешный, один из многих замечательных людей, имена которых незаслуженно забыты и о которых бы мне хотелось рассказать на страницах этой книги. Эти люди различны между собой по классовому и национальному происхождению. Они все были деятельными детьми своей эпохи, и большей частью, не по доброй воле попали в Сибирь. Полюбив ее всем сердцем, они внесли значительный вклад в освоение этого дикого края, найдя на его просторах последнее пристанище.

Василий Игнатович Многогрешный умер в 1694 году. Почувствовав приближение смерти, он купил на свои сбережения дом в Красноярском малом остроге и отдал его под приют для немощных инвалидов и стариков.

Вернемся к енисейским кыргызам. Как уже было сказано выше, на время прихода русских в Южную Сибирь, кыргызы имели конфедерацию из четырех улусов. Река Кан и ее приток Агул, где три закадычных друга, Матюша, Лешек и Василь, ловили ельцов и сорожек, находились, в канувшие в лету времена безраздельного господства енисейских кыргызов, на территории Тубинского улуса.

Тубинский улус в XVI–XVII веках раскидывался привольно на правобережье Енисея с центром на реке Туба, где и обитал род тубинцев, ведущий свою родословную с раннего Средневековья.

Другой влиятельный род (сёок) Тубинского улуса, модар, известный больше под названием маторцев, занимал земли в лесостепи и предгорьях Восточных Саян.

Малые таежные народы сибирских самодийцев – камасинцы и тофалары, жившие в таежных урочищах Восточного Саяна, испокон веку являлись кыштымами Тубинского улуса. Кыргызские беки щеголяли в собольих шапках, а их жены нежились на одеялах из беличьих шкурок, добытых умелыми сибирскими охотниками-камасинцами.

С приходом русских, которые кстати камасинцами (на камасинском языке) именовались словом «казак», ситуация кардинально изменилась, и кыргызам пришлось лизать патоку с кончика шила. Ясак уходил мимо их бездонных сундуков в такую же бездонную казну русского царя. Такое положение дел естественно кыргызов, тубинцев в частности, в некоем разе не устраивало. Они, по старой привычке, обирали до нитки таежные народы, крича визгливым голосом: «Мой кистим!».

Кыштымы пожаловались на беспредел своим новым покровителям-русским, что в итоге привело к открытому вооруженному конфликту. Вдобавок ко всему, русские купцы, торговавшие с «карагасами[15 - Карагасами называли первые русские переселенцы тофаларов. Название произошло по имени одного из родов, кочевавшего в долине реки Уды, что в переводе означало «черные гуси».]» по реке Кан, были ограблены, все теми же тубинцами. Эта последняя капля переполнила чашу терпения и весной 1692 года из Красноярского острога была снаряжена воинская экспедиция для помощи Канскому острогу по выявлению и наказанию виновных в злодеяниях тубинцев.

В Канском остроге, основанном в 1637 году, несла в то время ратную службу лишь горстка служилых людей. Две дюжины канских казаков не могли противостоять тысячной орде воинственно настроенных тубинцев, тем более в открытом поле.

Красноярские казаки выступили в поход в феврале 1692 года под командованием уже известного нам полковника Василия Многогрешного. Наученные горьким опытом, для того чтобы обезопасить Красноярский острог от кочевавших под его стенами кыргызов, служилые люди, недолго думая, выбили инородцев подчистую, чтобы они в их отсутствие «худа над городом не сделали». Чтобы понять мотив их жестокости, необходимо знать, что кыргызы давно точили зуб на острог и его обитателей, и что в городе оставались практически без защиты жены и дети уходивших в рейд казаков. Вместе с казаками в поход шли «служилые татары» и «охочие люди». Это следует понимать так, что казаки получили поддержку из числа дружественно настроенных енисейских кыргызов и добровольцев из горожан.

Придя на Кан, Василий Многогрешный предложил соратникам вступить в переговоры с тубинцами, но казаки были не согласны и решительно требовали боя, чтобы сквитаться с обидчиками. Многогрешному пришлось подчиниться воле находящихся под его командой воинов.

Тубинское войско, во главе с князцом Шандой, численно во много раз превосходило отряд казаков и их помощников. Сражение длилось весь день. Тубинцы потеряв множество воинов, ударились в панику. Они стали разбегаться и уходить в засеки[16 - Засека – оборонительное сооружение из поваленных крест-накрест деревьев, вершинами в сторону противника. Засеки были известны с древнейших времен и являлись важной составляющей частью Русской Засечная черты, которая достигала в XVI веке до 1 000 км длины, 50 км ширины и имела до 40 опорных оборонительных узлов. По своему стратегическому значению она вполне сопоставима с Великой Китайской стеной.]. Казацкий отряд еще два дня преследовал их, и брал засеки штурмом.

Как сообщается в источниках того времени, тубинцы потеряли убитыми 500 воинов, а их 600 жен и детей были взяты в плен.

