Неокантианство. Десятый том. Сборник эссе, статей, текстов книг

Неокантианство. Десятый том. Сборник эссе, статей, текстов книг
Валерий Алексеевич Антонов

Сборник статей немецких мыслителей объединен тематическим принципом: в совокупности дают представление о разнообразии идей, тем и методов философского поиска начиная со второй полвины XVIII до начала XX вв., возникших под влиянием учения и идей И. Канта.

Неокантианство. Десятый том

Сборник эссе, статей, текстов книг

Переводчик Валерий Алексеевич Антонов

© Валерий Алексеевич Антонов, перевод, 2023

ISBN 978-5-0060-8927-3 (т. 10)

ISBN 978-5-0059-8583-5

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Сборник Эссе, статьей, текстов книг немецких мыслителей с воторой половины XVIII до первой половины XX вв

Сборник статей немецких мыслителей объединен тематическим принципом: в совокупности дают представление о разнообразии идей, тем и методов философского поиска начиная со второй полвины XVIII до начала XX вв. возникших под влиянием учения и идей И. Канта. В этом сборнике впервые переведены на русский язык тексты, опубликованные в немецких журналах и отдельными книгами.

В настоящем 10 томе представлены работы: Т. Остеррайх [продолжение, начало в 1 т. ч. 1], Ф. Убервег [продолжение, начало в 1 т. ч. 1], А. Кронфельд [продолжение, начало в 1 т. ч. 1], М. Дробиш [продолжение, начало в 3 т.], Г. Лассон [продолжение, начало в 1 т. ч. 1], Ф. Бенеке [продолжение, начало в 2 т.], М. Монрад [продолжение, начало в 8 т. ].

Используются следующие сокращения из сочинений Канта:

«Критика чистого разума» (сокращенно: Кр. д. р. В.), «Критика практического разума» (сокращенно: Кр. д. пр. В.) и «Религия в пределах чистого разума» (сокращенно: Рел.) по изданиям Кехрбаха, «Основоположение к метафизике чувств» (сокращенно: Грундл.) и «Пролегомены к одной из двух основных метафизик и т. д.» (сокращенно: Пролег.) по изданиям фон Кирхмана. (сокращенно: Proleg.) по изданиям фон Кирхмана, остальные сочинения – по «Кантаусгабе» Розенкранца (сокращенно: R.).

Трауготт Константин Остеррайх

Философские течения современности [Продолжение]

" В Австрии Майнонг достиг примерно такого же значения, как Гуссерль в Германии. Он тоже основал новую дисциплину, не ориентированную на установление реальных фактов в мире, которую назвал теорией предметов. Основная идея схожа с идеей Гуссерля. Как признает Мейнонг, наука не всегда имеет дело только с реальным, но иногда и с нереальным, даже с невозможным: например, когда логика имеет дело с невозможными предметами, такими как деревянный утюг, и описывает такие противоречивые вещи как невозможные. Предрассудки в пользу реального должны быть преодолены. В самом деле, все, что представляется только в мыслях, может стать объектом вдумчивого исследования. Так возникает идея теории объектов вообще, в которой под объектом понимается все возможное содержание мысли. Процедура носит чисто априорный характер. Особое развитие теория объектов получила в математике".

