Их адрес – Советский Союз

– Мама, ты не видела, я позавчера купил бутылочку водки, а куда поставил – не помню.

Старушка всплеснула руками:

– Ах, сынок, прости, дорогой. Вчера я купила на рынке такую вкусную селёдку, просто тает во рту. С ней-то я и приговорила твою бутылочку.

Когда Веня удивился крепости здоровья старушки, которая за один присест приговорила поллитру водки, Мирон пояснил:

– Моя мама за всю жизнь не посетила ни разу врача и не выпила ни одной таблетки. Однако, в шестнадцатилетнем возрасте родители отправили её на рынок, купить овощей для обеда. В то время в Тифлисе постреливали. Кто именно постреливал, никто сейчас не помнит, но шальная пуля отскочила от стены каменного дома и пробила ей почку. Девушка упала на мостовую, истекая кровью. Это заметил офицер, проезжавший мимо на пролётке. Он подхватил девушку на руки и доставил в ближайший госпиталь, где ей удалили пробитую почку. С тех пор мама всю остальную жизнь прожила с одной почкой, но на здоровье никогда не жаловалась.

– До революции, если ребёнок не умирал в раннем детстве, то доживал до глубокой старости, потому что питался натуральными продуктами, выращенными без использования удобрений, и не допускал в еде излишеств, поскольку еды зачастую не хватало. Но и не голодали, земля в Грузии щедрая, – заключил Мирон.

За широким столом сидела родня, числом около полутора десятков человек. Но сидели только мужчины. Таковы грузинские традиции. Женщины в застолье только подают новые блюда, приносят вино в кувшинах и убирают тарелки. Если, скажем, звучит тост за хозяйку дома, она присядет на пару минут, пока произносят этот тост, отопьёт глоток и тут же убегает на кухню. При обслуживании гостей женщины молчат, разве что ответят кратко на вопрос. В очерёдности тостов тоже есть определённый порядок. Первый тост всегда звучит за мир, но не во всём мире, о котором жители маленькой Грузии имеют весьма ограниченное представление, а за мир в окружении, которое принято называть малой Родиной. Второй тост – за стены этого дома, а потом уже пьют за здоровье присутствующих по старшинству.

Тост по-грузински

Веня знал, что искусство и традиции произнесения тостов в этой стране выковывались столетиями, и дети впитывают это искусство, слушая тосты взрослых с юных лет. Поэтому он к приезду в Грузию немного подготовился, и, когда очередь дошла до него, встал и произнёс тост за красоту грузинских женщин, неторопливо, стараясь даже немного имитировать кавказский акцент:

Когда красавицу целуешь
Иль цедишь терпкое вино,
Джигит, свободой ты рискуешь.
Будь осмотрительнее, но…

Какой же праздник нам без чачи?
Лишь ласки девы нас пьянят.
Так пусть же поцелуй горячий
В желанный плен возьмёт меня!

Присутствующие одобрительно захлопали, и следующий тост прозвучал за здоровье гостя и его драгоценной семьи. В гостиницу Веня вернулся поздно. Его сосед-крымчанин пригласил поехать на выходные вместе в Батуми (Там такие девочки! – причмокнул он с восхищением), но Веня помнил, чем закончились его приключения в первый день, и вежливо отказался, сославшись на то, что уже приглашён на эти дни местными коллегами. Этот сосед исчез, а уже на следующий день появился новый. Это был весёлый парень из Дагестана. Там он работал главным инженером крупного винсовхода. Заселившись, Аслан Магометов вытащил из под койки дубовый винный бочонок с ручкой и нацедил по стакану густого вина рубинового цвета. Вино имело прекрасный аромат, и на вкус оказалось превосходным.

– Такое ты в магазинах не встретишь. Вино элитное, идёт только на экспорт, – с гордостью произнёс Аслан.

После второго стакана приступили к более плотному знакомству. Оказалось, что сосед приехал в командировку на тбилисский завод винодельческой аппаратуры. Веня, который по случаю больших праздников с наплывом гостей, иногла для экономии брал у знакомого слесаря профессионально изготовленный самогонный аппарат и выгонял до ведра самогонки, впервые узнал, что изготовление вин и коньяков – это чистое производство, на котором работники ходят в белых халатах, а спиртовые и винные компоненты текут по стерильным стеклянным трубам и разливаются через стеклянные же краны с притёртыми клапанами. По его словам выходило, что на Кавказе заводов такой аппаратуры всего два – в Тбилиси и в Ереване. От него же Веня узнал, что элитных коньяков было в СССР всего четыре – грузинский, армянский, дагестанский и молдавский. О том, какой из них самый лучший, каждый народ имеет своё мнение, но главным критерием тут служит привычка, а вовсе не технология, аромат или химический состав напитка. Так, в СССР было принято считать лучшими армянские коньяки, хотя эксперты-дегустаторы таковыми считают грузинские. Парадокс в том, что француз этим коньякам предпочтёт «Наполеон» только потому, что другие имеют совершенно иной, непривычный для француза аромат и вкус. В то же время, русский считает «Наполеон» дорогим пойлом, потому что привык к более острому вкусу армянского коньяка. В совхозе, где работал Аслан, хранилище элитных напитков расположено на глубине тридцати метров. Там же располагается дегустационный зал, который любит посещать главный дагестанский поэт Расул Гамзатов, где он и читает гостям свои стихи о любви к женщинам и вину.

