Хозяйка дома в лесу безвременья

Моя бабушка?? – Наталья была в шоке. – Моей бабушки нет более пятнадцати лет!

– И что? – Санька глядел строго и серьёзно. – Так же сюда пришла, так же дом принял её. Да только она, в отличие от вас, сразу во всё поверила, в силу вошла и сама смогла ходить куда хотела и помогала всем сама и пионы у неё были во – Санька показал рукой по свою тощую грудь. – А я, нет чтоб людям помогать, вам простые вещи донести несколько дней не могу!

У Натальи в голове всё смешалось.

– А пь… пионы здесь причем?

– Да при том! – Санька выглядел огорчённым. – Когда Видящая силу свою принимает, волна силы всегда вокруг неё. У неё и куры по два яйца несут, и дом сам пристраивается и цветы цветут – аж ух! А у вас только и хватает, чтоб вон лампочка горела, да суп на плите сварить. Вам силу осознать надо! Взять её, своей сделать!

– Саша, ты бабушку мою видел? – тихонько спросила Наталья.

– Видел! Вот как вас! И не вру! И Зорька – её корова, я ей просто коридор открыл, как вам тогда, когда вы с вещами вернулись, она и пришла из того дня, когда тёть Фрося в мир свой вернулась. А кошка – я не знаю, за Зорькой, видимо, увязалась, я еле коридор удержал, не могу столько, сил одному не хватает.

– А я могу увидеть её? – Наталья затаила дыхание.

– Нет. – Саня помотал головой.

Наталья боялась ответа на свой вопрос, хотя знала ответ:

– Саша, ты ходишь сквозь время?

– Да, – мальчик был спокоен. И его тон не оставлял сомнений, что это не шутка.

– Пошли за зеркалом сейчас! – Наталья резко встала, полная решимости, выключила плиту.

– Как мой внешний вид? Сойдёт? Так ходят за волшебным зеркалом?

– Улёт! – Санька, смеясь, поднял вверх палец.

Выйдя за плетень, Наталья, было, направилась в сторону речки, но Саня окликнул её:

– Нам в другую сторону совсем!

Они прошли не более трёхсот метров, когда прямо на пути встал огромный камень, больше, чем в человеческий рост. Наталья собралась обогнуть его, но Саня вложил свою ладошку в её руку и шагнул вперёд, увлекая попутчицу за собой. Опять, будто на секунду, мутная пелена на глазах и они вышагнули из камня с другой стороны. И вышагнули они не в лес. Вокруг была сплошная темнота, под ногами был захламлённый чем-то пол, вокруг что-то стояло.

– Кладовка, – шепнул Саня. – тут рядом мастерская мастера-стеклодува. Сам он спит наверху. Не шумите, чтоб его не разбудить.

Саня начал аккуратно пробираться к двери, ловко маневрируя между наставленными сундуками. Наталья обернулась посмотреть что для них явилось дверью – это была обычная стена, самая дальняя от входа. Она начала на ощупь пробираться вслед за Санькой, но что-то загремело в корзине, что-то стеклянное выпало и, хорошо, что не разбилось, покатилось по полу.

"Вот уж точно я – слон в посудной лавке", – подумала Наталья.

Тут по деревянной лестнице послышались шаги и скоро из-под двери показался блик света от свечи.

– Прячьтесь, – прошептал Санька. Я за вами приду.

– Alessandro, sei tu? – грозно спросил мужской голос.

– Si, signore.

Дверь приоткрылась и на пороге возник пожилой мужчина, в одной руке держа свечу, другой прикрывая её от сквозняка. В старой, непонятного цвета и фасона одежде, с чёрными вьющимися волосами до плеч, в которых проступали седые пряди и с грозным, искажённым светом свечи, выражением лица. Он схватил Саньку за ухо и вытащив из кладовки захлопнул дверь.

– Che ci fai qui, piccolo mascalzone? *(Что ты делаешь здесь, маленький негодник?)

Санька что-то ответил, Наталья из-за двери не разобрала слов, тем более это было на итальянском. Но по общему тону голоса она поняла, что Санька не боялся. В темноте замкнутого пространства минуты растянулись для неё в часы. Боясь ещё что-нибудь задеть или уронить, Наталья аккуратно села на пол, прислонившись спиной к прохладной стене.

"Вот я и побывала в Италии", – усмехнулась она про себя. – "А Санька-то каков! Даже не предупредил, прохиндей".