Второе крупное эпистемологическое течение современности – позитивистско-эмпириокритицистское – также относится к концу XIX века.  Его цель – как можно более чистая проработка опыта, освобождение его от пут метафизических идей, – цель, на лбу которой написано ее происхождение из натуралистической эпохи. Конечно, это движение не равно по значимости неокантианству, по крайней мере, по влиянию в рамках собственно философии; наибольшее влияние оно оказало в кругах точных наук, которым оно рекомендовалось в силу своего интеллектуального происхождения. Его основатель – австрийский физик Эрнст Мах (1838-1901), совершенно независимый от Авенариуса (1843-1896), влияние которого на современность столь незначительно, что он не может быть рассмотрен здесь, несмотря на тесную связь их идей. Мах и его последователи также отвергают вещь-в-себе. Но, в отличие от неокантианства, они делают акцент исключительно на стороне восприятия, от упущения важности которого Мах также был защищен своей физической практикой. В результате устранения метафизического балласта эта школа приходит к пониманию того, что вся реальность состоит исключительно из ощущений. Все, что в сознании предстает как нечувственное, Mах без лишних слов описывает как просто еще недостаточно проанализированное. Предположение о наличии субстанции, стоящей за ощущениями, совершенно излишне, как и гипотеза причинности в смысле внутренней конкатенации процессов, ненужный ментальный компонент. Это понятие причинности должно быть заменено свободным от метафизики математическим понятием функции, которое просто выражает фактическую зависимость величин. Поскольку все реальное состоит из ощущений, то с этой точки зрения различие между физикой и психологией заключается уже не в объекте, а только в способе его рассмотрения, так как все чувства, мысли и волевые акты также целиком состоят из ощущений. Если их рассматривать в зависимости от определенного комплекса ощущений, который мы называем нашим организмом, то возникает психология. Если же их рассматривать только в их отношениях друг к другу, полностью игнорируя эту зависимость, то возникает физика. Если старый позитивизм в лице физика Кирхгофа считал задачей науки полное описание мира, то новый позитивизм рассматривает ее с биологической точки зрения и видит в ней средство самосохранения индивида в борьбе за жизнь. Тем самым он демонстрирует решающее влияние дарвинизма. Польза науки теперь заключается в экономии опыта, поскольку каждый закон природы позволяет предвидеть бесчисленные процессы в природе, так что нет необходимости сначала делать соответствующие опыты. Кроме того, мышлению не нужно блуждать между бесчисленными возможностями, а сразу же находится нужная ("экономия мышления"). МАХ оказал влияние на философские круги, особенно в Австрии, например на Вахле, Штохера, Г. Гомперца, а в Германии – на Корнелиуса.

В современной Германии наиболее ярким представителем эмпиризма является Теодор Циген, мыслитель, обладающий огромными знаниями и большой проницательностью, но, тем не менее, не свободный от натуралистических предрассудков и непонимания некоторых принципиальных вопросов. Он также стремился максимально освободить теорию науки от метафизических компонентов и, как и Мах, считал, что всю реальность можно разложить только на ощущения и идеи. Они должны быть классифицированы во всей своей полноте и описаны без гипотез. В результате одни изменения, происходящие в ощущениях, могут быть подведены под законы естествознания, другие – нет, но последние оказываются зависимыми от первых. В ходе исследований, однако, выяснилось, что даже первую часть ощущений, которую мы обычно называем "объективной", приходится все больше и больше редуцировать. Лишь с определенными моментами объективная часть ощущений все еще входит в научную картину природы. Даже объективное пространство и объективное время не являются непосредственно тождественными эмпирическому пространству и эмпирическому времени. Даже эти редуцированные ощущения все равно остаются интрапсихическими, даже если нельзя остановиться на содержании сознания индивида. Слабые стороны превосходной в некоторых отношениях теории познания Цихена заключаются прежде всего в его сенсуализме, который не позволяет ему признать ничего, кроме сенсорных явлений, не позволяет ему признать многообразие и своеобразие других психических переживаний. Кстати, изложение этой теории познания (неоправданно) осложнено множеством новых терминов и буквенных обозначений.

Подобно тому, как Мах и Авенариус независимо друг от друга пришли к близким взглядам в немецкой философии, такое же или, по крайней мере, очень похожее развитие мысли произошло и на негерманской почве. В американской академической философии уже около 15 лет успешно существует "новая теория реальности", которая полностью согласуется с реализмом Маха, но совершенно независима от него. Ее основатель – Дж. Э. Вудбридж. Наибольшее развитие она получила у Э.Б. Макгилвари. – В Италии Энрикес отдал дань родственным идеям.

