Бриллианты из Якутии

* * *

Спустя полгода сорокалетний сын, отец Соняши и Жени, шёпотом спросил бабушку своих детей:

– Мам, скажи честно, это ты стекляшки рассыпала?..

В Монтевидео опять не поедем

Истерзанные летним зноем жители Москвы и Подмосковья, мужественно переживающие третью вспышку COVID-19, искали возможность облегчить свои страдания, сосредотачиваясь в дачных поселках поближе к природе. Кому-то из них повезло: они обосновались в особняках за высокими заборами с бассейнами и гектарами лесов, кому-то не совсем повезло: они ютились на шести сотках вдали от водоёмов и тенистых рощиц, ещё не совсем уничтоженных разрастающейся урбанизацией.

Марина Петровна и Владимир Юрьевич, оформив заслуженный ежегодный отпуск, не смогли улететь в Монтевидео и отправились на берег Волги, где уже лет пятьдесят стояла бревенчатая избушка, принадлежащая когда-то родителям Марины. Семейный анекдот про то, как отец Марины во время ссор с матерью в сердцах громогласно произносил: «Уехать бы куда-нибудь подальше, если не к чёртовой матери, то, по крайней мере, в Монтевидео!» настолько прижился в семье, что, как только представлялось что-то невозможное или неосуществимое, все вспоминали это несчастное Монтевидео, подразумевая, что это очень далеко и не сбудется никогда, но одновременно это и есть небывалое счастье – побывать там, вдали от всех забот и проблем…

– К чёрту Монтевидео! – воскликнул муж и продолжил: – в глушь, в Талдо?м, – с ударением на второй слог, – к природе, к березкам средней полосы, – и автомобиль тронулся.

Чахлый огород подмосковного клочка земли изнывал от жары. Вода в колодце колебалась в зависимости от обилия дождей, которых не было уже четыре недели и в ближайшее время не предвиделось, казалось, что скоро поплавок с мотором ляжет на дно колодца и замрёт от тоски по влаге. Однако в этих небогатых угодьях имелись места, где можно было поплавать, понежить свои тела в многочисленных водных пространствах, волею провидения или промысла Божьего обосновавшихся именно здесь, что скрашивало существование и облегчало состояние перегретых организмов. Речки Дубна и Волга, канал имени Москвы и наконец, Иваньковское водохранилище, иначе говоря, Московское море – вот неполный перечень водных наслаждений для отдыхающих на своих клочках земли. Конечно, до залива Ла-Плата этому подмосковному местечку далеко, но всё же…

Северная часть Подмосковья богата историческими местами. Пишут, что здесь бродил когда-то хан Тохтамыш. В окрестных лесах и полях копатели находят монеты времен Павла I и старообрядческие нательные кресты. Старинные храмы Тверской, Ярославской и других областей с необъятным массивом исторических фактов и легенд привлекают не меньше, чем поездки в Европу, тем более что пандемия ограничила поездки, а история России неисчерпаема. Запланированные путешествия по историческим местам, конечно, осложнялись жарой, но томиться по пояс в реке каждый день становилось скучновато, а кондиционер в авто, когда ты мчишься в Юрьев-Польский или ещё куда-нибудь, спасает ситуацию.

Сквозь суету поспешных сборов в Переславль-Залесский, куда Марину пригласили родственники, звучали обрывки последних новостей радиоволны Коммерсант-FM, где задорно сообщали соотношение доллара с евро, куда-то там упал или наоборот поднялся Джоу Джонс какой-то, затем игривую для некоторых новость, что пускают привитых от коронавируса туристов в Турцию, в Египет, ещё куда-то…И тут Марина подумала: «Слава богу, часть схлынет за границу и здесь станет меньше народу и больше кислороду!!! Сейчас заедут родственники, надо взять воды с собой в дорогу, пирожков и ещё чего-нибудь… А Переславль Залесский будет нас радовать своей историей».

– Давай я тебя довезу до трассы, чтобы они не заезжали к нам по этой ухабистой грунтовке, – предложил муж, и они отчалили от дачного кооператива.

Ожидая машину родственников, Марина с мужем сидели в старенькой SuzukiS4, подставив носы под кондиционер, и равнодушно разглядывали тепло одетого странного мужчину, копающегося в мусорной урне на остановке автобуса. Человек издали даже не казался молодым, он был сильно в возрасте, неопрятен, в шапке, старой куртке, довольно тёплой, штанах, широких и тоже каких-то заляпанных и многоцветных. Пустынная дорога, пересечённая пешеходной зеброй, вдруг наполнилась автомобилями в обе стороны, и именно в этот момент бомжеватый человек решился перейти дорогу.

– Смотри-ка, старость и одиночество требует внимания публики! – прошептала с иронией Марина. – Пока дорога была пуста, дедок возился на обочине, как только пошёл поток авто, дедуля застопорил движение и медленно пополз через шоссе… – И вдруг она узнала старика. – Это же Петр Геннадиевич Маралин! – воскликнула Марина.

