Вставало солнце над Русью

* * *

На великом славянском озере Ильмень воцарилось спокойствие. Рюрик, как всегда перед сном, как бы подводя итоги прошедшего дня, стоял у окна в опочивальне и задумчиво смотрел во двор. Он слушал, как самозабвенно расточают свои трели птицы в низкорослом кустарнике, разросшемся вдоль частокола.

– Как звонко поют птицы, – сказал Рюрик, повернувшись к Эфанде.

Эфанда возлежала на широкой лежанке с резными спинками, прикрытая покрывалом. Взглянув на небо через плечо мужа, она сказала:

– Иди ко мне, мой Рюрик…

Рюрик отошёл от окна и стал медленно сбрасывать с себя одежды. С бьющимся сердцем она смотрела на него. Ей хотелось, чтобы он её обнял крепко-крепко, хотелось почувствовать его сильные руки и горячие губы; ей до головокружения, до дрожи хотелось утонуть в его объятиях. Он отбросил шёлковое покрывало, окинул взглядом её нагое тело, лёг рядом и, обхватив её рукой, прижал к себе. Сердце её замирало от его прикосновений, ей хотелось, чтобы эти минуты счастья не кончались никогда. Их ночь была полна страсти, они забыли обо всём, и сделать это оказалось не так уж трудно. Рюрик, часто дыша, с сильно бьющимся сердцем повторял ее имя, судорожно сжимая прядь её шелковистых волос. Эфанда устало закрыла глаза и, положив голову ему на плечо, молча стала читать молитву, отчаянно желая порадовать мужа наследником.

– Матушка Светлая, Мокошь! Молю Тя о силе, жизнь рождающей, о силе святой и светлой. Благослови меня и осени плодовитостью большой, чтобы привела я в Явь Предков рода мужа моего, души светлые и праведные. Ты бо есть любящая и приветливая родительница наша, славная и треславная, в роде земном пребудь! Одари меня здоровьем крепким, чтоб детки мои рождались легко и в радости. Пусть поселятся в душе моей благодать Божеская, светлые думы и мудрость Твоя. Мне же жить по Правде и Чести, с мужем моим в любви великой. Слава Мокоши!

Рюрик лежал с открытыми глазами, боясь пошевелиться, чтобы не разбудить свою ладу, и мечтал, чтобы на новом месте боги подарили ему наследника.

Под красным стягом с жёлтым падающим соколом Рюрик расширил подвластные ему земли. Его власть простиралась на Новгород, на западно-двинских кривичей княжества Полоцк, на западе на финно-угорские племена мери и город Муром на востоке. После гибели Синеуса и Трувора земли, принадлежавшие братьям, Рюрик присоединил к своим и установил единовластие. К славянскому народу присоединились и некоторые финские племена.

Рюрик стал готовиться к походу на Карелию. Созвал вече и приказал воеводе собрать войско, а бояр заставил раскошелиться, чтобы одеть и дать оружие тем, у кого ничего не было. И зашумел Новгород, и зазвенели в кузницах наковальни, где делали воинам кольчуги. В народе чувствовалось возбуждение перед походом и возлагались большие надежды на богатую добычу. Рюрик проводил все дни в хлопотах, а вечером заходил в опочивальню, падал на постель и мгновенно засыпал. У Эфанды даже не было возможности поделиться с мужем радостью от того, что она наконец-то понесла. Она уже несколько недель ходила счастливая, с интересом прислушивалась к себе, чтобы почувствовать, какие изменения в ней происходят. Ей хотелось убедиться, что она действительно непраздна.

– Ой!