Прагматизм представляет собой весьма своеобразную модификацию позитивистского эпистемологического движения современности.  Это фактически запоздалое, в худшем смысле слова несвоевременное движение. Его можно охарактеризовать как эпистемологию дарвинизма. Пожалуй, ничто так не характеризует отсутствие большого философского интереса к натуралистически-дарвинистскому движению во второй половине прошлого века, как то, что оно не привело к каким-либо философским последствиям в широком масштабе, а его интеллектуальные последствия – даже если они уже в то время молча обдумывались некоторыми мыслителями – появились и, прежде всего, реализовались только после того, как философская жизнь вновь пробудилась в большей степени. Как и дарвинизм, прагматизм – движение абсолютно интернациональное. Впервые он сенсационно возник в Америке. Но задолго до этого решающие идеи уже были высказаны тремя немецкими мыслителями, причем совершенно независимо друг от друга: раньше всего Вайхингером, который, по общему признанию, выступил со своими идеями лишь 33 года спустя (1911 г.), затем Ницше и затем Зиммелем. Вайхингер не отвергает точку зрения, что всякое подлинное познание есть отражение действительности, но он отрицает всю полноту этого характера человеческого познания. Оно вообще не приближается к подлинной реальности. Она подтверждается практически, но не более того. В целях биологического самосохранения человек формирует свои представления о мире, не задаваясь вопросом, истинны они или нет. Внимательное рассмотрение многочисленных научных понятий, постоянно используемых в исследованиях, таких как атом, бесконечно малое, воображаемое, показывает, что они полны противоречий, поэтому не могут быть истинными. Это всего лишь "фикции", не претендующие на истину, а лишь на практическую полезность, и в этом отношении они также оправдывают себя и, следовательно, по праву удерживаются. "Наша концептуализация мира – это огромная паутина фикций, полная логических противоречий".

Очень похожие идеи примерно в то же время развивал Ницше (впервые в работе "Menschliches, Allzumenschliches"). Он даже считает, что лишь частично выводит следствия из мыслей Канта. Для него все научные предложения – это "регулятивные фикции", "не что иное, как оптически необходимые ошибки". "Ошибка необходима для жизни". Зиммель (1858-1918), наконец, добавил идею отбора: все истины являются результатом биологического отбора. Истина и родовая целеустремленность тождественны.

Несмотря на весь натурализм, эти идеи Зиммеля и Ницше, хотя они фактически идеально вписывались в дарвинизм, первоначально не приобрели в Германии никакого влияния. Лишь в ограниченной степени, когда после 1900 г. те же идеи пришли в Европу из Америки. Слабость этого образа мышления заключается в том, что оно продолжает оперировать понятиями истинного и ложного в привычном абсолютном смысле, хотя само борется с ними.

У Джемса, как и у его предшественника Пейрса, прагматизм включает в себя несколько совершенно разных идей. Во-первых, под практическими следствиями мысли понимаются все выводы, которые могут быть проверены на опыте. Во-вторых, реальные психологические эффекты, вытекающие, например, из метафизико-религиозного убеждения. Не только первые, но и вторые превращаются в критерии истинности мыслей. Это, конечно, совершенно разные вещи. На первый план выходит второй момент. Таким образом, Джемс стремится прежде всего к решению метафизических вопросов, которые не могут быть решены никаким другим способом. Истина тогда быстро становится тождественной и синонимичной "доказательству в жизни". Вера в Бога, например, истинна потому, что она обеспечивает внутреннюю стабильность в жизни человека, обладающего ею, даже в ситуациях, в которых атеисту грозит опасность утонуть. Джемс характеризует истину как "разновидность блага". "Истина означает все, что оказывается хорошим в области интеллектуального убеждения по определенным распознаваемым причинам". Эта точка зрения, придающая мышлению широкий размах, в то же время связана с убеждением, что в мире есть место для множества различных представлений о нем; он "живописен". С другой стороны, он противостоит мышлению, так как не может полностью подчинить его какой-либо теории. Прагматизм получил дальнейшее развитие, в частности, в Америке под руководством Дьюи и в Англии под руководством оксфордского профессора немецкого происхождения Ф. К. С. Шиллера, который (как и Зиммель) сделал критерием истины общественную полезность. Шиллер хотел расширить прагматизм до "гуманизма", применив его к эпистемологии. В отличие от обычной философии, отвергающей любые априорные процедуры, гуманизм должен брать за точку отсчета всю широту человеческого опыта (отсюда и его название), причем опыт понимается гораздо шире, чем это допускает современная критика. Он является продолжением более старой философии здравого смысла. – Американо-английский прагматизм также приобрел влияние во Франции и Италии.

