Тревожные годы Приморья (1917-1922 гг.). Свидетельства эпохи

Путешествие чехов по Сибири охраняли почти все державы мира. Здесь были сербы, румыны, итальянцы, поляки, французы, англичане, канадцы, китайцы и анамиты. Но все эти иностранные части были незначительны и тонули в количестве американских и особенно японских войск.

Японцы высадили 4 дивизии. Этих войск было, пожалуй, вполне достаточно для уничтожения всех большевицких армий и занятия Москвы. Японские войска дошли только до Иркутска. Значительно меньше, кажется, около 10 тыс., было американцев, и занимали они преимущественно Приморскую область.

Японцы приучились к нашим морозам, обучались стрельбе на морозе, везде чувствовали себя солдатами и не распускались.

В местах расположения американских войск был сильный разгул и днем и ночью. Но при всем том американский солдат несомненно явится на войне сильным противником. Впоследствии, в бытность мою председателем народного собрания, мне пришлось побывать на американском крейсере, прибывшем во Владивосток…

Англичане держали себя так, как будто они были в своей колонии. Они нас сторонились, но были вежливы.

Французов было очень мало.

Хмурые, нелюдимые сербы были скромны.

Итальянцы оставили после себя, пожалуй, наилучшие воспоминания, с ними охотно сходились и дружили. Над робкими румынами посмеивались. На Дальнем Востоке и Сибири было много поляков. Они служили на русской службе офицерами, судьями, врачами, инженерами, лесничими…

Когда я наблюдал жизнь японского населения на Дальнем Востоке в городах (лавочники, ремесленники), мне казалось, что японцы были заняты мыслью о захвате наших областей.

А почти открытая враждебность в отношении Верховного правителя и такая же открытая поддержка атаманов лишь утверждала мое мнение о скрытых замыслах Японии…

Японцы тщательно изучали край. Отношение японцев к русским властям скорее грубое, грубость была природной, азиатской, а не злобной…

Белое дело. В 6 т. Т. IV. Берлин, 1928.

Источник: Дело не получило благословения Бога. 1992.

ТЕЛЕГРАФНОЕ СООБЩЕНИЕ СОВЕТНИКА МИДА ВРЕМЕННОГО СИБИРСКОГО ПРАВИТЕЛЬСТВА НА ДАЛЬНЕМ ВОСТОКЕ В.Э. ГРЕВСА

Владивосток, 6 ноября 1918 года.

[О содержании беседы с командующим американскими войсками У.С. Грэвсом].

В разговоре со мною генерал Грэвс настойчиво указывал, что Америка не преследует в России никаких личных целей, а лишь стремится оказать самую широкую помощь доставкою населению необходимых товаров по дешевым ценам. При этом он объяснил, что признание правительства может последовать, когда Америка убедится в его общепризнанности и прочности. До той же поры признание было бы неосторожно. Ввиду того, что до сих пор Америка в своей деятельности в России не проявляет ни малейшего стремления войти хотя бы в фактическую связь с правительством и его органами, я объявил Грэвсу, что, оставляя в стороне вопрос о признании, Америка если желает, чтобы ее помощь была планомерна и целесообразна, не может при доставке и распределении товаров действовать вполне самостоятельно, без контакта с правительством, которое обладает надлежащими данными о степени нужды в отдельных товарах в тех или иных местностях и что желание

Америки быть осведомленною о нуждах и желаниях населения ближе всего может быть удовлетворено правительством, сосредотачивающим в своих руках нужные сведения и знающим общие нужды страны лучше, чем отдельные представители и даже организации. Эти доводы, по-видимому, приняты им во внимание, и я полагаю, что именно на такой практической почве легче всего побороть недоверие Америки к правительству и заставить ее войти с нами в сношения. Было бы желательно побудить Бахметьева проводить эту точку зрения.

ГАХК. Ф. П. 44. Оп. 1. Д. 215. А. 4.

