Девять жизней. День открытых дверей

Хорошо, я тоже! Ох и пьяные мы будем! Я, если честно, уже немножко пьяная, то ли от будущего дождя, то ли от твоего молчания.

С концертом только беда. Но это тоже фигня! А знаешь, что не фигня? То, что та тетка с рынка, у которой я купила сапоги, не соврала, представляешь! Вот это поистине уникальное явление в природе, такого больше не увидишь! А если бы она меня обманула и я купила другие сапоги и промочила сегодня ноги в этой мерзопакостной слякотной жиже, то сейчас сидела бы в кресле, укутавшись в десять одеял, измарав стопку носовых платков, а уж никак не болтала бы с тобой по телефону! Потому как вылезть из одеялового кокона свыше моих сил, а телефон, как ты знаешь в коридоре и до него никак не добраться, не совершив самоубийства раскукливания.

Кто это у тебя там бормочет? Телевизор? Ты лучше выключай его перед сном, хорошо? Я тебе сама сейчас рассказываю о самых важных в мире вещах. Да, с одной стороны наводнение в Париже это плохо, а с другой – хорошо! Ну, в смысле не то, что бы совсем хорошо, но хорошо, что там, а не здесь. А еще хорошо, что мы тут, а не там! А-то как бы мы встречались, если я плавать не умею?

Глупости! Не может там быть таких же людей, как мы, не смеши! Не может и все! Это абсолютно невозможное явление! Это как представить, что мы пингвины, и ты говоришь, что в Париже могут жить такие же пингвины, как мы. Пингвины живут в Антарктике, это все знают, и больше нигде не живут!

Нет, зоопарки не считаются! Зоопарки – это не по-настоящему, это как в кино, понимаешь? А мы с тобой настоящие! Можно сказать образец «настоящности»! И нам когда-нибудь поставят памятник. Нет, не посмертный. Ну, такой тоже поставят, а еще другой, не такой, как этот. Или этот как тот? Бр! Я уже сама запуталась, какой тот, а какой этот!

Слышишь?! Связь сейчас прервется. Я тебе завтра еще позвоню, ты не возражаешь?

Договорились! Только ты ложись пораньше и засыпай покрепче, а то я не смогу к тебе дозвониться.

Настоящий поэт

Знаешь, для него целого мира было мало! Как будто под одной оболочкой уживались тысячи людей. Сотни тысяч разных, не похожих друг на друга, людей! Столько горя, счастья, страха и любви я не встречала ни в одном другом человеке, хотя я повидала их очень много, ты знаешь. Он особенный! Таких как он, вообще не бывает. Просто не может быть по всем законам вселенной. Если он грустил, то небо хмурилось от его невеселых дум. Когда радовался, то незнакомые люди начинали друг другу улыбаться. А когда плакал – океаны становились еще солоней.

Нет, я не знаю, как его зовут. Может Будда к нам явился в облике человека, кто знает?! Я никогда с ним не разговаривала, просто читала то, что он писал. Так бывает. Иногда стихи говорят об авторе гораздо больше, чем он сам о себе знает, и поэт познает себе в рифмах, вписывает свою жизнь между строк и уходит в бесконечность по троеточию, поставленному в конце. Как у настоящего человека искусства у него есть страсть. У него весь мир – страсть! Но среди множества страстей есть одна самая большая – это море! Он мог днями напролет сидеть на мокрых камнях и смотреть на то, как волны накатывают на берег. Они резвились у его ног как котята, то разбегаясь, то хватая за мокрые штанины, а он, опустив руку в пену трепал белую воздушную шёрстку.

Ты знаешь, я тоже люблю смотреть на море, но он смотрит на него по-особенному! Там столько обожания и тоски, счастья, прощения, грусти, эйфории и зависти, что невозможно этот взгляд заковать в оковы слов. Конечно же, там я его и встретила. Он писал свои стихи на мокром песке у самой кромки воды. Существовало лишь мгновение для того, что бы их прочесть. Морская пена жадно слизывала строчку за строчкой, и тогда они сами становились пеной, растворялись в соленой лазури. Море любит его стихи! Оно его самый главный ценитель и критик.

Мне очень повезло! Я была на пляже, когда море спало, убаюканное его колыбельной. Я никогда не читала таких стихов, правда. Таких истинных, настоящих поэтов не печатают в книгах. Их не награждают премиями и не изучают в школах, их только можно нашептать ветру или записать морозом на стекле, понимаешь? Вижу, что не очень. Но я сержусь, правда, я и сама бы не поняла, если бы не увидела своими глазами. Он писал для моря! Но его стихи не растворялись в воде. Каждое слово оседало на дне жемчужиной и хранится теперь в темных глубинах как в библиотечных архивах. И выходит, что в ювелирных магазинах продаются не бусы из жемчуга, а стихи, представляешь? Я сперва хотела записать его стихи в блокнот, но это было бы нечестно, как будто я подслушала откровенный разговор. После той встречи я стала чаще бывать на море. Сбегала туда, как только появлялась свободная минутка, что бы увидеть на мокром песке хотя бы обрывки этих творений.

Последний раз поэта видели месяц назад. Местные говорили, что был шторм. Море бесновалось и кипело, а он все писал и писал… Ему кричали с берега, пытались увести от опасности, но он не слышал уговоров и оставался наедине со стихией. Парень не успевал дописывать даже строку. Свирепые волны обрушивались на него раз за разом и утягивали за собой в пучину. Все считают, что он, безумный, пытался своими стихами успокоить море. Но я-то знаю, что это не море бесновалось, а он! Его лёгкие, сердце, и мозг уже давным-давно пропитаны солью и йодом. Нет, он не утонул! Такое просто не могло произойти! Море его любит! Он просто растворился в нем, превратился в большую волну и отхлынул, оставив после себя размытые следы стихов, которые никогда не забудет море, камни и песок.

Love story

Он переехал сюда совсем недавно. Арендовал жилье, устроился на работу. Кем он работал, она не знала. Знала только, что домой возвращается в восемь. Знала его любимые маршруты и кафешки, сорт кофе, аромат которого доносился из открытого окна. Она научилась угадывать его настроение по клубам сигаретного дыма, и отличать Паганини от Анри, попеременно звучащие на пластинке.

Она любила его! Всегда провожала с работы до самого дома, сгущаясь сумерками за его спиной. А потом украдкой подглядывала в окно, любуясь его увлечённостью. А он никогда этого не замечал. Изредка выходил на крыльцо покурить и заходил обратно.

Ей было очень обидно, что она не красавица весна, дарящая людям долгожданное тепло и необъяснимое чувство влюблённости во весь мир. Была бы она весной, то цвела тогда лишь для него! Но она не была весной…

Еще она проклинала себя за то, что не осень. Золотая, багряная, драгоценная… Осень была бы ему к лицу. Она вполне могла стать украшением к его светлым волнистым волосам, пролилась бы на него золотым дождем! Но она не была осенью…