Если тенденции, направленные на изучение эпистемологической структуры естественных наук или вытекающие из них, не создали чего-то совершенно нового, то главным творческим достижением сегодняшнего дня в области эпистемологии является создание эпистемологии гуманитарных наук, точнее, прежде всего, исторической науки в более узком смысле, поскольку эпистемологии гуманитарных наук в целом еще многого не хватает. Теория психологии или лингвистики, например, до сих пор всерьез не рассматривалась. Самый ранний и самый важный импульс к созданию эпистемологии истории был дан Дильтеем. Именно здесь кроется его главное систематическое достижение. В отличие от других исследователей, он принес с собой прежде всего полное практическое знание исторических наук, поскольку был одним из самых выдающихся исследователей в области гуманитарных наук на рубеже ХХ века. Совершенно не затронутый интеллектуальными недостатками, которые так часто привносило в исторические исследования преобладание естественных наук (лишь в своем резком неприятии метафизики он отдавал дань духу времени), он не позволил своим работам по истории идей затуманить свое представление об их научной уникальности и самостоятельности. Наиболее глубокое отличие исторических наук от естественных Дильтей видит в том, что естественные науки работают только с чувственными восприятиями и интеллектом, тогда как в познании гуманитарных наук в игру вступает человек в целом. Основным предметом исторической науки является человек. Даже если гуманитарные науки имеют дело не только с людьми – в поле зрения попадают и материальные объекты, такие как произведения искусства, документы и т.д., – тем не менее, люди являются решающими элементами исторического мира, которые в первую очередь порождают объективные факты культуры. Сегодня уже стало фактом, что духовные процессы мы можем понять внутренне, ощутив их в своем воображении, тогда как природные процессы остаются для нас совершенно непонятными и могут быть постигнуты только чисто интеллектуально. Это связано с тем, что природа дана нам только в виде явлений, но не в своей видимости, тогда как психическое становится доступным нам в своей непосредственности внутри нас самих. Психическая функция, с помощью которой мы мысленно овладеваем чужой психической жизнью, – это психическое воображение. Это не концептуальный мыслительный процесс, а акт, в котором задействованы все стороны души. Чем богаче собственная жизнь человека, тем выше его способность к сопереживанию другим. Задача историка не сводится к интеллектуальной констатации новостного материала, но к его эмпатической, синтетической интерпретации. В этой деятельности исследователь сродни художнику, хотя, в отличие от него, он всегда ориентирован на определение (прошлой) действительности.

В рамках кантовских школ баденская школа Канта была особенно озабочена проблемой эпистемологической структуры истории. Виндельбанд и, вслед за ним, Риккерт противопоставляют естественные и гуманитарные науки как два совершенно разных типа наук. Первые должны иметь дело только с общими чертами, законами или типами, в то время как история полностью сосредоточена на человеке (номотетические – идеографические науки, естественные – культурные науки). На вопрос о том, по каким критериям историк, которого интересует не абсолютно все индивидуальное в действительности, а лишь его отбор, они отвечают, что решающее значение имеют культурные ценности. Только то, что связано с культурными ценностями, является "историческим фактом". При этом предполагается, что историк не ставит перед собой задачу выносить собственные ценностные суждения. – Зиммель решает когнитивную проблему истории под совершенно иным углом зрения, также отталкиваясь от основ неокритицизма. Он делает акцент на исследовании того, как историк создает из найденного материала то своеобразное образование, которое мы называем "историей". Подобно тому как естествоиспытатель, с точки зрения критицизма, создает мыслеформу природы из материала органов чувств с помощью определенных базовых понятий понимания (категорий), априорные ментальные функции также участвуют в построении ментальной формы, которую мы называем историей ("историческое априори"). История ни в коем случае не является реконструкцией объективного факта, не зависящего от разума. Это попытка заменить наивную концепцию науки, согласно которой познание заключается в наделении реальности, существующей независимо от нас в виде психического отражения, на в целом неокантианскую идею познания, согласно которой познаваемый объект возникает только в процессе познания, но не существует независимо от него и лишь постигается им.

Все эти эпистемологические исследования науки истории называют "философией истории". Они представляют собой совершенно новый тип философии, поскольку имеют дело не с историей, а только с исторической наукой. Философская рефлексия, сосредоточенная на самом ходе истории, отошла на второй план.