Источник: Колчак и интервенция на Дальнем Востоке. 1995.

К.В. САХАРОВ. БЕЛАЯ СИБИРЬ: ВНУТРЕННЯЯ ВОЙНА 1918–1920 гг.

[К.В. Сахаров, генерал-лейтенант (1919), участник Первой мировой войны. С августа 1918 – начальник гарнизона острова Русский во Владивостоке, в январе-марте 1919 года – представитель генерала Деникина в Ставке адмирала Колчака].

[1918 г.]

… В Харбине и полосе отчуждения КВЖД управлял ген. Хорват, знавший отлично местные условия и весь край, пользовавшийся большим авторитетом даже среди китайцев. Он признал Директорию, но, понятно, продолжал вполне самостоятельно управлять Дальним Востоком.

… Владивосток – жемчужина России. Как говорил ген. Нокс, это самый красивый и живописный город в мире по своему расположению, только неблагоустроенный и грязный.

– Если бы он попал в хорошие руки… – добавил он.

Упаси Господи! Будут и русские руки хорошими, будут еще, может быть, самыми лучшими, для Владивостока и для всей Русской земли, – во всяком случае.

Владивосток представлял из себя какой-то хаос, еще не установившийся после свержения там большевиков, беспорядок и неустройство здесь были самые большие из всех мест. Какая-либо русская власть, которая могла бы наладить жизнь и урегулировать отношения, отсутствовала. Был губернатор Циммерман, был комендант крепости полковник Бутенко, но оба оказались бессильными и тратили все свое время и силы на то, чтобы лавировать между самыми разнообразными и противными друг другу элементами, что нахлынули сюда.

Дело было так. Большевиков выгнали из Владивостока чехи под командой генерала Дитерихса, при помощи и поддержке японских частей, на помощь направлялся и отряд русских офицеров, но чехи их не приняли и даже требовали разоружения. Тотчас же вслед за свержением советской власти во Владивостоке образовалось с одной стороны правительство эсеров, еврея Дербера, и земское, а с другой стороны – междусоюзнические советы из неполномочных и случайных иностранных офицеров, оказавшихся во Владивостоке, миссии тогда еще не прибывали. Когда русский отряд полковника Бурлина все же пришел во Владивосток, приехал также сюда ген. Хорват, чтобы объединить власть во всем крае Дальнего Востока, то этот случайный «союзнический» совет по настоянию эсеров потребовал разоружения отряда Бурлина. На русской земле разоружали русскую воинскую часть, состоявшую почти сплошь из офицеров! И этот позорный акт совершился. И совершили его именем союзников России, опираясь на их авторитет и силу. Когда через несколько недель начали прибывать настоящие представители союзников, то дело решили поправить и оружие вернули.

Самозванное правительство Дербера, не опиравшееся ни на один слой населения, пало само собою, безболезненно. Во главе управления Дальним Востоком стал ген. Хорват, который и переехал из Харбина во Владивосток. Сюда же был назначен ставкой ген. Ю.Д. Романовский, как представитель центральной власти при иностранных союзнических миссиях. Здесь же находился в это время и ген. Иванов-Ринов, который по сформировании в Омске нового кабинета перестал быть военным министром, оставаясь номинально командующим Сибирской армией.

Во Владивосток прибывали да прибывали союзники. Здесь были воинские части японцев, высадились английские Мидльсекский, а затем и Хемпширский батальоны, канадские войска и американцы. Был образован международный совет, причем главное командование союзными войсками и представительствование на этом совете было номинально вручено, как старейшему, японскому генералу Отаки. Фактически же распоряжался каждый по-своему, мало считаясь не только с русскими людьми, но и с русскими интересами.

Больные и обидные воспоминания! Как раз в пути, между Читой и Маньчжурией, было получено известие о заключении перемирия на французском фронте между союзниками и центральными империями, о революции в Германии, о бегстве кайзера и т. д.