Для Тубинского улуса это сражение стало началом конца. От такого тяжелого удара он уже не смог больше оправиться.

Это было одно из многих сражений, выигранных русскими.

Сопротивление енисейских кыргызов было сломлено, тем более что их лучший полководец князь Иренек погиб в войне с монголами пять лет тому назад, в 1687 году.

Тем не менее, обязательно нужно отметить, что енисейские кыргызы, свободолюбивый и гордый народ, не склонивший голову даже перед могущественным Чингисханом, до конца оставался верен себе, борясь за утерянную свободу. Более ста лет енисейские кыргызы сдерживали продвижение русских в Южной Сибири, чтобы в итоге потерпеть поражение.

Одна часть из них не захотела мириться с их новым незавидным положением «кыштымов» русского царя и в 1703 году покинула Хакасско-Минусинскую котловину, чтобы присоединится к откочевавшим ранее[17 - предположительно во второй половине XV века – XVI веке] сородичам, нашедших новую родину в горах Тянь-Шаня.

Другая часть, приняла подданство русского царя и их потомки, до сего дня живут на земле своих предков. Это хакасы, тувинцы и алтайцы.

От Кыргызского каганата осталось немного следов. Пыль прошедших столетий покрыла толстым слоем следы былого могущества енисейских кыргызов.

Они испытали сладость побед и горечь поражений, они пробились на олимп власти в Центральной Азии, чтобы затем погрузиться в пучину истории, подтвердив в который раз справедливость латинской поговорки «nihil est sempiternum» – «ничто не вечно в этом мире».

Другие коренные народы Сибири не могли похвалиться таким знаменательным прошлым, каким оно было у енисейских кыргызов. Столетиями они существовали, прозябали, в тени могучих, или претендующих на могущество суверенов, исправно платя им ясак и поставляя по их зову лучших сынов для участия в битвах под боевыми бунчуками енисейских кыргызов. Такова была их горькая участь вечных кыштымов.

Если численность енисейских кыргызов доходила во времена расцвета Кыргызского государства до 1 миллиона человек, то малые народы Сибири на протяжении прошлых столетий оставались немногочисленны. В лучшем случае их количество исчислялось несколькими тысячами. Иногда численность той или иной малой народности составляло лишь несколько сот человек. В Восточных Саянах к числу таких малочисленных коренных народов относились камасинцы и тофалары.

В чем же была причина такого явления?

Малые народы Сибири были оттеснены в малопригодные для проживания отдаленные северные районы, в тундру или чащобы тайги, где они с трудом находили для себя источники пропитания.

Для саянских самодийцев это были прежде всего охота и рыболовство. Хорошим подспорьем являлось разведение северных оленей, так как это позволяло сглаживать сезонные колебания в добывании продуктов питания в их кочевой, неустроенной жизни. Олени являлись ездовыми животными и использовались для перевозки грузов. Но в отличии от северных районов, где стада оленей исчислялись сотнями или даже тысячами животных, численность оленей у саянских самодийцев была относительна невелика. Кочевник имевший 20–25 оленей, мог считать себя состоятельным счастливчиком среди бедных сородичей.

Дань, пресловутый ясак, лежал тяжелым бременем на плечах таежных кочевников, усугубляя и без того тяжелое материальное положение.

С приходом в Сибирь русских, повторилась картина многократно известная из мировой истории.

Пришлые народы несли с собой новые болезни, против которых у коренного населения не было иммунитета. Оспа выедала целые поселения, выкашивая под корень немногочисленные народы.

Не избежали этой страшной участи и камасинцы. Они вымирали целыми родами. Вдобавок ко всему во второй половине XIX века эпизоотия уничтожила практически все поголовье оленей. Оставшись без источника существования, часть камасинцев покинула тайгу и перешла к оседлому образу жизни в подтаежных деревнях, где они постепенно смешались с русским населением. Нужно сказать, что уже в XVIII веке первые камасинцы вышли на степные просторы, где они поселились рядом с енисейскими кыргызами, говорившими на тюркско-качинском языке. Они получили название – степные камасинцы. Постепенно степные камасинцы забыли родной язык. Они стали пасти отары овец, сеять рожь и репу, и уже через несколько поколений называли себя русскими или хакасами.

Другая часть, осталась верной заветам отцов и перебиваясь с хлеба на квас, точнее говоря с черемши на воду, продолжала кочевать в тайге. Их называли таежными камасинцами, в простонародье – таежными татарами. Что однако не отвечало истине.

На Руси исстари инородцы живущие за Волгой, позже за Уралом, именовались татарами. Финно-угорские племена и народы жившие на севере Сибири – чудью. Иноземцы пришедшие с запада – немцами. Все просто, чтобы голову не ломать.

Сами же камасинцы называли себя «калмажи» или же «канмагжи», что означало ни больше ни меньше – «обитатели верховий Кана». Имеются сведения, что реку Кан камасинцы именовали «Пасбекун», что означает «дерево и вода красная».

