Огнем и вином. Хроника третья

– А то! – черный, без прожилок, агат, вмонтированный в центр рукояти меча, ожил, блеснул, точно «кошачий глаз», и подмигнул.

– Где мы? Башка прямо-таки трещит! – зевнул очнувшийся Зализный Вовк. – Срамостийность в душе одна и ни якого сала!

– Некогда нам прохлаждаться. – нервно усмехнулся Илья. – Чую: попала Яга в смертельную передрягу.

– А может, ну ее, каргу старую?… – осторожно спросил волк. – Нам с ней детей не растить. А при желании обратно через границу сегодня же перемахнем. Ну, их, марогорцев, к ляду!

– Не могу я так… – вздохнул Илья, разрываясь между жалостью к себе и чувством долга. – Как ни крути, а бабка она мне. Пусть с костяной ногой, пусть вредная, да кто у нее на всем свете остался-то? Дед Йог, что ли?… И, потом, никогда нельзя бросать в беде тех, кто молит о помощи. Неправильно это, несправедливо.

– Гарний ты хлопец, – мотнул головой волк и зевнул, – но дюже глупый. Жалость – губит города и народы. Нет горнего червоного мира. Что на земле богачи, то ж и на небе. Всюду только сила. О себе, только о себе думать треба! Вот и вся мудрость.

Лютобор ехидно замерцал агатом, но промолчал, видимо, собираясь какое-то время хранить от волка в тайне свои способности. Илья вогнал Лютобора в ножны и устроился на волчьей спине:

– П-пошел!

Зализный Вовк вздрогнул и сорвался с места. Лютобор ожил за спиной. А вслед беглецам послышался шум и пыхтение из утробы Камен’Дантовой пещеры. Но никто и не думал оглядываться, лишь ветер свистел в ушах. Илья готов был поклясться, что, отражаясь от заснеженных вершин, летит чья-то тоскливая песня:

– Как грустно и мерзко кругом,

Тосклив и паскуден наш путь.

И свадьба мне кажется сном…

Ах, черт меня дернул уснуть!

Илья, не буди упырей!

Мне некуда больше спешить,

Мне некого больше любить,

Илья, лучше бражки налей!

Чья-то боль ширилась, разливалась как горная река в долине, топила, растворяла все чувства в себе: это была скорбь без конца и без краю. Она отдавалась в сердце щемящею нотой. Но никого не было поблизости. Илье казалось, что слова этой песни просто сами рождаются в его голове. И мысли неслись безумной тройкой. Илье казалось, что все происходящее – это затянувшаяся белая горячка.

Ну не бывает так, не может быть, чтобы герои иных миров горланили искаженные советские и дореволюционные песни. А, кроме того, вот сейчас никого не было рядом, но песня звучала. Полная абсурдность происходящего наводила на подозрение в обычной шизофрении.

Это ведь только сумасшедшие слышат голоса, которым и взяться-то неоткуда. Такое не в диковинку всяким эпилептикам, типа Федора Достоевского, но для Ильи это было кошмаром.

Не существует лубочных миров, где фольклорные герои пьют водку, истекают клюквенным соком и дерутся на картонных мечах. Такое возможно во снах, мультиках и в книгах какого-нибудь недоучки-фэнтезера.

Но от осознания всего этого становилось только хуже. Дурацкий опиумный сон никак не желал прерываться. Страницы глупой книги не кончались, экран телевизора не гас. Все это было жизнью, реальностью. И от этого хотелось выть.

Глава 11

Небо хмурилось. Серые облака затягивали запад в тусклую броню. В воздухе пахло надвигающейся бурей. Усиливающийся пронизывающий ветер пробирал до костей, он гнал стадо облаков вглубь Марогорья.

Зализный Вовк с Ильей мчался вперед, заметно забирая к северо-востоку. Порывы ветра били вбок, пытаясь сжать их своими ледяными пальцами, повалить и швырнуть их в сугробы, покрытые тонкой ледяной коростой.

«Лишь бы успеть!» – словно заклятье твердил Илья, отстукивая слова зубами. Он свято верил, что не только спасает бабушку от гибели, но и каким-то странным, мистическим способом, защищает свою настоящую, вовсе не сказочную родину от вторжения полчищ чудовищ, пауков и прочей нечисти.

Появились первые снежинки – предвестницы непогоды, но серый «скакун» уверенно мчался к цели. Сияние горных вершин померкло, стало каким-то будничным и даже тоскливым. «А ведь по старой легенде, Святогора и вправду похоронили живым. – промелькнула у Ильи шальная мысль. – Но это в славянской мифологии». А что творится в этих мирах – так просто не понять. По крайней мере, Илья ни разу не слышал, чтобы сказители вместо былин о Садко распевали бы что-нибудь из репертуара мужа бабушки, но не дедушки.

И вдруг парню показалось, что на мир пала ночь. В глазах потемнело, в голове что-то взорвалось алым всполохом. Илья мотнул головою, но вдруг увидел самого себя, скачущего рядом верхом на другом волке. Двойник мчался, обгоняя надвигающуюся метель, стремящуюся сожрать солнце. Сам же Илья словно завис в воздухе, он не несся, а плыл по звездному ночному небу, раскинув руки, как крылья, и наблюдал, как внизу колышется ковыль, как плещет вдалеке огнем пограничная река, как вырастает из сизого тумана крепость владычицы этих гор.