Действительно, на остановке автобуса в пятнадцати километрах от города Дубна и в трёх километрах от дачного кооператива копался в мусоре друг покойного отца Марины, дядя Петя.

Когда-то очень давно, ещё в советское время, отец Марины и дядя Пётр Геннадиевич работали на одном предприятии. Получили бесплатно дачные шестисоточные участки и, посещая эти кусочки земли, уже глубоко на пенсии хвастались огурцами, помидорами, картошкой и морковкой, а Петр Геннадиевич – роскошным виноградом разных сортов. Его урожаи винограда по 8-10 ведер превращались в чудесное вино, и множество соседей брали отростки и саженцы, пытаясь вырастить такое же чудо, как и у него, но Марина не помнила результатов лучше, чем у дяди Пети. Они тоже вырастили лозу от его саженца. Даже собрали однажды два ведра винограда, но такого масштаба, как дядя Петя, не достиг никто.

– Я подберу его по дороге и довезу до участка, а то топать ещё три километра, а ему уже, наверное, лет восемьдесят девять… – Муж Марины вздохнул и добавил: – Надо же, какие крепкие старики наши, твой отец месяца до девяноста четырёх не дожил, его брату Василию уже девяносто два, а он ещё на огороде работает в своей Сибири-матушке. Геннадиевич на электричке дотащился до станции и ещё в мусорке золото ищет, – муж опять грустно вздохнул, глядя на старика, медленно тащившегося через железнодорожное полотно.

Машина родственников подхватила Марину, и они укатили в Переславль-Залесский – прикоснуться к древней истории Руси.

* * *

Владимир Юрьевич догнал деда и посигналил. Пётр Геннадиевич никак не среагировал и медленно брёл, сгорбившись, вдоль дороги. Когда машина притормозила, чуть его обогнав, с удивлением посмотрел на Владимира, не сразу узнав его. Салон автомобиля заполнился запахом старика, несвежей одежды и сальных волос. Грустная улыбка как будто приклеена, а красноватые слезящиеся глаза грустны.

– Здравствуй, Володя, – на удивление задорно произнёс он. Достал грязный носовой платок, промокнул красные слезящиеся глаза. Немного помолчали.

– А дачу-то я продал! – эти слова прозвучали с такой печалью и горечью, что Владимир оторопел и от неожиданности затормозил.

– Как – продал? Зачем?

– Внучке нужны были деньги. Квартиру покупали ей. У ней же вся жизнь впереди… Жена лежит после инсульта уже год… А я что тут один? – он замолчал и опять промокнул слезящиеся глаза.

Оторопелый Владимир Юрьевич не мог вымолвить ни слова, вспоминая, как трепетно и скрупулёзно дед относился к своему детищу, как самозабвенно любил и обожал этот кусочек земли и как восхищался этими болотистыми лесистыми местами.

– Я не понял, а сейчас Вы куда идёте? – Владимир Юрьевич осторожно и сочувственно заглянул в сморщенное лицо деда.

– Тоскую очень по даче, – он вздохнул и опять промокнул лицо и глаза. – Еду посмотреть на домик издали и по лесу походить, – слёзы как брызги дождя он отёр мокрым платком.

– А кому продали, знакомым?

– Нет, незнакомым. Чужим. Я на дачу-то не захожу. Теперь чужое. Так, поброжу вокруг садового товарищества и домой еду. Электричка бесплатно. Мне легче делается чуть-чуть.

Владимир Юрьевич заглушил горловой спазм и подавил позыв слёзного потока. Он вёл машину окаменевшими руками, видел боковым зрением бледную небритую мокрую щеку Петра Геннадиевича, его морщинистые с толстыми венами коричневые руки, несуразную, местами рваную одежду, и не мог осмыслить этот порыв человека, бредущего на своё насиженное, наработанное, выпестованное место, где каждый куст, каждое деревце и каждая травинка ухожены его руками, обласканы его душой и политы его по?том. Всё это, с огромной любовью выращенное, теперь принадлежит другим, чужим людям, а он приезжает и ходит вокруг за забором по перелеску и жадно ловит знакомые пейзажи души.

«Люди! Где вы? Где вы, любящие, понимающие, отзывчивые, добрые, радушные родные и близкие??? Ведь у вас вся жизнь впереди, а у него больше ничего не осталось!» – мысли Владимира Юрьевича разрывали его на части. Он терпеливо молчал. Пожал руку дяде Петру на прощанье, пожелал здоровья, высадил его у ворот товарищества. Пётр пошел по тропке вдоль забора, медленно и тихо удаляясь за ветвями ёлок.

* * *

Спустя месяц Владимир Юрьевич заметил распахнутую калитку Моралинской дачи и кривоватую фигуру ещё более согнувшегося и постаревшего друга отца. Его суетливые движения казались огромными, заполняющими всё пространство.

– О, Петр Геннадиевич! Как Вы здесь? – он пожал сморщенную, сухую ладонь старика.