Долгожданная победа была достигнута, четыре года, страданий и великих жертв принесли свои плоды. И русская кровь, пролитая так обильно на полях всего света, служила вместе с другими тем фундаментом, на котором теперь должны были утвердиться мир, право и справедливость. Ведь из-за них воевало человечество?..

Английские офицеры шумно радовались победе. Они выражали с чисто офицерской искренностью мнение, что без России и ее жертв никогда бы им не получить этой победы. Да, верно, истина. Но из-за этих-то великих жертв и из-за медлительности, из-за затяжки войны, из-за того, что от России потребовали слишком большого напряжения, наша страна не выдержала и впала в такое несчастье, в степень гибельного разорения. А понятно, если бы Россия не вступила в войну или, вступив, не жертвовала так беззаветно, то Антанта никогда не выиграла бы войны.

Как теперь отнесутся к нам бывшие союзники? Во что теперь выльется их призыв к Русскому народу? Понятно, все, что обещалось, будет выполнено, несомненно, останутся прежние отношения к вам, как к нашим близким союзникам, – так отвечали англичане.

Но то, что пришлось видеть с первых шагов во Владивостоке, било не по самолюбию даже, а по самой примитивной чести. Каждый иностранец чувствовал себя господином, барином, третируя русских, проявляя страшное высокомерие. Было впечатление, что теперь, когда долгая война окончилась, им совсем не до нас, что они делают величайшее одолжение, приехав сюда, оставаясь здесь.

Надо отдать справедливость, что лучше всех относились японцы, их офицеры и солдаты проявляли самую большую, почти полную корректность, чувствовалось даже искреннее, чуткое и дружественное понимание нашего несчастия и временного характера его.

Хуже всех было отношение домашних, так сказать, интервентов, войск, сформированных из наших бывших военнопленных.

Лучшие здания в городе, все вагоны, места в поездах отдавались иностранцам, наши соотечественники как бы согнули спину и тащили на себе их, ожидая спасения. Ведь

была обещана помощь, призывали к совместной борьбе с немцами и большевиками. Немцы выбыли из строя врагов, в Версале собралась мирная конференция, но другой-то враг, большевики, остались. И русские люди ждали от интервентов помощи, верили в нее.

В первой половине ноября прибыл во Владивосток со своим штабом французский генерал Жанэн. Ступил он на русскую землю, приветствуемый, как избавитель, как заранее признанный герой. На приветственные речи Жанэн отвечал определенно и довольно ясно, обещая поддержку, самую активную, выражая веру в успех общего дела. Сюда же прибыл французский батальон, что-то около взвода их колониальных цветных войск, да одна батарея. И вслед за английскими батальонами французы двинулись по железной дороге на запад, к нашим боевым линиям.

Когда ген. Нокс объезжал фронт, его повсюду встречали не только дружественно, но торжественно. Выставлялись почетные караулы, оркестр играл английский гимн, предоставлялось все лучшее, что только было у самих. На его слова о помощи заранее благодарили, почти везде просили прислать хоть взвод английских солдат – необходимо было показать нашим солдатам и офицерам, что давнее обещание союзников о помощи не одни слова. Атаман Дутов в тяжелые дни Оренбурга прислал телеграмму ему в Омск: дайте мне одну роту французских или английских войск, и я отстою Оренбург, а то казаки уже не верят словам о помощи союзников.

В ответ мы слышали, что помощь будет, но не сейчас, что надобно подождать, не все еще готово, войска еще в пути. Мы ждали и верили.

Не все было благополучно и на остальном обширном пространстве Сибири.

Партии социалистов-революционеров и меньшевиков ушли в подполье, спрятались, тщательно замаскировались, но не прекратили свою губительную работу. А где было можно, там они действовали и в открытую.

