Хроники научной жизни

Свои результаты он принёс через день. Прошло несколько недель, а у Николая результатов всё не было. Проблема была в том, что для решения этой задачи методом конечных разностей диск нужно было погрузить в некий прямоугольник, на границе которого следует задать какие-либо краевые условия. Если размеры прямоугольника сделать много больше диаметра диска, то можно задать условие равенства нулю потенциала, а ещё лучше – градиента потенциала, то есть напряжённости поля. Всё это сильно усложняло решение задачи, поскольку большие размеры прямоугольника означали значительное увеличение узлов разностной сетки и, следовательно, времени решения задачи. Понятие «достаточно далеко» непонятным образом приводило к появлению погрешности расчёта, обусловленное отличием граничного условия от аналитического решения задачи на этой границы.

В конце концов, дело закончилось тем, что Николай взмолился:

– Избавьте меня от решения этой задачи. И так видно, что метод интегральных уравнений и для этой задачи имеет несомненные преимущества по сравнению с нашим методом.

Тогда Калерий Павлович и высказал Вене пожелание:

– Я могу договориться с Вашим начальником, чтобы Вас по работе прикрепили к нашей лаборатории. Мы хотим развивать разные численные методы решения такого класса задач электронной оптики, и такая совместная работа будет в интересах обоих институтов.

Веня не смог уловить, чем именно такая работа будет интересна Институту ядерной физики, но, вспомнив, что Серёга никак не поощрял его работ по интегральным уравнениям, разрешая ему заниматься этим в свободное от основной работы время, он вдруг подумал, а не перейти ли ему работать на ВЦ, чтобы заниматься любимым делом профессионально, а не урывками.

Эту идею он и высказал Калерию Павловичу, чем вызвал его искреннее удивление:

– Хм… я, конечно, не против, но и ваше начальство не должно возражать против Вашего перехода, поскольку Вы ещё не отработали положенных двух лет по распределению после окончания университета.

ГЛАВА 3. ДИССЕРТАЦИЯ

Учёным можешь ты не быть,

Но кандидатом быть обязан.

А. и Б. Стругацкие

Не хочу защищать диссертацию. Так я дурак и дурак, а с диссертацией должен восемь часов представлять, что я умный.

Ю. Визбор. Из записных книжек.

Веня был странным человеком. Он пришёл в лабораторию из Института ядерной физики – самого престижного института академгородка. Престижность эта подкреплялась ещё и тем, что ИЯФ был единственным академическим институтом, в котором к зарплате доплачивалось 20% квартальной премии от Средмаша. Эти двадцать процентов служили надёжным барьером для для накопления и удержания в институте наиболее квалифицированных сотрудников. А Веня перешёл. Причём, с начальством он там не поссорился. В ИЯФе к нему уже приглядывались, поскольку в своём дипломном проекте Веня сделал интересную работу, резко выделившую его из всего выпуска. Скорее наоборот, его отношения с начальством ухудшились, когда он решил уходить, потому, что оно категорически не хотело отпускать Веню, и имело, кстати, на это все права, поскольку Веня был молодым специалистом и обязан был отработать два года по месту распределения. Если учесть, что для выпускников университета в ИЯФ был самый жёсткий отбор, и попасть туда по распределению можно было только при наличии сильного желания, то поступок Вени выглядел, действительно, достаточно странным.

Когда начальник Вени понял, что тот принял окончательное решение уйти и от своего не отступит, он махнул рукой:

– Ладно, только тебе ещё предстоит разговор с завлабом.

Начальник этот, Серёга, кстати, поставил Вене целый набор жёстких условий, при которых он согласен отпустить сотрудника. Заставил даже написать отчет и руководство к пользованию программой, созданной молодым специалистом. Веня выполнил их все, за исключением условия подготовить себе замену, поскольку условие это было совершенно неконкретным и могло задержать переход на неопределённое время. Тут Веня сказал решительно и даже немного нахально:

– Замену? А если выяснится, что я незаменим, что ж мне всю жизнь твоим рабом быть, Серёга? Не смеши мои тапочки, как говорят в Одессе.

