Огнем и вином. Хроника третья

Папороть росте без всякого цвету!

Хлопец загадочки не вгадал

Камен’Данту себя отдал!

Едва закончив свой монолог, паук выкинул вперед пару мохнатых лап, сграбастал Илью и опрометью кинулся в свое убежище. У волка от удивления распахнулась пасть. Зализный только успел промычать что-то невнятное, как вероломный обманщик скрылся в своей пещере.

Глава 7

Трехглавый дракон-мутант, лениво почесывая лапой свое белесое пузо, планировал по сужающейся спирали. Змей кружил над древним замком, который буквально врос, пустил корни на самой вершине одной из неприветливых скал Марогорья. Черные зубчатые стены укреплений казались ощерившейся дьявольской пастью, а взметнувшиеся в небо шпили и маковки башен, украшенные флюгерами и трехцветными штандартами – чудились вздыбившейся шерстью каменного зверя.

Усиливался западный ветер. Холодало. Небо заволакивала сплошная пелена надвигающихся туч, чем-то напоминавших шествие центурий – слаженное, четкое, не оставляющее надежд мечущемуся солнцу. Хорсовы лучи, безуспешно пытавшиеся разогнать наступающий мрак, высвечивали на коричневой чешуе снижающегося ящера черные пятна ожогов от химических реактивов, являя их миру как духовные раны.

Дракон же, спускавшийся в самое логово Мары, обливался потом и не столько от цепенящего страха, сколько от усталости. Еще бы, ведь до сих пор ему ни разу не приходилось катать на собственной спине такую разношерстную компанию. Особенно его донимало поведение самого крупного пассажира, того самого, которого богатыри уважительно величали дедом Йогом. Впрочем, законный супруг Яги действительно разошелся не на шутку.

Вначале полета его мутило, но, вцепившись когтями лап, пробив при этом чешую змия до крови, и мужественно переборов накатывающую волнами тошноту, деревянный страдалец томным голосом потребовал для поддержания воинского духа бочку пива. Колдунье пришлось уступить. И теперь хмельная, но могучая кучка героев, обнявшись и, время от времени, перекидываясь ставшей сакральной фразой: «Друг, ты меня уважаешь?!» – пыталась вразнобой орать похабные песни.

Княжич уже открыто пытался обниматься с Василисой, на что девушка фыркала и закатывала глаза. Иван Песий Сын как-то странно поглядывал на лягушку, словно размышляя о том, сбросит ли заколдованная принцесса с себя эту склизкую пупырчатую кожу, если ее поцеловать, или нет. Но, главное, не окажется ли царская дочка страшнее зверя Индрика? А то ведь так уже бывало. Это только в сказках под заклятие попадают самые красивые да целомудренные, а в жизни задумает какой-нибудь родитель дурнушку-дочь выгодно замуж сплавить – и на тебе – царевна-лягушка. Знатные отпрыски с ног собьются, стрелы пуская, да по болотам невест разыскивая, а в награду вечно получают какое-нибудь пугало…

Кот, которому сильно не нравился человеческий интерес к его любимице, пыжился, шипел в усы и демонстрировал полное презрение к загулявшим богатырям. Лихо Одноглазое, братаясь с княжичем, все время пытался выяснить у богатыря, видел ли он марогорскую ночь в июле, когда в редких колках, раскиданных по склонам утесов, вспыхивают колдовским огнем цветы папоротника.

Глядя на все это, баба Яга сгорала от стыда. Она единственная, не считая дракона, была трезвой и отчетливо представляла, куда и зачем они отправились. Обхватив седую голову руками, старуха тихонько покачивалась из стороны в сторону. «И за что же я люблю всю эту шваль подзаборную? Вот ведь сестры – прикинулись богинями смерти – им и тащат еду, их боятся и ублажают. А я все сама, все своими руками. И муженек мой ничем не лучше людей – лишь бы шары залить да покуролесить… Когда же это кончится? Неужто и бессмертие можно пропить?» – задавала себе колдунья риторические вопросы, но не находила на них ответа. Тяготило Ягу и странное исчезновение внука. Хрустальный шар показал, что Илья умчался на Зализном Вовке добывать меч Лютобор. Это входило в планы Яги. Договоренность с волком была. Но к упырям в плен Яга Илью отсылать не собиралась. Яга замышляла стравить Лютобора и Мару. А, кроме того, поддержка магического оружия в ходе предвыборной кампании была бы неоценима. Но все складывалось совсем не так, как предполагалось. Илья должен был попасть в паучье логово с черного входа. Не рискуя жизнью, они с волком просто бы выкрали меч – и все. А на деле Илья оказался в плену, и неизвестно, во что все это выльется. Но показать свою сопричастность ко всему происходящему Яга тоже не могла. Ведь это Илья якобы сам сбежал, вот пусть теперь и выкручивается. Да и что можно было противопоставить разъяренному пауку? Йога? Богатырей? Лихо? Разъяренный Камен’Дант очень опасен. И укус его смертелен для каждого из них. Нужно было просто ждать любой развязки.

