Преломление. Путь к женской мечте

Мне стало любопытно. В принципе Максим мне давно нравился, да только он же старше на два года, в подростковом возрасте такой срок – пропасть. Ему зачем внимание на всяких пигалиц обращать?

Но собралась. Всё же там и одноклассники мои будут, интересно. Я такие события редко когда пропускала. С самых юных лет шустрая была девчонка, бойкая и нос свой по ветру всегда держала. А тут целые проводы!

Торжество – а в те годы отправка на службу считалась делом почётным – организовали на веранде. Мама Максима суетилась на кухне, тут же и мы с девчонками на подхвате – помочь, унести, расставить.

После «официальной» части и положенных тостов старшее поколение решило оставить молодёжь одну. Всё-таки взрослые, раз в армию идти пора настала. Да и доверяли уже. А нам только этого и надо. Тут и начались настоящие проводы.

Парни, конечно, наливали и пили. А вот я – нет. Табу. Боюсь. Родительский гнев, если унюхают, даже представить страшно. Поэтому попиваю сок да морс и поглядываю, как хмелеют потихоньку пацаны. Но хмелеют по-хорошему, не до соплей, а исключительно для раскрепощённого общения.

После неуклюжих объятий парней промеж собой с заверениями в вечной дружбе гулянка как-то стала разбиваться на группки. Я болтала то с одними, то с другими, чувствуя себя, в общем-то, вполне комфортно. А что мне: я среди своих и сама своя в доску. Изредка, ещё за столом, поглядывала на виновника «сходки» Максима, но быстро опускала глаза. «Куда уж тебе? – ругала себя. – Он взрослый совсем. Да и не до любовей ему сейчас». Но в тот короткий миг, что наши взгляды встречались, проскакивал у меня внутри электрический разряд. Что называется, ёкало.

Кто-то сделал музыку погромче. По веранде плавает сигаретный дым; песня перекрывает звонкий галдёж, слышен чей-то заливистый смех.

Поёт Алсу. «Зимний сон». Ох, как мне нравится песня!

Кто-то притрагивается к моей руке. Я почему-то вздрагиваю.

– Пойдём потанцуем, а?

Рядом Максим. От растерянности я позволяю увести себя в центр веранды. И только тут понимаю, что я даже танцевать толком не умею. Ну не было у меня такой практики. Да ещё со взрослым парнем.

Мы начинаем кружиться, и он слегка прижимает меня к себе. По моей коже пробегает дрожь, я полна совершенно новых ощущений. Чувствую необычный аромат, запах мужчины, и от этого туман в голове. Я растеряна и не знаю, как себя вести. Впрочем, я в надёжных руках: партнёр придерживает меня за талию и потихоньку покачивает в такт песне. Боюсь, что гости услышат удары моего сердца, оно стучит намного громче музыки.

Для меня этот танец – настоящее откровение.

«Так вот как это происходит», – думаю я про себя, стараясь попадать в такт.

Некоторое время после я хожу оглушённая и растерянная, будто меня не на танец пригласили, а позвали замуж. Мысли разбегаются.

– Пошли уже, пошли, – гудит кто-то в общем балагане фраз. – Опоздаем…

Нам действительно пора к автобусу, который забирает новобранцев на площади. Призывников вначале повезут в распределительный центр от военкомата, а потом и дальше, к месту службы.

Мы идём по улице растянувшейся цепочкой. Все галдят, перекрикивают друг друга, давая будущему солдату последние «бесценные» напутствия.

Вот и автобус. Кургузый пазик с двумя синими полосами по борту.

Максим внезапно расталкивает окруживших его друзей, выходит из круга и направляется ко мне. Я стою чуть в сторонке не в силах сдвинуться с места. Сейчас во вселенной нет никого, кроме нас двоих.

– Ты такая классная, – говорит Максим, а я не могу поверить, что его слова обращены ко мне. Очень хочется обернуться, может, там стоит другая девушка? – Я тебе обязательно напишу, – продолжает Макс, обнимает и целует меня в губы.

Я на грани потери сознания понимаю, что это – любовь на всю мою оставшуюся жизнь.

Данный факт подтверждает сердечко, выведенное мне Максимом на запотевшем окне, когда автобус трогается.

Я иду домой, не чувствуя ног, а вокруг кружится мир. Вернее, мир кружит меня в танце, словно в продолжение того, под Алсу.