Со стороны вчерашнего студента подобная фамильярность по отношению к старшему инженеру могла бы показаться наглостью, но тут были свои ньюансы. Начальника все лаборанты, слесари и радиомонтажники называли просто Серёгой. Был он низенького роста, вечно улыбающийся и круглый, как колобок. Сходство с колобком усиливалось тем обстоятельством, что голова Серёги напоминала биллиардный шар и в солнечную погоду пускала зайчики. С другой стороны, и Веня не был типовым студентом. До университета он успел окончить мореходку, поработать на море. Там он нашел себе невесту, и на первом курсе он уже был женатым человеком, а сейчас его дочке исполнилось четыре года. Поэтому для него начальник был именно Серёгой и никем более, хотя он и порывался время от времени учить Веню «чё почём» в этой жизни.

Веня задолго до момента перехода на ВЦ уже успел хорошо познакомиться с сотрудниками лаборатории Калерия Павловича. Больше всего ему нравилось, что тем делом, которое у него неожиданно так хорошо получилось, ребята здесь занимаются как основным, в то время как Серёга постоянно загружает его какой-то ерундой, считая, что для физика главное не все эти методы и расчёты, а то железо, которое ты спаял. Сам он хватался одновременно за всё сразу. На его столе грудами лежали чертежи установки, какие-то готовые детали из экспресс-цеха, перфоленты, распечатки с ЭВМ, копии журнальных статей и много другого хлама. Такая разбросанность приводила к тому, что каждое из этих дел получалось плохо, в лучшем случае на «тройку». Установка вечно стояла разобранная, потому что на предыдущем пуске пучок лизнул отклоняющую систему, и её «повело». Элементарные задачки у него считались часами, потому что он брал первый попавшийся в справочнике метод, и тот работал плохо, будучи к тому же недоотлаженным. Лаборанты на перекуре хлопали его по плечу и посмеивались:

– Не бзди, Серёга. Даже если у тебя когда-нибудь что-нибудь и заработает, на твоей установке тут же появятся жиды и аккуратно так тебя отодвинут, потому что профиль у тебя для науки не подходящий. Они быстренько напишут тут свои статьи, защитят диссертации, а тебе выдадут 20% квартальной премии, которую мы вместе и пропьём.

Завлаб в ИЯФе по комплекции напоминал Серёгу, только он никогда не улыбался, и потому фамильярное обращение к нему совершенно исключалось. Он поглядел на Веню усталыми глазами учёного, отпахавшего всю войну в лагерной шарашке, помолчал, подыскивая наиболее точную формулировку своего вопроса, потом заговорил неторопливо:

– Вы знаете, молодой человек, что между институтами действует соглашение, согласно которому при переходе сотрудника из одного института в другой, его не имеют право брать на более высокую должность или зарплату? В любом другой месте Вам не будут платить больше, не надейтесь. Смысл этого соглашения в том, чтобы предотвратить переманивание сотрудников. Мне же хотелось бы понять причины, заставившие Вас уходить из института. Может, у Вас не сложились отношения с руководством или с коллегами?

Веня ответил не сразу. Сначала он подумал: «Да ведь первый, кто меня здесь кинул в аспирантурой, был именно ты!», но завлабу он сказал несколько иное:

– Мне кажется, Марлен Моисеевич, между нами имеет место трагическое недопонимание. Работая радистом на судне, я сопливым мальчишкой зарабатывал в путину пятьсот рублей на руки, и морская жизнь мне очень нравилась, но эту зарплату я сменил на тридцать пять рублей студенческой стипендии, а через пять лет – на сто рублей зарплаты стажёра. Почему? – Простое любопытство, мне это стало интересно. Даже если я когда-либо защищу кандидатскую, а затем докторскую, моя зарплата будет всего двести пятьдесят, а Вы подумали, что я ухожу из-за денег или каких иных перспектив. Ответ здесь тот же: мне стало интересно в другом месте. Даже если бы мне там добавили чего-нибудь, то максимум рублей двадцать – те же деньги, что я теряю, лишаясь кварстальной премии при уходе из института.