Эфанда вдруг остановилась и прижала руку к животу. У неё от волнения даже слёзы выступили на глазах, ей почудилось шевеление внутри неё, но было ещё слишком рано: просто ей хотелось, чтобы это произошло побыстрее. Настроение было радостное и тревожное. Она впервые поняла, что в ней зарождается маленькая новая жизнь, и ей казалось, что она носит под сердцем само солнце… Эфанда пожелала, чтобы ребёнок вырос похожим на отца – открытым, смелым, дружелюбным, порой безрассудным и несдержанным, но горячим и любящим жизнь. Она так долго этого ждала и даже тайком ходила к гадалке, чтобы узнать, будут ли у неё когда-нибудь дети. Гадалка ничего определённого не сказала ей, только посмотрела на неё как-то странно.

– Жди, матушка княгиня, всё у тебя будет, не торопи время! Что тебе суждено, стороной не обойдёт!

Сегодня Эфанда решила поделиться своей радостью с Рюриком и, когда он вошёл в опочивальню, подошла и прижалась в его широкой груди. Он обнял её, нежно прикоснулся к её губам лёгким поцелуем.

– Скучала?

– Скучала! Ты так мало уделяешь мне внимания. А у меня радостная весть.

– Поделишься?

– Я понесла! У нас будет ребёнок, Рюрик!

Он взял её за плечи, отодвинул от себя и заглянул в глаза. Они светились радостью. Рюрик подхватил её на руки, отнёс на лежанку, положил и стал целовать.

– Наконец-то, лада моя Эфанда, ты меня осчастливила доброй вестью! Я уже не чаял такое услышать, радость моя!

– Это ты меня осчастливил! Я так долго этого ждала! Я люблю тебя, мой Рюрик, мой ладо! Но меня беспокоит, что ты собираешься в поход и оставишь меня одну в такое время.

– Я отложу поход и дождусь рождения сына!

– А если будет дочь?

– Я уверен, что будет сын! У меня должен быть наследник! А если дочь, будем стараться, пока не появится сын! – хохотнул Рюрик, скинул с себя одежды и лёг рядом с любимой женой, укрыв её одеялом.

– Как ты думаешь, любимая, мы можем по?прежнему любить друг друга, это не повредит малышу?

– Он ещё слишком мал, чтобы ему это могло навредить, мой Рюрик! Иди ко мне! Я так счастлива с тобой!

Рюрик запустил руки под одеяло и обнял её. Он теснее прижался, и Эфанда ощутила, как он напрягся. Её сердце учащённо забилось, Рюрик стал целовать её. Таких ощущений она не испытывала никогда прежде, поэтому решила, что все они обострились из-за того, что она непраздна. Не тратя больше времени на слова, она прикоснулась губами к его губам. Он ответил на поцелуй – сначала легко, а потом всё более страстно, жадно, с силой сжимая её в объятиях. Она, обхватив его за шею, нетерпеливо прижала к себе. Они слились, ощущая друг друга каждой клеточкой. Бешеный ритм упоительного наслаждения взорвался обоюдным фейерверком восторга…

Эфанда лежала потрясённая, ошеломлённая, не замечая, что не чувствует на себе тяжести тела мужа. А он, опираясь на локти, что-то шептал ей горячими губами на ушко. Наконец Рюрик поднял голову и нехотя перевернулся на спину. Через минуту он повернулся к Эфанде, набросил поверх их разгорячённых тел одеяло, провёл рукой по её разметавшимся по подушке волосам, обнял и, счастливо улыбнувшись, закрыл глаза…

Эфанда родила Рюрику долгожданного сына. Рюрик назвал его Игорем и подарил княгине ладожские земли. Когда сыну исполнился год, он стал готовиться к походу на Карелию. Там, в Карелии, Рюрик погиб в бою, и даже дружинники, окружавшие его во время боя, не смогли спасти своего вождя. Олег подскочил к упавшему с коня родичу, другу и соратнику, дружина сомкнула вокруг них кольцо, но помочь Олег ничем уже не мог. Умирая, Рюрик назначил его регентом при своём малолетнем сыне – наследнике престола, сказав:

– Тебе поручаю сына! Правь державой его именем до его взросления.