Теперь каждое утро у меня начинается одинаково – я мчусь к почтовому ящику в надежде получить весточку от любимого. Я отчаянно влюблена и не представляю своей жизни без Максима. Я жду солдата из армии! И дождусь! Подумаешь, какие-то два года. Зато через две весны…

Но письма нет несколько дней, неделю – и вдруг…

«Здравствуй, Валя…»

Я перечитываю письмо, состоящее из неровных, корявых строчек, семь раз подряд. Потом от избытка чувств прижимаю конверт к груди.

Через минуту бегу к письменному столу, хватаю шариковую ручку, листочек и принимаюсь писать ответ.

«…У нас всё хорошо. Дорожка к колодцу заледенела, я вчера упала с полным ведром. Наша корова Мурёнка стала почему-то плохо доиться. По матеше у меня выходит тройбан…»

Я перечитываю написанное и прихожу в ужас: «Какое ведро? Какая Мурёнка?!»

Комкаю листок и бросаю его в угол.

Вырываю из тетрадки по математике новый лист и, время от времени грызя кончик ручки, начинаю писать заново.

Новый физрук

В Варваровке новости расходятся быстро. А уж в варваровской школе…

Только вчера под вечер прошёл слушок, что к нам приходит новый физрук, а сегодня с утра об этом знала уже вся школа, включая первоклашек. Особенно, конечно, взволновались девочки-старшеклассницы. По агентурным данным, физрук являлся племянником директрисы Майи Семёновны, а кроме этого, был удивительно хорош собой. Эти два обстоятельства (особенно второе) заставляли биться девичьи сердца учащённо.

Я восприняла новость хоть и с любопытством, но немного сдержанно. Несмотря на мои шестнадцать лет от роду, иногда я уже могла смотреть на некоторые вещи реалистично.

«Ну придёт, – размышляла я. – Посмотрит на мои толстенькие ножки (я была уверена, что они толстенькие, хотя на самом деле – вполне обычные), и на этом всё закончится. Он же ФИЗрук! А значит, привык, что его окружают стройные и высокие спортсменки. Или не спортсменки, но всё равно стройные. Как Завьялова, например. Или как Люся Коробкова».

Однако посмотреть на нового учителя очень-очень хотелось.

Масла в огонь подлили «ашки», то есть девятый «А», у них физкультура прошла как раз перед нами.

– А-ах-х-х, – закатывала глаза Галя Малиновская, когда мы пересеклись с ней в раздевалке. – Такой хорошенький… Такой высоконький… Такой сильный!

Почти все мои одноклассницы вырядились в коротенькие обтягивающие шортики, даже Булавина, славящаяся своей корпулентностью (она превосходила габаритами всех без исключения учителей обоего пола), и та напялила что-то вроде капри. Я же надела обычную физкультурную форму и почему-то ужасно из-за этого комплексовала.

Когда мы выстроились на линейку в начале урока и Виктор Васильевич вышел пред наши очи, по девичьей шеренге пронёсся непроизвольный вздох. Малиновская, чёрт её возьми, оказалась права. Но пока остальные одноклассницы гладили взглядами мускулистую фигуру нового физрука, я почему-то обратила внимание на его глаза. Они были не совсем понятного цвета, этакая смесь серого и голубого. Но, что самое привлекательное, в них горел какой-то огонёк, в них читалась глубина и необычность.

– На первый-второй рассчи-тайсь, – меж тем скомандовал Виктор Васильевич бархатным баритоном.

Выглядел он лет на двадцать. Подтянутый, высокий, с коротко остриженным бобриком русых волос.

– В две шеренги строй-ся!

Класс задвигался, сталкиваясь и запинаясь, как стадо баранов.

Первое впечатление новый учитель, конечно, произвёл неизгладимое. Во время урока самые бойкие девчонки, вроде Коробковой, старались то и дело пройти мимо преподавателя. Или грациозно наклонялись, чтобы поднять с разбросанных матов какой-нибудь дурацкий спортивный инвентарь. Виктор Васильевич, может, и замечал эти нелепые поползновения, но вида, как и настоящий педагог, не подавал. Булавина в своих идиотских капри, выполняя одно упражнение, настолько засмотрелась на учителя, что не заметила лавочку, запнулась и едва не грохнулась, вызвав истерический хохот пацанов.

Короче говоря, появление Виктора Васильевича в нашей школе можно было сравнить с эффектом разорвавшейся бомбы.

Однако самые невероятные события с его участием (с моей точки зрения) начали разворачиваться чуть позже, после уроков.