Примерно в то же время эпистемологией истории озаботились и французы (Лакомб, Бэрр и др.). Взаимных контактов, по крайней мере с немецкой стороны, не было. Балканы также активно включились в эти исследования через румынский Ксенополь (XЕNOPOL). -

Психологические исследования сегодня столь же обширны, как и эпистемологические. Психология была той философской дисциплиной, которая в эпоху натурализма вернула себе престиж даже раньше, чем эпистемология, хотя и ценой превращения во внутреннее естествознание. На смену интроспекции пришел метод эксперимента, который считался совершенно отличным от интроспекции. Современная психология восторжествовала как экспериментальная психология. Особенность ее метода, в большинстве своем предполагающего знакомство с немалым набором аппаратуры, необходимость которой привела к созданию специальных институтов при большинстве университетов, привела к повсеместной тенденции к полному отделению этой дисциплины от философии, что уже стало фактом в Америке, где существует строгое разделение кафедр между философией и психологией.

Экспериментальная психология возникла в то время как дисциплина, призванная решать психофизические проблемы эмпирическим путем, поэтому Фехнер назвал ее психофизикой. Она была тесно связана с физиологией, в рамках которой экспериментальная проверка сенсорных восприятий уже давно стала обычной практикой. В настоящее время такое представление о задачах экспериментальной психологии уступило место гораздо более широкому. Современная экспериментальная психология уже не имеет столь тесного контакта с психофизической проблематикой. Вместо этого ее основной задачей является научная обработка всей совокупности психических переживаний, доступных эксперименту, с помощью эксперимента. Если в начале становления экспериментальной психологии на первый план выходили проблемы сенсорного восприятия, то теперь это уже не так. Экспериментальная психология теперь распространяет свою работу на всю область психической жизни. В основном существуют четыре школы, в которых ведется работа: Лейпцигская ( Вундт), Геттингенская (Г.Э. Мюллер), Кюльпе (бывшая Вюрцбургская) и Берлинская (Штумпф), к которым добавляется Грацская школа в Австрии (Мейнонг). Часто звучавшие в прошлом надежды и заверения, что экспериментальная психология станет такой же фундаментальной дисциплиной для всего гуманитарного знания, как механика для физики, не оправдались. Напротив, сегодня все проницательные умы убеждены, что экспериментальная психология представляет собой не всю психологию, а только ее часть, и что даже эксперимент как таковой не является безусловным решающим фактором, а решающим фактором является качество наблюдателя, который без эксперимента может добиться большего, чем некомпетентный наблюдатель, сколько бы экспериментов ни было проведено. Нельзя отделаться от впечатления, что экспериментальные исследования зашли в определенный тупик. Количество значимых открытий резко сократилось. На первый план все больше выходит прикладная экспериментальная психология. Одним из направлений, которое в настоящее время особенно активно развивается, является психология образования, основанная в Германии М. Меуманном и В. Штерном.

При всем признании положительных достижений экспериментальных исследований в доступных для них областях психологии нельзя не признать, что тесная связь психологии с естествознанием одновременно позволила просочиться в нее ряду натуралистических ошибок, господствовавших в естествознании. Натурализм в психологии проявляется прежде всего в требовании, выраженном лозунгом "психология без души" (Вунд). В соответствии с ним индивидуальная психика должна состоять из комплекса психических явлений или, позднее, когда это стало признаваться недостаточным, из простого соединения функций, поскольку только в этом случае аналогия психики с материальной природой становится полной.

Еще одним серьезным ущербом для психологии было первоначальное сведение мыслительных процессов к явлениям воображения, которое затем перешло в общий ассоцианизм (G. E. Мюллер, Ziehen). Оба взгляда приобрели влияние в немецкой психологии только после того, как она взяла за образец естествознание. Но и сегодня они не преодолены в целом. Некоторые исследователи до сих пор испытывают сильную неприязнь к философии в целом, которая в остальном полностью исчезла из современной науки, так же как эти круги до сих пор являются фактическими представителями материалистической мысли. Однако в целом экспериментальная психология уже чуть более десяти лет переживает явный подъем в тех принципиальных вопросах психологии, которые в наибольшей степени подвержены натуралистическим предрассудкам. Эта трансформация берет свое начало в изучении мышления, которое уже некоторое время является особенно любимым направлением работы, особенно среди молодых исследователей. Основной импульс и основные достижения психологии мышления изначально исходили не от экспериментальных исследований, а от описательной психологии, которая продолжала существовать наряду с экспериментальной психологией, хотя и отдельно от нее и игнорируемая ею. Это была та самая школа, которая ликвидировала упадок, наступивший в области логики, и одновременно вывела исследования в области психологии мышления за пределы того откровенно недостойного минимума, который наступил после отделения психологии от философии: школа Брентано. И в первую очередь глубокое влияние оказали "Логические исследования" Гуссерля. Несомненно, что важные результаты, к которым привели экспериментальные исследования мышления, были обусловлены знанием описательных анализов Гуссерля.