Эфанда была сестрой Олега (https://ote4estvo.ru/praviteli-x-xiv-vv/81-knyaz-oleg.html). У скандинавских народов в то время сохранялись элементы матриархата. На момент смерти Рюрика Игорю было всего полтора года, поэтому о нём должны были заботиться, по тому же обычаю, родственники с материнской стороны. Главным в роду считался брат Эфанды Олег.

При кончине Рюрика никакого Древнерусского государства ещё не существовало. Рюрик не стал правителем всей Руси. Он всего лишь оказался призван на княжение новгородцами и основал династию, но не создал ни новой государственности, ни объединения восточнославянских земель под своей рукой не достиг. Патриарх Никон в XVII веке получил из разных монастырей большое количество древних списков, и в Никоновскую летопись вошли такие подробности княжения Рюрика, которые отсутствуют в других летописях. Там, в частности, говорится о том, что новгородцы, призвавшие Рюрика, «оскорбишася… глаголюще: „яко быти нам рабом, и много зла всячески пострадати от Рюрика и от рода его“». Рюрик жестоко расправился с недовольными: «уби… Вадима Храбраго, и иных многих изби Новгородцев». Судя по той же Никоновской летописи, много новгородских мужей бежало от Рюрика в Киев.

Глава II

Олег, в дальнейшем прозванный народом Вещим, приняв на себя правление державой, будучи регентом несовершеннолетнего наследника престола, Игоря, первым делом решил покончить с изменниками общему делу – Аскольдом и Диром. Они, прибывшие вместе с Рюриком из Скандинавии, были посланы покорить под его власть приднепровские земли, но князья захватили Киев, остались в этом городе княжить, призвали к себе варягов и стали владеть землёю полян. Олег никак не мог забыть, что? объявили они великому князю Рюрику после того, как отделились.

– Ты будешь конунгом на севере, а мы – на юге, – уведомляли ярлы Рюрика. – Друг другу мы не помешаем; если же понадобится тебе наша помощь, – можешь на неё рассчитывать. Изменниками нас не считай, потому что не давали мы тебе клятвы в верности и мы свободные ярлы, ни от кого не зависимые.

– Независимые? Разве я зависим от кого-нибудь, кроме уз дружбы? Отпусти меня, Рюрик, я хочу пойти и наказать этих отступников! – сказал тогда Олег.

– Нет, брат мой, у нас и здесь слишком много дел. А Киев от нас не уйдёт – всё равно будет наш, как и вся земля славянская. Ярлы нам услугу делают – к Киеву дорогу прокладывают. Поэтому оставим их пока в покое: пусть забавляются тем, что новое княжество на юге основали. Да и сами ярлы наши, Аскольд и Дир, совсем не ратные люди. Они к тихой, мирной жизни склонны.

– Ты прав, мой конунг, затаю я до поры до времени думы мои, но потом, знай, буду просить у тебя позволения разделаться с изменниками по-своему, – ответил Олег.

– Придёт время – и ты пойдёшь на юг.

Увы! Во все времена, пока княжил на Ильмене Рюрик, Олег старался не думать о мести Аскольду и Диру. А теперь, после гибели Рюрика, он решил первым делом наказать дерзких князей. Олег покинул Новгород и подошёл к Киеву, где правили варяги. Он хитростью выманил киевских князей из города. Приближающиеся к городу лодьи были встречены сигнальными кострами на курганах и обстрелами из береговых засад. Олег понял, что пойти на город штурмом он не может, если не хочет потерять своих воинов, тогда он решил перехитрить князей и взять город обманом. Подходя к киевским холмам, Олег приказал воинам спрятаться, чтобы киевские дозорные видели только гребцов и не сообщили своим о войске на кораблях. Часть воинов, он оставил за городом.

