Жди меня на берегу

– Всё просто, я плакала об украденной жизни не только у этих людей, но и у нас, о том, чего нас лишили в один день, что мы потеряли и чего не вернуть уже никогда. Он не разделял моих чувств, он следил за ситуацией давно, поэтому воспринял всё иначе. А я впервые столкнулась с реальными последствиями человеческой жестокости. Я видела людей, которые стоят на остановке словно неживые, будто им запретили чувствовать, видела с какой болью они смотрят на своё прошлое, слушала истории о том, что они пережили и не могла поверить, что это происходит не где-то там, а в моей стране. Видела детей, которые молчали, они выходили из школы, и я краем глаза заметила яркое пятно, оказалось, что с уроков ведут колонну из двенадцати ребятишек, они шли ровным строем в полной тишине. Ты можешь представить, чтобы восьмилетки не издавали никаких звуков, просто шли ровной колонной и молчали, будто у них всю радость забрали. Представь: в нашем дворе нет песен Мириам и детских голосов. Грустно и страшно, это не жизнь. Дети должны смеяться.

Анна, как ни старалась, не смогла понять о чём говорит подруга, знала лишь, что ни за что не хотела бы увидеть такое, она всегда бегала и смеялась с детьми во дворе, представить, что кто-то отберёт у неё это, она просто не могла.

Птичка поёжилась, но закрывать окно не стала, закуталась в плед, который принесла из спальни, пока подруга была в ванной и продолжила свой странный рассказ.

– Когда увидела этих детей, просто встала и уставилась на них, не могла понять, что не так. Сейчас, когда в квартире или в маленьком садике у Мириам собираются четверо или пятеро ребят, стоит такой шум, что своих мыслей не слышно, а там была полная тишина. А еще я запомнила мужчину с цветами, он стоял на фоне полностью разрушенного первого этажа старой пятиэтажки. Вот как здесь, на первом этаже всякие магазины, а на верхних этажах люди живут. И вот стоит он, позади всё в копоти, с выбитыми стёклами, местами заколочено, у него в руках букет ярко-красных гвоздик, а у нас это кладбищенские цветы, такая жутковатая картина. Мне было ужасно страшно, а люди так жили, причем очень долго жили. Тогда я поняла, что жизнь всегда побеждает. И побеждает всё. Я видела, как молодая мамочка везет малыша в коляске, как возрождаются рынки, как открываются маленькие кофейни навынос, как парень идет с совершенно невероятными белыми розами, с очень длинным стеблем, правда я такие не понимаю, мне вообще герберы нравятся за их яркость, только вряд ли там был особенно большой выбор, и несет два кофе в подставке. Жизнь всегда пробивается, даже через самую кромешную тьму.

Анна пыталась представить себе эти картинки в голове. Птичка не торопила, она разглядывала красивое лицо подруги и надеялась прочитать, о чем та думает в эту минуту, разделяет ли она с ней весь ужас этих картин, или даже не пытается понять, о чем она говорит. Девушка решила, что потом спросит об этом у подруги, посмотрела на часы, хотя и так было понятно, что за окном глубокая ночь. Часы показывали, что начался новый день и если они хотят успеть завтра в торговый центр, лучше лечь спать прямо сейчас, о чем она тут же сообщила подруге.

Наскоро вымыв турку и чашки, Птичка пошла в ванную, когда через 20 минут она зашла в спальню, Анна уже спала, уютно укутавшись в тонкое одеяло, которое было специально куплено для неё, хоть и спали они всегда под одним.

Утром, пока девчонки собирались в торговый центр, Птичка решила продолжить, а точнее, договорить про свои впечатления от той командировки.

– После моего возвращения, он сказал, что такая эмоциональность для него – это слишком. Он отдалился и между нами образовалась пропасть. Нужно было начинать строить наши странные отношения сначала. Он не разделял моих переживаний, не понимал, почему меня так впечатлило всё увиденное. Ведь всё уже закончилось, ведь мы делаем хорошее дело, восстанавливаем разрушенное, строим новое. Он видел рост, а я лишь разрушенные судьбы. Я до сих пор в своей голове называю город М. – труха и плесень.

Закончив свой рассказ, Птичка смотрит на себя в зеркало, она недовольна: красные от слёз глаза, без того немаленький, покрасневший и опухший нос, из которого ещё и течёт без остановки. Она вздыхает и закатывает глаза, чтобы не расплакаться уже от обиды на своё отражение, идёт к холодильнику за патчам. Анна, напротив, вся сияет, и не только из-за умело нанесенного макияжа, утро идёт ей на пользу, особенно когда у неё вечерняя смена в кафе – она позволяет себе максимум ритуалов красоты в такие дни. Птичка замечает, что подруга в её платье, но сил возмутиться у неё нет, она смотрит с некоторой долей возмущения, но вспоминает, что сама отдала его подруге и оно специально висело на дверце шкафа, чтобы не забыть отдать.