Философски наиболее важный теоретический основной результат описательных психологических исследований последнего времени, вероятно, можно охарактеризовать как учение об актах или функциях, а затем связанный с ним возврат к предположению о существовании специфического я-фактора, "души" (TH. lipps, Кюльпе, Остеррейх, Гейзер, Гуссерль). Согласно этой точке зрения, в большинстве, если не во всех, психических переживаниях следует различать их субъективную сторону, заключающуюся в возбуждении эго, и объективный момент (называемый содержанием или объектом), на который намеренно направлен акт. Это замечание имеет существенное значение и для эпистемологии, поскольку оно расходится с прежней точкой зрения, согласно которой все непосредственные содержания сознания имеют психическую природу в смысле состояний эго. Из этого следует, что ни содержание органов чувств, ни чисто логическое содержание мышления таковыми не являются. Наше сознание выходит за пределы самого себя.

С углублением философского сознания внимание в большей степени, чем раньше, обратилось к тем разделам психологии, которые недоступны экспериментальному методу, а также к описательным исследованиям, подобным тем, которые проводили Бретано, TH. Липпс, Грос, Х. Майер, Гуссерль, Мейнонг и др. Требование Дильтея о создании чисто описательно-аналитической психологии как основы для исторических гуманитарных наук пока не получило своего полного воплощения. Однако отдельные ее фрагменты находятся в процессе работы. Психология языка во многом обязана Марти, также ученику Бретано. В Германии развивается психология религии (Остеррайх), индивидуальная психология (Штерн). Наиболее масштабной является работа Вундта "Психология народов" (V?lkerpsychologie), посвященная психологическому исследованию процессов психологического развития в области языка, мифа, искусства и обычаев, что является огромным достижением одного исследователя, хотя в ней преобладает внимание к примитивным культурам.

Что касается влияния психологии на другие области философии, то оно отчасти было значительным. Прежде всего, благоприятное влияние оказало углубление психологического анализа, хотя он еще не стал общим достоянием всех исследователей. Несколько лет назад Марбе удалось составить поучительную подборку подобных философски значимых незнаний со стороны ряда эпистемологов, особенно неокантианцев. С другой стороны, неблагоприятное влияние оказала тенденция сделать психологию основой всех дисциплин, не имеющих дела с материальным миром, – тенденция, которая уже некоторое время проникает в философию из психологии. Особенно сильно она сказалась в логике, где породила школу мысли, известную сегодня как "психологизм". Он характеризуется тем, что в нем смешиваются психологические и логические понятия. Например, законы, существующие между предложениями (правила силлогистического умозаключения), ошибочно рассматриваются как психологические законы мышления. Или закон противоречия трактуется как утверждение, что некоторые идеи не могут мыслиться вместе. Этот психологизм, принявший значительные размеры в конце XIX века, сегодня, вне постивистских течений, можно, конечно, считать по существу преодоленным. Влияние психологии в логике на методологию было благоприятным.  Методы мышления, используемые в отдельных дисциплинах, в значительной степени подверглись психологическому анализу. Под влиянием Зигварта главной задачей долгое время казалась теория методов. Вундт реализовал эту идею в беспрецедентной степени, поразительно овладев обширными и весьма разнообразными научными областями. Однако все эпистемологи последнего времени фактически внесли свой вклад в психологический анализ методов, отчасти явно, отчасти имманентно. В частности, следует упомянуть Бенно Эрдманна, который продвигал логику на основе психологического анализа.

В развитии экспериментальной психологии, особенно детской, как и других прикладных направлений этой науки, активное участие принимали и зарубежные специалисты, прежде всего из Америки. Особая заслуга в развитии психологии мышления принадлежит французскому психологу Бинету, который примерно в то же время, что и немецкие исследования, независимо от них также пришел к признанию самостоятельности функций мышления.

Более того, основной областью французских исследований является пограничная область между нормальной и больной психической жизнью ("Рибо", "Жанет", "Бинэ"), в то время как в Германии психология долгое время не имела тесных контактов с психиатрией. Лишь в последнее десятилетие взаимодействие между этими двумя дисциплинами стало более тесным ( Ясперс, Шпехт, Штоерринг, Остеррайх, Кронфельд).