Князья Аскольд и Дир стояли на вершине высокого холма, с которого тропинка сбегала к Подолу, и смотрели на приближающиеся по Днепру лодьи. Рослый, в развевающемся на ветру красном плаще, в шапке, отороченной куницей и расшитой золотом, Аскольд ждал, сложив руки на груди. Дир напряжённым взглядом скользил по лодьям. Позади князей стоял воевода, рослый крепкий мужчина лет сорока, с русыми, подёрнутыми сединой волосами, с лицом, иссечённым степными ветрами. Князья держали при себе постоянную большую дружину, не знающую иной семьи и преданную только им. Лодьи подходили к берегу.

Прибежал запыхавшийся стражник из береговых засад и прокричал:

– Князья! На Днепре у берега остановилась лодья с купцами, гости говорят по-славянски, они приглашают вас посмотреть их товары и принять дары.

Благодаря киевским князьям заезжие гости часто появлялись в Киеве и привозили товары на продажу и обмен. Часто прибывали гости и с Ильменя. Киевляне были рады купцам. К гостям всегда выходили киевские князья и расспрашивали, что нового на Ильмень-озере. Во времена самого Рюрика их никто не беспокоил, и князья уверились, что северный владыка смирился с мыслью о разделе земель и не желает идти на них войной, как они предполагали вначале, когда захватили Киев. Вот и сейчас они обрадовались прибытию лодьи с купцами и, не подозревая ничего дурного, поспешили на берег.

Аскольд после приезда из Константинополя переживал счастливое время любви. Это было уже не то бурное чувство, полное мук и томления, которое он испытывал когда-то. Нет, это была кроткая, всё умиротворяющая, всё смягчающая любовь, тихая, спокойная, постоянная. Князю очень повезло с третьей женой – красивой, румяной, с тонкими бровями и яркими серо-голубыми глазами. Прошлой осенью ей исполнилось девятнадцать лет. Всем своим обликом княжна излучала здоровье и бодрость. Даже россыпь золотистых веснушек на носу не портила её, а лишь ещё больше оживляла лицо, делала красоту и молодую свежесть ярче. Она с зимы ждала второго ребёнка. Аскольд чувствовал, что не только он любит, но и всем сердцем любим женой. Ирина, по присущей славянкам скромности, не показывала ему своих чувств, но по её взглядам, по голосу Аскольд видел, что жизнь её полна только им одним. Он вспомнил вчерашний вечер, когда зашёл в опочивальню, где Ирина ждала его.

– Ты так мало времени мне уделяешь, ладо мой, а я всё-таки женщина, твоя жена. – Ресницы её качнулись, алые губы коснулись его губ.

Аскольд обнял жену, прижал к себе и сразу почувствовал напряжение в теле. На секунду он застыл, а затем с глухим стоном и с новой силой обнял её, и она оказалась так тесно прижатой к нему, что почувствовала, как в её груди отдаются мощные удары его сердца. Её руки обвили его шею, мозг пронзили огненные вспышки, едва не лишающие её рассудка. Он поднял её на руки и понёс к лежанке… Ночь была волшебной, никогда ничего похожего Ирина не испытывала: она была во власти необыкновенных ощущений и не понимала, что с ней творится. Аскольд был необыкновенно ласков и требователен.

И вот теперь Аскольду очень захотелось сделать жене подарок, и он поспешил на берег вместе с Диром. На берегу стояла обычная купеческая лодья; единственное, что показалось князьям странным, так это то, что она пристала к берегу в отдалении от пристани, в глухом и безлюдном месте. Однако беспечные князья не придали этому особого значения, не подумали, что в этом месте купцам нечего было делать, даже не обратили внимания на стоящие невдалеке струги и подошли к лодье.

Долгие годы они жили в спокойствии и уверились в полной своей безопасности. Им хотелось быстрее узнать новости, привезённые купцами, и расспросить, чем занят их соратник Рюрик, что нового на Ильмень-озере, а потому они не обратили внимания на тихое бряцание оружия, раздавшееся внутри лодьи. Приближённые князей не были так беспечны и почувствовали опасность.

– Князья! – шептали они. – Это не простая лодья! Будьте осторожны!