– Эти люди, что купили дачу мою, на море поехали. Такая радость. Вот… Меня попросили поливать. Вот, поливаю тут… – Его лицо, морщинистое и серое, светилось счастьем.

Визит к проктологу

В канун пасхальных праздников Юлия Петровна наслаждалась пением известного мужского церковного хора. Концерты почти всегда были одноактными и длились не более полутора часов. К финалу концерта некий дискомфорт в области копчика не дал Юлии Петровне дослушать Рахманинова. Она осторожно пробралась к выходу и пошлёпала домой, с тревогой понимая, что надо обратиться к врачу на всякий случай…

Участковый терапевт дал направление к проктологу, у которого Юлия Петровна сроду не бывала. Изучив в интернете подготовку к посещению такого рода специалиста, она выполнила все необходимые процедуры и пришла в назначенное время к кабинету врача. Две хмурые фигуры мужского и женского пола сидели в очереди, заняв оборону. Мужчина, седой, худой и лохматый, костерил здравоохранение, а женщина с сиреневыми губами ему поддакивала.

На вопрос: «У меня, простите, на 12.45, а у вас?» Юлия получила многословный жёсткий ответ, что время у всех уже просрочено на сорок минут, и что у них – ещё раньше, и прийти должны люди на 12.30, а ещё не пришли. Юлия Петровна уселась подальше от беседующих на свой болезненный копчик, подозревая, что с прямой кишкой что-то не в порядке, достала телефон и погрузилась в философский роман Германа Гессе «Демиан». Дверь врачебного кабинета распахнулась, и вышел «тормоз» очереди в лице крепкого мужчины-нефтяника (как подумала Юлия Петровна, вспоминая анекдот: мужчина-нефтяник – это тот, у кого живот уже не втягивается). С красным, но оптимистичным лицом он весело поскакал к выходу. Седой, худой и лохматый нырнул в кабинет, а та, что с сиреневыми губами, подсела к Юлии Петровне, чтобы продолжить кого-нибудь костерить. Осуждение некоторых персонажей нашей действительности было поддержано Юлией Петровной, но по другим представителям они разошлись во мнении, и тут дама с сиреневой помадой спросила:

– А Вы, как я вижу, тоже на пенсии?

– Да, на пенсии, – ответила Юлия Петровна, и вдруг что-то игривое и весёлое проснулось в её душе и потребовало выхода.

– Чем же занимаетесь? – не унималась Сиреневая.

– Книги пишу, – легко и просто обозначила Юлия Петровна.

На самом деле она действительно написала несколько книг – рассказов и даже сказок для детей и взрослых, которые сиротливо висели в интернете на Литресе и собирали редкие, но очень милые отзывы читателей. Тут прозвучал ГЛАВНЫЙ вопрос, который задают практически все знакомые, родные, близкие и даже незнакомые, дальние не близкие и не родные люди – они, кстати, чаще всех. Объяснить этот ГЛАВНЫЙ вопрос весьма непросто, но он всегда звучит, даже от тех высокоинтеллектуальных, творческих и близких по духу людей, которые, казалось бы, должны понимать всё с полуслова, а вопрос такой:

– И сколько вы за это получаете? – пристальный взгляд Сиреневой сверлил Юлию Петровну крупным сверлом насквозь. Тут весёлое и игривое распоясалось, и ответ созрел:

– В зависимости от продаж! – Юлия Петровна закатила один глаз и, мечтательно подсчитывая в уме гонорары и покатываясь мысленно со смеху, добавила: – Иногда тысяч двести в месяц бывает!..

Немая гоголевская сцена была прервана взъерошенной, свалившейся с неба женщиной с кипой бумажных анализов во обеих руках и криво зажатом стаканчике с водой.

– У меня особый случай! – активно и свирепо отчеканила дама, расплескивая воду на пол, но не успела продолжить, как Сиреневая её срезала на лету:

– У нас у всех тут ОСОБЫЙ случай! Вы воду проливаете! – угрожающе проговорила Сиреневая. Взъерошенная с ненавистью окатила их взглядом, бросила сумки и опрометью, сбегав и отмотав в туалете бумажку, демонстративно промокнула расплесканную воду на полу. Тут, на счастье Юлии Петровны вышел Лохматый, и Сиреневая нырнула в кабинет врача. К их коллективчику подползла старушка, тоненькая, бледная, и сообщила, что у неё на 12.30. Мирно уселась на стульчик, не совсем понимая, что уже давно 13.30 и атмосфера очереди накалена. Взъерошенная сразу сообразила, что активный член по соблюдению очереди уже в кабинете, и что эта эфемерная инфузория-туфелька ей не помеха, и стала перед дверью кабинета как памятник из чугуна, желая после войти любой ценой и демонстрируя своим видом непоколебимость.

Время текло, а никто не выходил. Через полчаса к кабинету подлетел молодой врач в белом халате и плотно закрыл дверь.

– Наверное, сложный случай… – прошептала Тоненькая старушенция и озабоченно пожевала бледными губками.