На самом большом притоке Кана, реке Агуле, и стояла деревня Чаловка, где проживали наши три малолетних героя: Лешка, Василь и Матюша. Чуть выше деревни в Агул вливалась небольшая речушка. Летом ее берега утопали в раскидистых зарослях черемушника и ивы, зимой, заметало кусты снегом, чуть ли не до самой макушки. По огромным сугробам вились заячьи тропы, где деревенские мальчишки ставили волосяные петли. Зайцы, являлись большими почитателями ивовых веточек и прибегали к речушке каждый день, чтобы отведать полюбившейся им «ивовой каши». Тут-то и попадались косые в нехитрые приспособления подрастающих охотников. Сегодня зайчишка, завтра лисичка, а потом и глядишь соболишка. Еще никто мастером не родился, охотником тоже. С детства приучались чаловские мальчишки охотничьему ремеслу. Оно и не мудрено. В каждом доме висело у двери на гвозде ружье, предмет вожделенной зависти каждого пацана. День первой охоты с отцом являлся самым великим праздником, и не забывался на всю оставшуюся жизнь.

Но у деревенских детей были разумеется и другие забавы. Там у речушки, катались они с пригорка на самодельных лыжах и салазках. Было у пацанов из Чаловки, как и в других сибирских деревнях, подобие «снежного самоката». Некоторые из людей постарше возможно еще помнят это нехитрое деревенское изобретение. На широкую доску, куда позже вставали ногами, приколачивали стойку, или как в Сибири говорили «упорину». К ней, сверху, прилаживали перекладину (руль), за которою держались руками, съезжая с горы. Но самое интересное в этой незамысловатой конструкции была обработка нижней поверхности доски-лыжи. Для начала ее обмазывали свежим коровьим навозом и выставляли из хлева во двор, чтобы навоз замерз. На следующий день несколько раз поливали водой. В итоге нижняя часть доски-катушки получалась округлой формы. Совершенно гладкая, она давала возможность самым отчаянным ребятишкам развивать большую скорость при спуске с крутых горок. Ну прямо «деревенский бобслей»!

Кстати, родиной бобслея считается Швейцария. В 1888 году англичанин Уилсон Смит соединил двое саней одной поперечной доской и скатился на них из теперь всемирно известного зимнего курорта Санкт-Морица в ниже расположенную деревню Челерину.

Но многие считают все же русских основоположниками этого вида спорта. И по праву. Еще в XVII веке на Руси, особенно в Москве и тогдашней столице Санкт-Петербурге, строились в зимнее время горки для катания местных аристократов и простолюдинов. Это был воистину народный вид, тогда конечно еще никого не спорта, а просто веселого времяпрепровождения. Эти сооружения были известны под названием «русских горок» или «ледяных горок». Для обустройства мест для катания использовались неровности местного рельефа. В некоторых случаях строились деревянные рампы. И горки, и рампы, при наступлении морозов заливались водой, которая стекая по наклонной поверхности горки, естественно замерзала и образовывала ледяную корку, что являло собой не что иное, как трассу для бобслея. Верно?

Так что придется швейцарцам потесниться.

Места, где устраивались ледяные горки, притягивали как магнитом местную публику, от пышно разодетой девицы благородного происхождения, до мужика в лаптях и зипуне. Вместо саночек часто использовались ледяные блоки, на которых для удобства, да и холодно же ведь, находились деревянные сиденья, обитые волоком. Мужику в зипуне приходилось довольствоваться охапкой соломы, что никак не влияло на скорость спуска.

Самое интересное произошло в знаменательном 1812 году, когда «Москва, спаленная пожаром, была французу отдана». Тем памятным годом французские солдаты познакомились не только с суровой русской зимой, но и с ее прелестями, в форме катания с «ледяных горок». После того как русские «прокатили» французов до Прута, те солдаты кому посчастливилось пережить эту проклятую кампанию 1812 года, при возвращении в Париж, попытались у себя на родине построить «ледяные горки». Но то ли зима была теплая, то ли на то имелась какая-то иная причина, идея не прижилась.

Если кого интересует вопрос, съезжал ли Наполеон в своих белых рейтузах с «русской горки», в захваченной французами Москве, засунув по привычке правую руку за обшлаг полурасстегнутого сюртука, то к великому сожалению, я не могу удовлетворить вашего любопытства. История об этом умалчивает.

Кстати, первая попытка по использованию «русских горок» произошла в Париже еще раньше, в 1804 году. В 17-м округе Парижа (Le quartier des Ternes) была построена «русская горка». Но после многочисленных увечий катающихся граждан ее эксплуатация была прекращена.

Плохая примета. Комбинация из обозленного русского мужика и чертовски холодной русской зимы, не сулит незваным гостям веселого времяпрепровождения.