Минут через пятнадцать из- под двери показался кружок света от свечи. Дверь тихонько приоткрылась и Санька, прижав палец к губам в немой просьбе молчать, кивнул, призывая идти за ним. Наталья очень аккуратно выбралась из своего угла и на носочках последовала за мальчиком. Санька вывел Наталью через узкий коридор в большое помещение с самодельными стеллажами, уставленными всевозможными бокалами, стаканами разных форм: с крылышками, с зацепами и еще кто знает чего, в темноте видно не было. Вся правая стена была уставлена зеркалами разных форм и размеров, в которых отражался свет Санькиной свечи. Он жестом попросил Наталью подойти к стеллажу на левой стороне. Там, на полках, были выложены зеркала в оправах и без, большие, в рамах для картин и маленькие ручные.

– Выбирайте! – прошептал он.

– Наталья протянула руку, собираясь взять любое, первое попавшееся, но какое-то внутреннее чутьё заставило провести рукой над зеркалами и она почувствовала тепло от одного, оформленного в затейливо вырезанную рамку из тёмного дерева, зеркала. Она взялась за ручку и поднесла к лицу. Зеркало изнутри издало мягкий свет. Санька ойкнул.

– Уходить пора. А то застукает мастер, не поздоровится нам, – шепнул он. Тихонько, как мышки, они преодолели дорогу обратно до кладовки. Наталье сложно было быть "мышкой" в сто килограмм, но в этот раз она ничего не задела, ничего не уронила. Дойдя до нужной стены, Санька взял Наталью за руку, задул свечу и запросто шагнул в стену как в дверь. Вышли они в своём лесу из того же камня, в который вошли. Солнце уже скрылось за верхушками деревьев, в лесу стало прохладней. У Натальи случился откат – она согнулась пополам и начала заливисто смеяться. Адреналин гнал кровь по венам, сердце бухало в груди, ударяясь в рёбра, а ей было просто весело!

– Уух! Санька! Это ж правда! Мы в Италии были! Зеркало спёрли!!! – она продолжала хохотать на весь лес, вытирая выступившие слёзы.

– В Италии! Были! – смех неожиданно начал переходить в слёзы и превращаться в истерику. – Игорь меня обещал свозить в Италию, козёл! – она осела на землю, согнув ноги в коленях. – Всю жизнь мне что-то обещал, а сам это для Алки делал. Я ж и подумать не могла, что он к моей подружке бегает. Я ж, когда видела новые вещи, подаренные ей "её мужчиной", советовала держаться за него. Дура! Какая я была дура! И утешала её, когда они ссорились, как помириться советовала! И в Италию он её возил, и во Францию, и в Турцию! Вот идиотка я!!! – слёзы обиды душили, обжигали лицо, душу, но они же принесли и облегчение, освобождение от многолетних обид и предательства. Выплакав последнее, она вздохнула облегчённо несколько раз, размазала грязными руками солёную воду по лицу и оглянулась. Саньки не было.

– Санечка! – позвала она.

– Бегу! – откуда-то слышался его голосок. Скоро и сам он показался между деревьев с ковшиком в руках:

– Вот, выпейте, тёть Наташ! – запыханно произнёс он, – вода… там…

Наталья с благодарностью взяла ковш, жадно сделала несколько глотков.

– Ого! – услышала она Санино, – Вы посмотрите!

Она обернулась вокруг себя и увидела, что сидит на островке из жёлтеньких полевых цветочков. Это была красота. Такая свежая, поразительная в своей неожиданности, такая проникающая прямо в сердце, освежающая душу!

Наталья была благодарна мальчишке, что он не видел всей её истерики, не слышал её исповеди. Благодарна, что он показал ей, что есть другой мир, что жизнь не заканчивается в сорок пять с предательством мужа, что не всё то жизнь – стирка, кухня и уборка, а есть ещё много такого, где ты можешь быть счастливым, помогая другим. Ведь Санька сам был одинок, но он не понимал этого – он помогал людям за их доброе отношение, переживал за одиноких стариков, думал как помочь детдомовцам, сам не имея ни крыши над головой, ни даже сменной рубашонки. Наталья встала, отряхнула налипшие к подолу листики и веточки, обняла Саньку, поцеловав его в макушку:

– Спасибо, Сань. За всё.

– Да за что, тёть Наташ? Мы с вами ещё ничего не сделали! Только зеркало спёрли, – он откровенно смеялся.

Наталье тоже стало смешно:

– Интересно, что будет, когда мастер твой обнаружит пропажу?! Он такой суровый!

– Да нее, он добрый, просто строгий.

Они пошли в сторону дома: Наталья шла позади, Саня впереди размахивая ковшиком. Поэтому она и не видела, что с обеих сторон от тропинки за её следами всё увивается мелкими листиками и раскрываются тысячи меленьких голубых цветочков.

– А какой это был год, Сань?

– Тысяча восемьсот семьдесят пятый. Девятнадцатый век.