поют теперь тельцу, не зная горя…
А воды с двух сторон вот-вот падут стеною.
Еще я юноша: халат на мне и пояс,
я сзади Моисея, дрожь не прячу,
стою среди народа, что за горесть
что он под звездами в пустыне, ропщет, плачет…
А Моисей, согбенный, на коленях
пред Богом скрытым молит одинокий:
дай мне войти хотя б на часть сажени
обещанного края, чтоб увидеть оком
места, где будет властвовать народ.
Но только мне закрыт Тобою вход.
Я голос дорогой его все слышу,
он краше всех в народе голосов.
Вот он замолк, и только голос свыше,
то глас Суда… Я, Моисей, готов
принять, мой Бог, Твой приговор суровый,
мне Иордан уже не перейти,
и здесь в пустыне смолкнет мое слово,
здесь погребенье должно мне найти.
Он выглядел оставленным, отъятым
от миссии своей. Спросил: кто тут со мной?
И видит в подпоясанном халате
меня: «Не ты ли неотступно, мальчик мой
за мною ночью крался по пустыне?»
Сквозь слезы: я не крался за тобой,
куда бы ты ни шел, хочу отныне
с тобою быть, возьми меня с собой,
люблю тебя и не могу скрывать
сильнее, чем родных отца и мать.
Он руку на плечо кладет вживую,
склонился, чтоб меня поцеловать…
И до сих пор на лбу моем печать
его провидческого поцелуя.
Печать любви к Завету и просторам,
нам в море путь он проложил к которым.
– — – — – — – — – — – — —
При смертном его часе – никого,
и скрыто погребение его.
– — – — – — – — – — – — —
Вновь с ними я, паломник юный в Храме,
Синайскую Тору[2 - Тора – первая часть Библии, так называемое «Пятикнижие Моисеево». Традиционно слова Торы пишут на свитке на иврите.] читает царь,
как будто слышится в Эдеме песнь Адама…
В поклоне с ними я… Как встарь:
вот коэн кровью жертвенник кропит,
поют левиты, музыка парит…
Вся жизнь моя для этой песни в Храме
Господнем, вставшем на горе святой.
Но прячутся глаза от лжи и срама,
от чуждого, что насаждает гой,