– Исключительно декретом Ленина.
– Так. А что вы делали в семнадцатом, мичман?
– Да как сказать… – смутился Вальронд. – Семнадцатый год я посвятил одной немолодой женщине. В толстой книге «Весь Петербург» она значилась как почетная гражданка Санкт-Петербургской губернии.
– Точнее?
– Можно и точнее: я охранял ее имущество от засилия диктатуры пролетариата…
– А ты, мичман, весельчак, – прищурился Спиридонов и подумал: «Мы, наверное, одногодки». – Почему же не обратился ты в губком? В военком? А сразу ко мне?
– Честно?
– Только так и надо.
– Хорошо. Скажу честно. Я решил заглянуть в пасть самого страшного зверя – прямо к вам. Если меня уж и здесь не расстреляют, дальше я как-нибудь и сам выгребусь…
Спиридонов громко расхохотался:
– Это действительно честно сказано… Только вот, товарищ, моря у нас здесь нету. Артиллерии кот наплакал. Да и скажу на твою честность не менее честно: сбежишь ведь!
– Кто?
– Да ты и сбежишь от нас, мичман.
– Куда?
– На Мурман… как и все… к англичанам! Там тебе и море, там тебе и артиллерия. А я тебе даже закурить не могу дать…
Женька Вальронд поспешно стал расстегивать китель.
– Если ты такой бедный, – сказал, – так я тебе дам закурить. – И потянул из-под кителя длинный шнур аксельбанта, перевитый золотой канителью. – Кстати, такой кнут видели? – спросил.
Спиридонов хлобыстнул жгутом аксельбанта по столу.
– Много вас таких, – ответил раздраженно. – Место получат, паек наш едят, а с первым выстрелом – бегут… к своим!
– Бывает и такое, – поддакнул ему Вальронд. – Но вот этот кнут я носил как раз на Мурмане, будучи флаг-офицером связи. Следовательно, я уже имел место. Имел шикарный паек. Но бежал-то я в обратную сторону. И если хочешь знать правду, то первый выстрел по англичанам – за мной! Вот, полюбуйся…
И он расправил перед Спиридоновым удостоверение, подписанное генералом Звегинцевым, а там было сказано: мичман Е. М. Вальронд командирован флагманским артиллеристом на батареи острова Мудьюг, что расположен на подходах к Архангельску, в личное распоряжение адмирала Виккорста…
– И какое задание? – спросил Спиридонов, напрягаясь.
Ответ Вальронда поразил чекиста:
– Когда британская эскадра пойдет на Архангельск, я должен сделать так, чтобы батареи ни разу не выстрелили.
Спиридонов с минуту сидел молча. Резко встал. Взрезал ножом буханку хлеба. Огурец выложил. Два яйца вареных. Соль развернул в бумажке. Подумал – и вытянул из-под стола бутылку с мутной самогонкой.
– Такую марку пьешь? – спросил. – Чем богаты, тем и рады… Ну, а теперь ешь-пей и рассказывай, как до нас добрался. На Мурмане все уверены, что ты отбыл на Мудьюг?
– Да. Отбыл на Мудьюг. А как добрался… смотри! – И с гордостью показал оторванную подошву. – За Кандалакшей мосты уже взорваны. Щебенка острая. Где пешком, где на кобыле, где на подкидыше. Вот добрался. И… что я вижу? – Вальронд взялся за бутылку. – Русский «мартель», просто не верится… обожаю! А ты, отец-чекист, не ковырнешь со мной за компанию?
– И ковырнул бы. Да, понимаешь, некогда.
– Понимаю. Стоишь на страже ревбдита.
– Что это такое?
– Революционная бдительность. Сокращенно! Ваше здоровье…
Не чинясь, Женька Вальронд съел огурец и два яйца, оставив Спиридонова на весь день голодным. Так же исправно осушил полбутылки, но оставался трезв, аки голубь.
– Здоров пить, – заметил Спиридонов.
– Привычка флота. Мы несгибаемые люди… Хочешь анекдот?
– Валяй. Только повеселее.
– Зима в Кронштадте сто лет назад – не приведи бог! И вот доблестные офицеры флота, сильно тоскуя, решили выпить все вино, какое было в Кронштадте. И выпили… за одну ночь! Весь зимний запас вина! После чего участники этой героической пьянки получили особые ордена и стали «кавалерами пробки».
– Ну-у? – не поверил Спиридонов.
– Точно так. Причем винная пробка носилась ими на владимирской ленте. И вот я, просматривая журнал «Русская старина», в числе этих кавалеров обнаружил и своего дедушку… Каково?
– Иди отсыпаться, – сказал Спиридонов, пряча бутылку.
Вечером он пришел в казарму бойцов охраны, разбудил мичмана.
– Выйдем, – предложил. – Разговор имею…
Они вышли на крыльцо. Над крышами Петрозаводска ветер ломал ветви деревьев, березы вытягивались метелками.
– Я думал, ты так… мичман и мичман… А ты, оказывается, важная птица с Мурмана! Пока ты спал, я позвонил в Петроград, и тебя просят доставить в ВЧК. Так что бери свои бумаги, дрезину я тебе приготовил. И езжай как барин… Ну, будь!
Спиридонов помолчал немного и добавил:
– Хороший ты парень вроде! Только извини, брат, мне велено к тебе приставить конвой…
***
Через восемь часов, прямо с дрезины, Вальронд был доставлен на Гороховую, 2, в бывшее помещение санкт-петербургского градоначальства, где теперь размещалась Петроградская ВЧК. Всю дорогу мичман сильно нервничал. Его сразу же провели в комнату для допроса, и незнакомый человек спросил:
– Ваш переход на сторону нашей армии не обусловлен ли какими посторонними обстоятельствами?
– Нет.
– Не было ли у вас родственников, когда-либо примыкавших к народовольцам или иным революционным организациям?