Таким обетованным местом для них являлся Владивосток, благодаря интернациональному характеру, приобретенному этим городом с 1918 года от массы наехавших туда интервентов. К декабрю 1918 года здесь были уже полностью все военные миссии, прибыли высокие иностранные комиссары, в Сибири сосредоточились войска японские, британские, американские, немного итальянских и чехи, а на рейде стояли военные суда всех наций. При этом, чем дальше шли переговоры в Версале, тем неопределеннее и запутаннее было отношение здесь этой разношерстной массы. Как-то вышло, что войска бывших союзников, прибывшие в Сибирь, чтобы образовать общий с русскими фронт против немцев и большевиков, теперь на этот фронт не шли – война с немцами была кончена, а «вмешиваться в наши внутренние дела» союзники не желали.

Вместе с тем во Владивостоке некоторыми из союзных представителей допускался прямой контроль именно над чисто внутренними распоряжениями русской власти, здесь как раз и было вмешательство в наши внутренние дела. Особенно отличались этим два лица одной из дружественных наций, ген. Гревс и его начальник штаба полк. Робинсон. Так, с их стороны последовал форменный протест, когда ген. Иванов-Ринов арестовал ряд вредных лиц, бывших в связи с большевиками и ведших пропаганду среди населения, призывавших его открыто к восстанию против правительства. Господа Гревс и Робинсон заявили, что они не могут допустить этого ареста и настаивают на освобождении, оставляя в противном случае за собою свободу действий. Затем с их стороны последовал новый протест, когда из Омска военный министр хотел сместить коменданта Владивостокской крепости полк. Бутенко, офицера в сущности неплохого, но впавшего слишком в сильную ориентацию на эту нацию и объединявшегося раньше с эсерами. Когда полк. Чубаков, служивший в этой иностранной миссии и работавший одновременно в противоправительственных партиях, был вызван в Омск для отчета в своих действиях, то от ген. Гревса, представителя дружественной нации, последовал ряд телеграмм с отказом. В конце концов он потребовал гарантии личной безопасности Чубакова и непредания его суду. А после этого Чубаков перешел, при первом удобном случае, на сторону большевиков и в Красноярске вошел крупным лицом в Чрезвычайную следственную комиссию (большевистскую чека). Можно было бы написать несколько томов, приводя все случаи подобного «невмешательства» – так их было много. Были даже документально установлены сношения с американской военной миссией некоторых шаек, восставших с оружием в руках в районе Сучанских копей и бывших фактически большевиками.

Много, может быть, и невольного зла причинили России эти представители интервенции, Гревс и Робинсон, но немало зла причинено ими и своему отечеству, ибо по их действиям Русский народ и общество судили о всей их стране. А в связи с другими агентами и мелкими представителями ее в Сибири, извращенно представлявшими здесь интересы своей страны, мнение о ней среди русских составилось крайне отрицательное. Это отразилось и на местной прессе, газеты день ото дня все едче и остроумнее писали о действиях этих интервентов и о иххозяйничанье на Дальнем Востоке. И вот в один день начальник миссии Гревс приехал к ген. Иванову-Ринову, как помощнику Хорвата, и просил, нельзя ли подействовать и надавить на газеты для прекращения неприятных фельетонов. Это уж совсем не вязалось с его прежними протестами, что он и его войска прибыли во Владивосток защищать всяческие свободы. Но надо оговориться: эти газеты были правого лагеря.

Нет сомнения, что многие из этих господ действовали по незнанию и полному непониманию того, что происходит в России, ни наших настроений, ни верований и надежд, но был и несомненно умышленный, организованный вред.

В декабре [1918 года], будучи по делам во Владивостоке, я заехал отдать визит полк. Робинсону, посетившему на Русском острове мою военную инструкторскую школу. Робинсон вышел, радостно улыбаясь во всю ширину лица, и начал меня поздравлять, когда, видимо, на моем лице отразилось недоумение, он быстро скрылся и вернулся с переводчиком. Начался разговор.