С высоты птичьего полета цепи заснеженных хребтов казались странным нагромождением холмов, точно гигантский ребенок, поиграв в песочнице, оставил после себя понятный лишь ему самому мир. Кое-где можно было различить окаменевшие отпечатки чудовищных, явно принадлежавших гиганту следов, обрывавшихся во флере ползущего тумана, у самых скал, на которых тускло мерцали сторожевые башни темной твердыни.

Полная луна, выглянувшая из-за лохмотьев чернильных туч, озарила мир мертвенно-зеленым светом. Илья чувствовал смутный зов, исходящий из-под земли, словно кто-то, похороненный заживо, пытался разрушить свою темницу и восстать из могилы, но фундамент крепости лег страдальцу на грудь и давит, не пускает на свет божий.

И вдруг, стало ясно, что это Святогор, не смотря на прошедшие столетия, все еще жив, и ему можно помочь. Илья, вдохнув побольше воздуха, устремился туда, откуда шел усталый призыв. Но тут вспомнилось предупреждение о том, что мир-то может и не пошатнется, а вот он, Илья, сложит в Марогорье свою буйную голову. Перед внутренним взором тотчас предстала Яга с крючковатым носом и красными от недосыпа глазами. Она погрозила пальцем, скрюченным артритом и прошептала: «Не дури! Святогор и не человек вовсе. А против судьбы – не попрешь».

Но Илью уже вел азарт первооткрывателя: если он – внук Яги и драконов, почему бы ему не оказаться в родстве с величайшим богатырем?

Со Звездной Башни, навстречу Илье поднялась громадная черная тень. Парень видел, как чудовищная рептилия тяжело машет крыльями, набирая скорость и высоту. Кто бы это ни был: орел ли, дракон ли, просто чудище, но он явно собирался остановить Илью. И вдруг внук Яги осознал, что спешит навстречу собственной гибели.

Тень приближалась с каждой секундой. Уже отчетливо слышался шелест крыльев и радостное змеиное шипение.

Илья понял, что ловушка захлопнулась, что из этого сна выхода нет. Он отчаянно завертел головой в поисках спасения. Слова странного заклинания сами сорвались с языка:

– Предки, пращуры и Йоги!

Просыпайся Бер в берлоге —

Смерть несется по пятам,

И не справлюсь с ней я сам!

Илья ощутил, как прорвал магическое покрывало, как вернулся в собственное, зябнущее тело и снова увидел себя, все так же скачущим на сером волке. Это было похоже на раздвоение личности. Но еще более походило на кошмар, точно Илья уснул на скаку, но вовремя успел проснуться.

– Не глянется мне! – проворчал на бегу Зализный Вовк. – Шибко здесь мерзопакостно.

– Что не так? – прохрипел Илья.

– Бачу Черниград – крепость и оплот Мары, но что-то там неладно!

Илья попробовал пошевелиться, но руки и ноги затекли, стали точно ватными. Самое страшное заключалось в том, что волк даже не заметил его временного отсутствия. И как долго длился полет за гранью бытия – невозможно было даже представить. «Опять бред начинается, – вяло подумал юноша, – наверное, это последствия паучьей вони в растреклятой пещере. Лишь бы не свалиться с волка по дороге. Разве от меня могут зависеть судьбы мира, или отдельных людей?… Точно – все бред и наваждение».

Замок, возвышающийся на одной из скал мрачным нагромождением башен, сильно смахивал на свернувшегося в клубок ежика. Он полыхал на границе горизонта. Ветер полыхал полотнища багрового пламени над шпилями дозорных башен. На стенах в щелях между зубцов мелькали фигурки людей, борющихся с пожаром. Языки огня лизали каменные стены, вырывались из окон-бойниц и широкими лентами-змеями устремлялись к шпилям и штандартам, оживляя флюгера. Усиливающийся западный ветер раздувал пожар, разнося огненных птиц с крыши на крышу и превращая неприступные с виду укрепления в единый животрепещущий факел.

«А ведь, похоже, что сны сбываются. – отметил про себя Илья. – Как бы действительно, не лечь костьми в этом безумном мире».

– Да, может, там Яги-то вовсе и нет. – сделал предположение Илья, но сердцем понимал, что там она, в самом центре пожара.

– Да не тужьте мозги! – хохотнул волк. – Жива ваша колдунья. А от огня ничего ей не будет. Йог-то лапы обожжет, да как вжарит из пламени – только его и видели. И старуху свою прихватит. Вампиры без доноров не могут. А донорам кажется, что это любовь.

Илья не обратил внимания на последнюю фразу меча, в мыслях он уже был там, в огне, вместе с Иванами и Йогом, которого успел полюбить, как родного. В жизни всегда так: в любой момент окружающие говорят нам правду и о нас, и о нашем окружении, но мы не слышим до тех пор, пока над нами не разразится буря. Мы всегда тянем до последнего, и верим лишь себе. Может быть, поэтому во всех мирах процветают обманщики и воры. Это ведь мы сами позволяем им обманывать себя и обворовывать, а потом мы сами героически преодолеваем разочарование в близких. Наверное, эта наивность и есть отличительная черта настоящих героев. Ведь злодеи всегда прислушиваются к тому, что им говорят.

А тем временем со стороны пожара дохнул ветер. Воздух был пропитан дымом, предчувствием надвигающейся снежной бури, и едва уловимым приторным ароматом смерти.