Лаборатория

В новой лаборатории Вене всё нравилось, но особенно душевный микроклимат, царящий в ней. Лаборатория здесь была очень небольшой по сравнению с ИЯФом – всего восемь человек, включая начальника. Ребята все молодые, здоровые, жизнерадостные. С такими работалось легко. Были и три женщины, но все с какими-то проблемами. У лаборантки Светы больные почки, та всё травами лечилась. Соня мужа недавно потеряла. Писал диссертацию, много курил, мало спал. В результате обострилась почечная недостаточность, и, вместо защиты, пришлось пережить похороны. Галя была постраше, одна воспитывала сына и дочь. Муж умер от инфаркта, а инфаркт – от пристрастия к алкоголю. Другую Свету Веня в первые три года работы видел всего несколько раз: она из декретного отпуска и последующего по уходу за ребёнком плавно переходила к следующему декретному. Тем не менее, женщины эти вносили спокойствие и уют в мужской коллектив. А какие они вкусности готовили на праздники! До очередного этапа борьбы с алкоголизмом было еще так далеко, поэтому стол накрывали и выпивали дружно прямо в лаборатории.

Но прежде всего его научили заваривать чай. К этой процедуре здесь относились так трепетно, что он поначалу удивлялся. Казалось бы, ну что там сложного – чай заварить? Э, нет! Тут технология, отклонение от которой резко не поощряется. Прежде всего, заварной чайник должен быть только фарфоровым. Сам чай допускается только индийский, а более точно – лучше всего цейлонский со слонами. Воду довести до кипения, но не кипятить, затем сполоснуть фарфоровый чайник кипятком, кипяток вылить, засыпать две с половиной ложки чайного листа, залить чайник водой на одну треть, дать настояться ровно четыре минуты, долить воды и только потом разливать по фарфоровым же чашкам. Только в этом случае можно ожидать правильный аромат горячего напитка. В чай-клуб сбрасывались по трёшке в месяц. На эти деньги покупались печенюшки, пачки чая и сахар. Само чаепитие было не столько физиологической процедурой, сколько духовным общением. За столом обсуждались результаты футбольных и хоккейных матчей, выступления фигуристов и другие мелочи жизни. О политике практически не говорили, потому что в стране ничего заметного не происходило, а если что-то и происходило, то узнать об этом можно было только по «вражьим голосам», слушать которые не одобрялось, а общественный пересказ «голосов» мог наказываться катанием тачки на Колыме.

Основным направлением деятельности лаборатории была разработка программ для расчета приборов электронной оптики. После вениного перехода его начальник, Калерий Павлович рассказал Вене историю, из которой следовало, что бывший начальник Серёга практически продал Веню. Дело в том, что лаборатория Палыча разработала программу, которая на союзном уровне была самой мощной и продвинутой. Ею пользовались десятки предприятий ВПК в самых разных городах нашей необъятной Родины. Серёга заставил Веню освоить эту программу и проводить расчеты установки ещё когда тот пришёл к нему на практику студентом четвёртого курса. Был у программы и недостаток – она написана в машинных кодах для БЭСМ-6. Современные программисты даже не представляют, что это такое. Для них языком наинизшего уровня является ассемблер. По этой причине внести в программу какие-либо исправления и усовершенствования могли только сами разработчики программы. Распечатка выходных данных также казалась абракадаброй, поскольку результаты представлены были колонками цифр, лишь изредка снабженными скупыми надписями о том, что эти результаты представляют. Поначалу Серёга даже устроил троих сотрудников лаборатории Палыча на полставки, чтобы они ему усовершенствовали вид выходных данных, но работа шла так озверительно медленно, что Серёга пришел к Вене и сказал, что такая работа никому на хрен не годится, и нужно делать свою программу.