Они садятся завтракать, на столе свежие нарезанные овощи, фрукты, клубника, тосты, сыр, сливочное масло в маленьких порционных упаковках, мёд и варенье тоже. Это странное пристрастие Птичка привезла из серого города, ей кажется, что так удобнее, каждый возьмет столько, сколько ему нужно и не полезет ложкой в общую пиалу. На плите в маленькой кастрюльке овсянка, которую Птичка обожает есть с джемом или вареньем, и свежесваренный кофе в турке, который заботливо приготовила Анна. За завтраком обе перебрасываются ничего не значащими фразами и планами на поход в торговый центр, обсуждают куда нужно зайти обязательно, а куда только если останется время.

Через сорок минут девушки закончили завтракать, загрузили посуду в посудомойку и не спеша отправились на остановку. До торгового центра им нужно было проехать на автобусе, спуститься в метро, а потом пройти минут десять-пятнадцать до центрального входа.

Дорога заняла чуть меньше часа, и вымотала без того уставшую Птичку окончательно, в Зорлу она вошла с абсолютно недовольным лицом. Анна не приставала к подруге, а лишь предложила взбодриться кофе, а потом приступить к поискам нужных вещей. Так они и сделали. Через пятнадцать минут, они зашли в первый из запланированных магазинов и приступили к поиску солнцезащитных очков для Птички, точнее Анна приступила, а Птичка просто бесцельно бродила среди вешалок с одеждой, походы по магазинами всегда наводили на неё тоску. В сером городе, она предпочитала пользоваться услугами интернет-магазинов с пунктами выдачи около дома или офиса, минимальная трата времени и отсутствие возможности купить что-то ненужное, такой расклад её полностью устраивал.

Находясь в примерочной, хоть Птичка этого и не планировала, она задумалась в очередной раз: что все это было, зачем, для чего? Почему она должна переживать столько боли каждый раз, когда воспоминания пробиваются наружу?

От этих мыслей её отвлекла Анна, подруга принесла целый ворох летних платьев в надежде переодеть Птичку во что-то женственное. Они начали препираться, как было всегда, когда Анна увлекалась игрой в стилиста.

– Я не буду это носить.

– Возьми хоть раз платье для разнообразия. Тебя так и похоронят в этих облезлых джинсах, они уже протёрлись в самых неожиданных местах у тебя.

– Ну нет, я куплю новые.

Анна не нашлась, что сказать и бросила попытки приодеть подругу, решила, лучше выберет себе шарф или новый ремень, бросила платья на пуфик рядом со входом в примерочные и пошла к аксессуарам. Птичка тем временем надела джинсы, окинула себя критичным взглядом: «Надо похудеть», и пошла вслед за подругой выбирать солнцезащитные очки.

– Ни одна пара не подходит, мне не нравится. В этих у меня лицо круглое как блин.

– Возьми коричневые, ты их первыми примеряла.

– Нет.

– Почему? Тебе хорошо, они тебе идут.

– Они коричневые, что непонятного.

Анна не удивилась такой резкой смене настроения, она знала, подруга всегда раздражается, если не может найти и купить то, что нужно с первого раза.

– Значит, пошли дальше.

Птичка увидела в руках у Анны красивый шарф с яркими голубыми цветами на светлом фоне, он идеально подходил к её глазам, взяла его у подруги и пошла оплачивать на кассу. Радости подруги не было предела, она улыбалась, обнимала Птичку и целовала в щёку, отчего у той появился чёткий отпечаток губ на щеке. Взглянув на себя через фронтальную камеру на телефоне, она засмеялась и влажной салфеткой попыталась оттереть помаду, вышло не с первого раза, Анна красилась очень стойкой розовой помадой, и теперь у Птички был такой вид, будто она использовала румяна только на одной щеке.

Птичка сурово посмотрела на Анну, та засмеялась, предложила поцеловать подругу в другую щёку, а потом растереть точно также.

– Да ну тебя.

Птичка зашагал дальше, продолжая тереть влажной салфеткой поцелованную щёку.

Побывав ещё двух или трех магазинах, они, наконец, нашли идеальные черные очки со скидкой. После такой удачи нужно было срочно выпить кофе, тем более, у них был запас времени перед вечерней сменой Анны в кафе.

Удобно устроившись в углу, девушки продолжили разговор, начавшийся вчерашним днем. Немного подумав, Птичка негромко, почти шепотом, заговорила, будто и не прекращала рассказ:

– За это я стала называть его Лед…

Тут же по щеке покатилась слеза, девушка вздохнула, Анна сжала руку подруги, и вытерла катившиеся слезы с её веснушчатых щек.

