Третий не лишний

НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. Как-то сложно всё, Катя.

ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. Да чего там сложного? Шкафчик откроешь, там зелёная баночка стоит, на которой написано «манка», но манки там нет. Вместо манки насыпан горох. Вот под этим горохом лежит полиэтиленовый пакет с деньгами. Оттуда возьмёшь.

НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. Почему написано «манка», а лежит горох? Не логично!

ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. Так эта банка по объёму больше, чем банка, где написано «сахар», поэтому сюда горох и вошёл. А банка для гороха совсем маленькая была… И зачем такие маленькие банки под горох делают? Поэтому в ней сейчас чай. А в банке для сахара – манка. Сахар-то я в стеклянную банку насыпала, его и так видать. Вроде всё понятно!

НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. Лучше ты достань сама, Катя, без путеводителя я не разберусь.

ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. Ладно, как поедешь, достану.

НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. Хорошо, что чайник электрический есть, сейчас чайку поставлю, попьём горяченького.

ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. Поставь, поставь. (Закалывает волосы.) Пойдём, Шарик, покормлю тебя.

Екатерина Романовна встает и падает, ухватившись за спинку кровати.

ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. Ох!

НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. Что с тобой, Катя?

ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. Голова закружилась. Давление, наверное. Ты Шарика покорми, а то он у утра голодный.

НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. Пойдём, Мухтар, пожуём что-нибудь. А ты пока полежи, Катя. Может тебе телевизор включить?

ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. Какой там телевизор! Что-то мне плохо, Коленька. Слабость какая-то, да и жарко в комнате. Ты форточку-то открой проветрить, и водички мне дай.

НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ (подает стакан воды). Да ты горячая вся, Катя. Я сейчас сбегаю к соседям, по телефону фельдшера вызову.

ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. Постой… погоди.. Ты присядь…

НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. Некогда, Катя, годить. Тобой уже дом можно обогревать.

ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. Да ты выслушай…

Николай Макарович садится рядом с кроватью на табурет.

НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. Ты только побыстрее говори, за фельдшером бежать надо. А то пока она прибежит, то да сё, сама знаешь…

ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. Ой, да может её не тревожить? Может дела, у неё какие? А мы отвлекать только будем.

НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. Ну, какие у неё дела, Катя, кроме как лечить людей?

ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. Да ты что, Николай Макарович? У неё же дети, огород, куры… В доме работы много.

НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. Её работа – лечить людей, а не огород с курами!

ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. Сейчас полежу… и пройдёт. А не пройдёт, значит, всё естественно…

НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. Что естественно? Болезнь?

ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. Да может это и не болезнь вовсе!

НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. Не говори загадками, Катя! Побежал я!

ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. Погоди! Сказать мне тебе надо, а говорить трудно – слабость.

НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. Ну, ты соберись с силами, и побыстрее…

ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. Это как получится, Коленька… Там, в шкафу… внизу… коробочка стоит. Коробочка из-под обуви, коричневая такая. Помнишь, мы тебе ботинки покупали, они в этой коробочке лежали. Да помнишь, ты эти ботинки до сих пор носишь.

НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. Ботинки помню, а коробку нет. Зачем мне её помнить?

ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. Ну как же ты коробку-то не помнишь? Ну ладно, не помнишь и не надо. Я в эту коробочку всё собрала, всё сложила…. На всякий случай, чтобы ты потом не бегал, не искал…

НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. Что искать-то я должен?

ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. Ну, там, чулки, трусики, тапочки… сам-то ведь не купишь.

НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. Чулки-то мне зачем?

ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. Да не тебе, а мне! Это на тот случай… если я умру, чтобы ты не бегал, не искал.

НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. Перестань, Катя, глупости выдумывать.

ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. Не перебивай, Коленька. Не глупости это. Мы с тобой уже в том возрасте, когда это уже не глупости. Я всё собрала, всё приготовила. Кофточку синенькую с вышивкой, что в последний раз покупала… Помнишь, на праздник пять лет назад покупала?… Я же её берегла, не носила… ты на меня её надень… она новая совсем. Потом, костюмчик у меня серенький шерстяной…красивый… Я его и поносить не успела – моль на спине съела… Да дырку-то такую выела! Ой! Ну, ничего… дырочку я зашила, заштопала и оставила на этот «торжественный» случай. Всё равно лежать на спине, там не видно. А костюмчик-то хороший, почти не ношеный. Зинка Пономарёва его своей свекрови покупала в городе. Помнишь свекровь Зинкину?

НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. Не помню.

ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. Как не помнишь? Она в пекарне работает. На свежем хлебе располнела, он ей на груди и не сошёлся. Она его только раза два и надевала на какой-то праздник. Так я тот костюмчик у неё купила, а носить некуда – праздников нет. Думала, к Пашке поеду, по городу павой пройдусь! А моль – вот ведь зараза – всю поездку испортила! Теперь только в гроб в нём.

НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. Помирать, значит, собралась?

ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. От этого никто не застрахован, Коленька… Погоди, не перебивай… слабость… Там в коробочке, где бельишко лежит, фотография есть, где мне лет тридцать… Меня тогда ещё на доску почета фотографировали, передовиком была… Помнишь? Так ты её, Коленька, на памятник сделай… Не хочу я старухой висеть на памятнике… это же, почитай, навсегда. Пусть меня молодой видят, какая я в молодости была, а старуху-то какой интерес рассматривать? Да и ты придёшь на мою могилку, а там я молодая.... красивая… Всё тебе радость.

НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. Ну что это за радость, Катя?! Не выдумывай!

ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. Не выдумываю! Может ко мне уже моя смертушка пришла, а ты за фельдшером бежишь! Я вот думаю, может, документ подписать?

НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. Какой документ?

ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. Ну, этот… Забываю всегда. Где имущество ещё делят…

НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. Брачный договор, что ли?

ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. Ну да!

НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. Зачем его нам подписывать?