После обсуждения достоинств алкогольных напитков, соседи перешли к более прозаическим темам. Аслан сетовал:

– Я привёз сюда два бочонка с элитным вином и коньяком экспортного исполнения. Прихожу на завод, подаю заявки на запчасти и детали, мне отвечают: «Это лимитированная продукция. Сейчас нет на складе, приходи во втором квартале следующего года». А у меня без этих деталей всё производство стоит. Директор так и сказал: «Без деталей домой не возвращайся».

– И что же делать? – сочувственно вопрошал Веня.

– А что тут поделаешь? Выходу к проходной с бочонком в конце рабочего дня и договариваюсь с простыми работягами. Они мне и выносят понемногу. Так ведь грузины совсем разбалованы, зачастую приходится и деньгами доплачивать из своего кармана. Вот, скажем, в России я бы за эти два бочонка мог целый заводик прикупить. Там народ не разбалован, потому что беден.

Они тут же выпили за сердобольный и бедный российский народ. Затем сосед пошёл платить за номер. Вернувшись в комнату, он сообщил:

– Я сейчас видел, как в гостиницу поселялся какой-то русский.

Веня читал газету и никак не прореагировал на сказанное. Аслан решил, что он не расслышал сказанного, тронул Веню за плечо и повторил услышанную им новость.

– Ну и что? – вяло откликнулся Веня.

– Как что? Это же твой земляк! – воскликнул удивлённо сосед. – Если бы поселился мой земляк из Дагестана, я бы побежал его поприветствовать, узнать новости.

– Чудак ты, Аслан. У меня, по твоей логике, в земляках вся Россия – больше ста миллионов человек. На приветствия уходил бы день целиком, а новости проще узнать из газет.

Сосед покрутил головой: «Странные люди, эти русские».

Ещё через день Аслан засобирался домой.

– Уже всё достал, что нужно? – поинтересовался Веня.

– Какое там, – махнул рукой сосед, – хорошо, если половину. Но я больше двух дней в командировках не выдерживаю.

– Почему так? – удивился Веня, которому жить в Тбилиси предстояло ещё почти две недели.

– Сыну пора делать обрезание. Но, главное, я без женщины больше двух дней не могу, а изменять жене мне, как мусульманину, никак нельзя.

– Какое обрезание? – воскликнул удивлённо Веня. – Ты же говорил, что являешся секретарём парторганизации крупного совхоза.

– Ты мне партию и веру не путай, – угрюмо возразил Аслан. – Партия – это взгляд, устремлённый в будущее, а вера – это корни наших предков.

На следующий день они допили остатки вина на прощание. В углу комнаты лежал огромный тюк. Веня поинтересовался, что это такого сосед его закупил в Тбилиси. Оказалось, десять дублёнок и ещё какие-то дефицитные товары.

– Зачем тебе столько? Неужели всем родственникам? И потом, кто носит дублёнки в знойном Дагестане?

– Должен же я как-то оправдать расходы, понесённые на тбилисском заводе. Отдам родственникам, они продадут на рынках в России. А ты разве ничего не закупил, чтобы оправдать свои расходы?

– Я купил гитару, – оправдывался Веня, – они у нас в большом дефиците.

– Почему не купил двадцать гитар? Они же лёгкие. Хороший был бы навар.

Восток – дело тонкое, – оставалось мысленно резюмировать Вене.

На следующий день, по возвращении в гостиницу Веню предупредили, чтобы он никуда не уходил, ему целый день названивает какой-то человек. Уже через пять минут в номер позвонили. Приятный женский голос произнёс:

– Вениамин Николаевич? Где же вы пропадаете? Не уходите, мой муж уже едет к Вам.

Веня ничего не понял, но решил, что кто-то из его коллег из института решил провести с ним вечер. За эти два дня он видел столько новых лиц, что запомнить их имена был просто не в состоянии. Ещё через несколько минут ему позвонили снизу, от портье. На этот раз голос был мужским:

– Простите, уважаемый, но вас уже все ждут. Спускайтесь вниз, у меня машина.

Ничего не понимая, Веня спустился вниз. Навстречу ему вышел рослый, элегантный мужчина в дорогом английском пиджаке, с алмазной булавкой в галстуке. От мужчины шёл тонкий аромат дорогих духов. Он протянул широкую руку:

– Георгий. Почему Вы так странно одеты, уважаемый?

Веня оглядел себя: рубашка, джинсовый костюм и лёгкие плетёные сандалии вполне отвечали погоде. Он смутился, и сказал:

– Это так неожиданно. Я сейчас переоденусь.

Поднявшись наверх, он надел лучшее, что у него было на случай праздничного застолья, и через пару минут он с Георгием вышел на улицу. Перед гостиницей стояла ослепительно новая черная «Волга». Такие в России могли быть лишь у директоров крупных предприятий или первых секретарей райкомов. Слегка оробев, он сел на кожаное сиденье рядом с Георгием. Он не знал, о чём говорить. Задавать вопрос о том, кто его ждёт, тоже считал преждевременным и бестактным. Машина мягко тронулась, и Георгий завёл дипломатичный разговор о здоровье гостя, его семьи и родственников. Когда вступительная тема была исчерпана, последовал вопрос о погоде, но вопрос этот был совсем странным. Он звучал так: