Тьма

Миша был примерно нашего возраста, ему было около двадцати пяти. Думаю, они с Аленой были близки. Может быть, ближе, чем я думала. Но он умер несколько недель назад. Трудно отслеживать дни, но я отмечаю время в своей записной книжке, на последнем листе есть календарь. Прошел примерно месяц с тех пор, как умер Миша.

Мы прибыли в деревню у реки Ока, шли по главной улице. Все мы были истощенные, изнуренные и голодные. Солнце, возможно, уже зашло, но жара все еще держала мир в своих тисках, и это был один из тех жарких дней, когда волосы прилипают к вискам, а одежда становится липкой.

Те из нас, кто стоял по флангам нашей группы, держали в руках слабые фонари и изучали двери зданий вокруг нас. Мы искали место, чтобы спрятаться на несколько дней. Мы не прошли и половины улицы, когда раздался звук.

Он был тяжелым, настолько тяжелым, что сотрясал землю, сотрясал окна в рамах и двери. В темноте мы не могли сказать, что это был за звук и откуда он доносился, но понятно было одно, звук становился ближе.

Я находилась далеко от фонарей. Я едва могла разглядеть свою руку перед лицом. Я нащупала за поясом кухонный нож, мои пальцы дрожали.

Тишина вокруг нас была бы густой, если бы не грохот, направлявшийся прямо на нас, становившийся с каждой секундой все громче и громче. Затем, одно слово заставило нити холодного ледяного страха распуститься по моей спине.

«Бегите!»

Я не знала, кто крикнул нам бежать, но мне было все равно. Я покинула пост и бросилась прочь от угасающих фонарей. Каждый, теперь, был сам за себя. Мы разбежались, как мыши, преследуемые кошками.

Осколки стекла разлетелись в воздухе. Уроненный фонарь остался позади. Свет потух, когда я врезалась во что-то твердое и металлическое.

Машина, оставленная на обочине дороги. Мое сердце забилось быстрее, когда я упала на землю и залезла под машину. Мой рюкзак зацепился за нижнюю часть кузова, и мне пришлось дернуть со всей силы, чтобы вырвать рюкзак оттуда.

Затем грохот усилился. Он был вокруг нас, повсюду. Он стучал по земле, как молот, нет, как тысяча молотов, все одновременно.

Где-то вдалеке, гортанный крик разорвал воздух пополам. Крик мужчины, я была уверена. Но никто из нас не крикнул ему в ответ, никто не крикнул, чтобы помочь ему.

Мы все оставались неподвижными и молчали, надеясь, что, что бы это ни было, пройдет, надеясь, что на нас не нападет армия свирепых воинов морков.

Мне показалось, что я находилась под этой машиной несколько часов. Возможно, это были самые длинные минуты в моей жизни, а я ведь пережила апокалипсис, войны, эпидемию, все изменения в нашем мире. Это был первый раз, когда я боялась, по-настоящему боялась до глубины души, что темные морки пришли и собираются убить нас на этой черной улице.

Но время проходило, и звук ударов затихал. Он уносился вдаль, пока мы не перестали слышать ничего, кроме хриплого дыхания, доносящегося со всей улицы. Доносящегося от нас.

Я вылезла из-под машины. Из темноты послышалось шуршание. Мы двигались, пробираясь сквозь тьму, чтобы найти того, кто кричал.

Это был Борис. Он лежал посреди дороги, окровавленный, разорванный. Даже при слабом свете фонаря было трудно переварить, как он выглядел. Изуродованный.

Алена не могла этого вынести. Она вырвала всю скудную еду, которая была в ее желудке, и она разбрызгалась по всей дороге. Несколько капель упало на мои ботинки. Я чувствовала их, как капли дождя, падающие с неба.

Борис был практически мертв. Он хрипел, с трудом дышал. Кости были сломаны по всему телу. Запястья были раздроблены, ноги согнуты под странными углами.

«Лошади», – прохрипел он. «Лошади.»

На мгновение, я задумалась, спит ли он, или его разум унесся в место, где нет боли и есть только красота. Но потом, я осознала стук, дребезжание окон, крик и искалеченное тело Бориса. Бег лошадей.

«Его растоптали», – сказал Петр. Сорокалетний мужчина был нашим самым властным из нас, выживших. Думал, что правит племенем, воображал себя нашим альфой или кем там еще. Но тогда, с ним никто не спорил. Потому что он был прав.

Петр шагнул вперед. Он «избавил Бориса от страданий». Вот что он сказал, чтобы заставить нас всех почувствовать себя лучше из-за убийства. То, как он так легко вонзил свой клинок в шею Бориса, словно это был нож, разрезающий хлеб. Это было зловещим и темным. Темнее воздуха вокруг нас, темнее самых темных частей меня, которые я скрываю.

И все же, мы не могли взять его с собой. Его тело было переломано, его кости были раздроблены, а его раны убили бы его в течение недели, если бы инфекция не пришла быстрее. Мы знали, что нам нужно было сделать. Борис тоже это знал.