Дед Йог тем временем окончательно справился с летной болезнью и, опрокинув в жерло печи очередную изрядную долю спиртного, принялся отплясывать, горланя песни своей молодости:

– Как родная мать меня провожала,

Тут и вся моя ягать набежала!

Ой, ты, Йогушка милой, сын Йа-Гунна,

Не ходил бы, дорогой, вместе с мулом!

В берской армии клинки чай найдутся:

Без тебя богатыри обойдутся!

Отвечал родне я так: «Нету мочи

Слушать жалобы Яги днем и ночью».

А в это время в кремле Черниграда, к которому подлетала пьяная кучка героев и магов, шел военный совет. Трон, вырубленный из цельной глыбы черного агата, излучал зловещее сияние. На его высокой резной спинке над самой головой Мары тускло мерцал перевернутый солярисный знак, и уже от символа вглубь комнаты напряженною паутиною тянулись фиолетовые лучи, создающие причудливый декоративный узор. Сам воздух был наполнен магией: от стен исходил шепот древних заклинаний, слышались шорох невидимых одежд и бряцанье оружия, хотя в огромной зале находились лишь двое: Мара и Кащей.

Королева Марогорья небрежно куталась в мех черного соболя, по которому были небрежно разметаны ее душистые волосы цвета воронова крыла, и грозно сверкала томными, но властными раскосыми глазами дикой кошки. Обида клокотала в ней.

Бессмертный министр безопасности, вышагивая перед троном, точно цапля на болоте, нервничая и, покусывая свой холеный ус, излагал собственную версию вероломного вторжения берградцев и чернолессцев. Его скуластое лицо пошло красными пятнами, пальцы непроизвольно сжимались и разжимались, и выпирающая из-под одежды грудная клетка, лишенная за последние столетия мышц и обтянутая сухим пергаментом кожи, с шумом вздымалась. Создавалось впечатление, что хитрый и тонкий политик сам искренне верил в собственную вдохновенную клевету:

– Используя неведомые нам чары, богатыри околдовали бабу Ягу, ее кота и внучку хайзацкого хана, превратив последнюю в лягушку, чтобы удобнее было держать в заложницах: и места занимает мало, и ест крохи. Перейдя через Огненную Реку, супостаты перевербовали лучших соглядатаев королевства. На их сторону перешел не только Лихо Одноглазое, но и Змей Горыныч. Для пущей важности они прихватили с собой старика Йога, пребывающего сейчас в лучшей для него – деревянной – инкарнации трансцендентального сознания. А еще они везут с собой Василису Прекрасную. По неподтвержденным пока данным, к нашей границе подтягиваются толпы леших и водяных, и кто-то упорно предпринимает попытки разбудить Индрика, направив его ярость, естественно, против Марогорья. А на юге Илья, внук Яги, разъезжает на Зализном Вовке, отвлекая на себя внимание. В общем, на лицо попытка дворцового переворота и семейная порука.

– Хватит! – резко оборвала Мара и вскочила на ноги. Ее тонкое аристократическое лицо искривила усмешка. – Пока еще я – законная королева! Какие меры приняты?

– Враг уже над нами, – щелкнул каблуками Кащей, – но у нас есть несколько минут. В Звездной Башне все готово. Безрассудные герои всегда стремятся в мышеловки. Берградское понятие о чести делает прогнозируемым каждый шаг супостатов. Мы можем хоть сию секунду зажарить их еще в небе, можем пустить в замок и даже в Тронный зал. Как пожелает моя королева?

– Если мы можем одним ударом наказать преступников, то чего же мы ждем?! – топнула ножкой Мара.

– Я предполагал, – куртуазно выгнул спину бессмертный министр, – что вам доставит удовольствие самой пленить заговорщиков и задать им пару нелицеприятных вопросов. Королева всегда мудрая, щедрая, великодушная, но главное – справедливая. И об этом должны знать не только придворные льстецы, это – мнение народа и подданные должны ежедневно получать подтверждение своим мыслям.

– Возможно, ты прав. – на щеках королевы заалел легкий румянец.