– За это я стала называть его Лёд. Именно так, Лёд, чёрствый, холодный, часто хмурый, безэмоциональный, он мало улыбался, особенно зимой. Таким он казался мне в самом начале нашего общения. А что делать, когда зима восемь месяцев в году? Я стала реагировать на это, считывала его эмоции, и сама становилась грустной и печальной. А мне так хотелось, чтобы он был счастлив, и я изо всех сил старалась делать его таким. Это моя суперсила или проклятье – считывать эмоции близких и реагировать на них. Когда тебе грустно, мне тоже грустно, когда тебе весело, я радуюсь. Замечала такое? Когда дорогие сердцу люди счастливы, я всегда автоматически разделяю их радость. А он впадал в уныние осенью, вместе с уходом солнца, становился грустным, немного занудным и вечно всем недовольным. И так продолжалось до весны, мало что могло вывести его из этого состояния. Мне тогда казалось, что я должна сделать его счастливым, просто обязана, нужно постараться, приложить побольше усилий, подобрать нужные слова. И правда, он был счастлив, пока у него была я, пока я полностью принадлежала ему. Новость о ребенке осчастливила лишь меня. Я была уверена, что у нас будет семья, что это новый этап, что теперь мы будем счастливы по-настоящему.

И тут Анна закашляла и уставилась на Птичку, не моргая: ребёнок, а где он теперь? У подруги не было никаких детских фотографий или других признаков наличия ребёнка. Анна разволновалась не на шутку, её дыхание участилось, детей она любила, поэтому тема была для неё особенно важной. Если бы посторонний человек обратил на них внимание в этот момент, ему показалось бы, что кудрявая брюнетка услышала что-то действительно ужасное, с чем не в состоянии справиться и с ней вот-вот случится какой-нибудь срыв. Все эти эмоции были так явно выражены на её лице, в позе, будто бы даже в воздухе вокруг их стола, но Птичка не обратила на них никакого внимания и продолжила говорить, словно ничего не произошло.

– Но что такое по-настоящему? Ведь мы и так были счастливы. Особенно, когда были вдвоем, без каких-либо дел, просто лежали в кровати, смотрели кино, или пили вино на кухне в субботу. Мы любили узнавать новое и делиться этим друг с другом, рассказывать обо всём в деталях, объяснять непонятное друг другу на пальцах, обсуждали фильмы, песни, книги, технологии, нам хватало друг друга.

Анна молчит, она не спрашивает про ребенка, не пытается выяснить, узнать, что произошло, влезть в душу подруги за подробностями, она лишь садится ближе к Птичке и обнимает её за плечи, молча, без каких-либо слов. Кажется, что их объятия длятся целую вечность, на самом деле не проходит и минуты, как Птичка отстраняется.

– Мне больно, Анна, мне до сих пор так больно.

По щеке её снова катится слеза, она успела забыть, что, когда начинает плакать, поток этой солёной воды уже не остановить. Анна разворачивает лицо подруги к себе и вытирает салфеткой бегущие слёзы, такие крупные, словно обиженный ребёнок плачет навзрыд. На прекрасном лице брюнетки отражаются все эмоции подруги, кажется, будто она пережила тоже самое. Так думает Птичка в этот момент, и от этого осознания, она начинает плакать ещё сильнее. Хорошо, что девушки выбрали столик в самом углу кафе, там им никто не помешает горевать.

Анна не выдерживает затянувшейся тишины, берёт руку подруги в свою и говорит, вздыхая:

– Птичка, милая, жизнь не дает больше, чем мы способны выдержать, так моя бабушка говорит всегда. Сейчас сильно больно смотреть в прошлое, но оно прошло. А впереди нас обеих ждет будущее и новая любовь, точно знаю. Вон сколько их вокруг ходят, смотрят, улыбаются, готовы прямо сейчас броситься тебя спасать и веселить, чтобы не плакала. Серьёзно, вон смотри. Это на мужиков так слёзы действуют, я проверяла не раз. Ты знаешь, что Абдулла из-за тебя приходит в кафе.

Анна начинает смеяться, да так звонко, что Птичке ничего не остаётся, кроме как улыбнуться в ответ. В этот самый момент солнце пробивается сквозь облака и его лучи, не находя препятствий, попадают на Птичкины волосы, кажется, будто они пылают огнём. Анна замирает, эта картина завораживает, она касается волос подруги и тихо продолжает говорить про Абдуллу.

– Он и расписание твое выучил, просит, чтобы ты его обслуживала. Абдулла хороший, красивый, богатый, присмотрись к нему, он вылитый Серкан.

Птичка смеётся, она знает, что Анна обожает турецкие сериалы и может смотреть их сутки напролет, отвлекаясь лишь на еду и походы в уборную. Она смотрит на подругу и улыбается – эта добрая, наивная и такая красивая девушка способна растопить любое сердце. Анна будто читает её мысли и начинает улыбаться ещё шире, поправляя свои кудрявые волосы, достаёт зеркальце из маленькой бесполезной сумочки, именно так думает о таких моделях Птичка, чтобы поправить макияж и ещё раз посмотреть на так удачно купленный шарф, и пока она это делает, Птичка отвлекается на мысли о парне из её новой реальности.

Она приходит в себя, смотрит на время, ещё чуть-чуть и они опоздают.

– Еще 10 минут и нужно ехать, а то опоздаешь на работу.

– Точно, Онур грозится, что уволит меня за ещё одно опоздание, но я знаю, что он так не сделает.

– Сегодня не сделает, а завтра психанет, пошли, я говорю.

– Еще надо сигареты купить.

– Около кафе купишь или возьмешь у кого-нибудь, быстрей иди, опоздаешь.