Но все равно умолял о сохранении ему жизни.

Я так и не поняла, почему он оказался посреди дороги. Почему он не побежал, как все мы? Теперь мне интересно, искал ли он Алену, пытаясь спасти ее от того, что надвигалось.

Думаю, я никогда этого не узнаю.

Я решила не вспоминать и пренебречь всеми разговорами о Борисе.

«Откуда ты знаешь, что сейчас ночь?» – спросила я Алену. «Ты сказала, такие ночи.» Она слегка улыбается. Принужденно. Но разве в наши дни все не так?

«По ощущениям, как ночь», – говорит она. Я слышу слезы в ее голосе, и беспокоюсь, что ее голос может сломаться в любой момент. «Мы пришли сюда, достали одеяла и припасы, прячемся. Едим», – добавляет она и поднимает консервную банку, как будто для того, чтобы подчеркнуть свою точку зрения. «Как устали мои кости. Мое тело болит.» Ее глаза сверкают синим светом, как маленькие газовые огоньки. «Сейчас ночь, я уверена в этом.»

Через мгновение, я просто пожимаю плечами. Она замолкает и ест помидоры, пока в банке не остается даже сока. Затем, она достает свой спальный мешок и ложиться спать.

Я снова возвращаюсь к своей записной книжке.

Когда я листаю пустые страницы, держа в руке карандаш и готовясь к работе, я сталкиваюсь с привычным барьером. Темнотой.

Я не могу видеть страницы достаточно хорошо, и даже если бы я могла, мой разум становится пустым. Вдохновение умерло давно, когда у нас украли свет и солнце.

Все, что я вижу, когда закрываю глаза, и когда открываю глаза, это чернота. Поэтому я лениво рисую темно-серые линии по странице и думаю о своих консервных банках, размышляю, какая из них будет у меня сегодня вечером на ужин, и гадаю, как долго мне хватит еды, которая у меня есть, если вдруг мы не сможем награбить больше, прежде чем покинем эту деревню.

Мы проведем здесь несколько дней. Мы путешествуем уже неделю. Мы все измотаны. Наши кости и мышцы болят. Поэтому мы должны отдохнуть, награбить все, что сможем, прежде чем двинуться дальше. Скорей всего, это будет еще одна маленькая деревня или даже фермерское хозяйство. Прежде чем идти, мы всегда проверяем карты, отмечаем свое местоположение и находим ближайшее изолированное место.

Только изолированное место. Города и поселки слишком велики – слишком большая цель для темных морков. Это верный способ умереть и сгореть дотла.

Я не могу сосредоточиться. Редко, когда могу, в последнее время.

Я захлопываю записную книжку и бросаю ее в открытый рюкзак. Она приземляется с глухим стуком. Я поднимаю ближайшую консервную банку на колени и открываю металлическую крышку кухонным ножом.

Фасоль. Я ем ее пальцами, наклоняясь, чтобы зачерпнуть столько, сколько смогу удержать. Я даже облизываю внутри банки, стараясь не порезать язык.

К тому времени, как я закончила, большинство остальных уже спали. Тишину нарушали глубокие, долгие вдохи, храп и изредка шуршание спального мешка.

Владимир Ильич, находящийся в дальнем конце нашего маленького круга, читает журнал у фонаря, расположенного рядом с ним. Он самый старший из нас. Его трость спрятана рядом со спальным мешком. Петр тоже не спит.

Он поднимает взгляд и смотрит на меня. В его карих глазах отражается свет фонаря. Я чувствую, как мурашки мгновенно пробегают по всему моему телу. Он нагоняет на меня страх.

Вздохнув, я вылезаю из своего уголка у полок и иду по ближайшему проходу, лишь бы избежать безумного взгляда Петра. У него на уме все время женщины.

Но никто в этой группе не настолько глуп, чтобы вступить с ним в интимную связь. Все знают, что он свинья. Черт, я готова поспорить, что он бы даже переспал с Мариной, если бы она была согласна на это. Но она не согласна.

Я следую за темнотой по проходу, позволяя ей становиться все гуще и мрачнее вокруг меня, словно одеяло ночи. У меня нет фонарика, чтобы осветить путь, поэтому я на ощупь пробираюсь между полками.

Глянцевые обложки журналов, на мгновение, скользят по моим пальцам. Затем гладкие поверхности сменяются смятыми упаковками шоколадных батончиков, печенья, чипсов, конфет.

Я беру несколько наугад и кладу в карман кардигана. Он достаточно глубокий, чтобы вместить довольно много. Я беру еще немного вопреки своему здравому смыслу.

В наше время нездоровую пищу не так уж и полезно брать с собой. Сахарные пики помогают на какое-то время, но потом наступают спады. Выживание только на сахаре, а именно шоколаде, сладостях, соках – это верный способ угробить свою энергию, прежде чем ты сможешь пройти и половину пути до следующей деревни.

Консервы – это то, что нужно, и свежая вода, когда вы можете ее достать.