Спустя минуту подбитые чернобуркой сапожки Мары уже тихо поскрипывали по снегу. Она стремительно пересекала Дворцовую площадь, не обращая внимания на крылатую тень, упавшую с неба. Следом за грозной властительницей, смешно перекатываясь на кривых ногах, семенил Кащей. По его губам скользила лисья улыбка: уж кто-кто, а он знал, что наивысшая дипломатия – это правда, в том варианте, который в этот момент наиболее удобен тебе.

Внизу, возле Звездной Башни, взметнувшейся выше прочих строений, тянущейся вверх многочисленными шпилями и многоэтажными корпусами с декоративными балкончиками и нишами, в которых расположились десятки каменных химер, поблескивающих вставными рубинами глаз, пританцовывали два остроухих охранника в козьих тулупах. Завидев королеву, воины вытянулись и застыли в почетном карауле. Мара гневно окинула вояк пренебрежительным взором и буквально ворвалась внутрь, взлетая вверх по винтовой потайной лестнице.

Вынырнув из круглой дверцы в гигантскую залу, Мара с удовольствием отметила, как выпирали из-под гвардейской формы мускулы верных упырей.

Подле тускло мерцающего семиконечного магического знака, заключенного в пламенный круг, плакали черные свечи. Звал в свои объятия мягкий малый трон, подле ступеней которого услужливо дожидались своего часа скипетр, держава и шапка Чернобога. Красочные гобелены, знамена, развешанные по стенам и даже полное отсутствие пыли – все кричало о Кащеевой тайной и преданной службе. Воздух был пропитан густым отваром крапивы и хрена – запахом сильнейшей магии архипелага.

Плюхнувшись на трон, подставив голову и руки под атрибуты власти, которыми ее тут же и снабдил подоспевший министр, Мара стукнула по подлокотнику скипетром:

– Тащи их сюда, Кащеюшка!

Министр что-то зашептал и щелкнул пальцами.

И в это мгновение полыхнуло пламя свечей, а зал озарился сотней маленьких огней, похожих на светлячков, снующих по кругу. Фиолетово-черный фейерверк взорвался под потолком и серыми хлопьями пепла осел прямо в центр семиконечной звезды, обрисовывая силуэты дракона и беснующихся на его спине людей.

Раздался резкий хлопок, и призраки стали реальными.

Змей Горыныч принялся обалдело трясти головами, не в силах понять, что же с ним случилось. Более догадливые богатыри соскользнули на блестящий каменный пол и обнажили мечи.

Лихо, видя, как он оказался замешанным в провалившемся заговоре против короны, лишь покраснел от стыда, но продолжал выжидать: а вдруг посулы Яги имели под собой хоть какую-то основу.

Сама Яга трясла своим орлиным носом, кряхтела и пыталась вспомнить любое защитное заклинание.

Дед Йог, кувыркнувшийся при падении, самостоятельно поднялся на лапы, чихнул, выпуская из трубы кольца дыма, и, как ни в чем не бывало, свободно прошел сквозь мерцающую завесу круга:

– Наше вам с кисточкой! У вас товар, у нас купец! А не хотите ль под венец?

– Это что за балаган?! – взвизгнула оскорбленная Мара, почему-то решившая, что избушка сватает ее за себя.

«Эх, – решил Лихо, – погибать, так с музыкой!»

И дом на курьих лапах, прыгая с дракона, крикнул:

– Чего шуметь, вот он я – жених!

Кащей, стоявший по правую сторону от трона, не выдержал и расхохотался, схватившись за живот. Даже он не ожидал подобной развязки.

Мара же поглядела на Лихо, и сердце ее забилось как птичка, попавшая в силки. Любовь напала на нее по подлому, исподтишка, в самый неожиданный момент, и тут же своим сакральным атамэ нанесла сокрушительный удар в сердце. Все! Теперь уже нельзя было казнить спутников неряшливо одетого жениха… Да, именно об этом наглом оборванце королева и грезила по ночам. И не важно, что тело избранника не бугрится мышцами, а изо рта прет как из выгребной ямы. Мара ведь видела не бесшабашное пьяное существо с намечающимся брюшком и вздыбленными волосами. Она смотрела в единственный глаз, в душу: бездонно-древнюю, как природные стихии, открыто-безграничную, словно ковыльные степи по ту сторону границы, волнующе-нежную, точно ласкающий мех куницы. «А ежели его поскрести, как следует, вымыть, расчесать да приодеть – то вполне приличный жених получится. – невольно подумалось королеве. – Не мужик, а мечта! Все фрейлины лопнут от зависти! Да и, в конечном счете, не с колченогим же Кащеем связывать свою судьбу. Тоже ведь хочется простого бабьего счастья».