Философски наиболее ценным психологическим достижением англо-американских исследований является создание парапсихологии, под которой следует понимать изучение некоторых сверхнормальных психических проявлений, таких как телепатия, ясновидение и т.д., а также связанных с ними психофизических явлений (телекинез, материализация и т.д.) (Общество психических исследований – Джемс, Майерс, Ходгсон, Кравфорд и др.). В работе принимают участие французские и швейцарские исследователи ( Рише, Флурнуа), а также итальянские (Морселли, Ботацци). Особый философский интерес представляет основание современной религиозной психологии американским философом Джемсом. Важное общее различие между немецкой, французской и англосаксонской психологией заключается в их различном отношении к понятию бессознательного (подсознания). За рубежом гипотеза о бессознательном является общепринятой. В Германии она встречается, по сути, только в рамках фрейдистской школы, состоящей в основном из дилетантов.

Все рассмотренные нами течения уходят корнями в прошлое столетие, хотя некоторые из них нашли свое реальное развитие только в новом веке. Новый век породил и совершенно новые движения. Прежде всего, существенно изменилось представление о задачах самой философии. Как бы ни продолжалась эпистемологическая и психологическая работа, реальные интеллектуальные движущие силы теперь совсем иные, чем потребность в изучении структуры исследования и установлении психологических фактов. Философия хочет вновь стать мировоззрением и осветить проблему жизни. Ситуация в самой позитивной науке позволяет вновь ставить задачи выше, поскольку убежденность в том, что наука разрешила самые существенные загадки мира, которая была так сильна в эпоху натурализма и которая убила всякое философское мышление, вновь уступила место. Наука шатается в своих основаниях. Необходимо восстановить именно фундаментальные взгляды. Сотрудничество с философией неизбежно.

В области эпистемологии и логики возникли два новых движения, которые пока сосуществуют без особых контактов. Они не ограничиваются Германией.

Наиболее значительным из них в Германии является феноменологическое движение.  Оно зародилось как раз на границе двух веков (1900 г.). Это движение, первоначально возникшее лишь как реформа наименее популярной философской дисциплины – логики, постепенно переросло в революцию во всей области философии. В отличие от неокантианства, в этом движении живет дух Лейбница, даже если он еще не реализовался в полной мере. Его ближайшим и непосредственным современным стимулом является другой мыслитель, чье имя не вышло за пределы специализированных академических кругов в Германии, но оказало большое влияние и сделало себе имя на австрийской земле. Это Франца Брентано (1838-1917). Рожденный в католическом духовенстве, получивший прекрасную логическую подготовку в Аристотеле и схоластике, он оказал очень глубокое влияние на значительный круг учеников и был фактически единственным из наиболее значительных современных мыслителей, кто сознательно боролся против всемогущества Канта.

И из его предложений, которые мы не можем не заметить ввиду большой сдержанности, которую он наложил на себя при публикации своих многочисленных и объемных работ, в дальнейшем ходе интеллектуальной работы его учеников возникло целое феноменологическое движение в Германии и Австрии, где оно носит название "теория объектов". Его основателем в Германии считается Эдмунд Гуссерль, в Австрии – Алексиус фон Майнонг. Оба исследователя, время от времени резко конфликтовавшие по вопросам приоритета, вероятно, независимы друг от друга, но оба находятся под значительным влиянием своего учителя Бретано.

Гуссерль рассматривает феноменологию как самое начало научной философии, по отношению к которой вся предшествующая философия была лишь прелюдией, поскольку не имела надежного запаса пригодных для обучения положений. Отныне она должна обладать строгостью и доказуемостью математики и, подобно математике, шаг за шагом наращивать теорему за теоремой. Гуссерль считает, что путь к этой цели он нашел в новом методе, который он называет феноменологическим. В то время как все эмпирические науки имеют дело с определенными фактами, существующими в пространстве или (и) времени, феноменология имеет дело с чисто логической, надвременной природой вещей. Она не спрашивает, например, о том, присутствуют ли в реальности цвета или звуки и где они находятся, а задается вопросом о "сущности" цветов и звуков. К осознанию этой сущности он приходит, полностью отказавшись от hic et nunc [здесь и сейчас – wp] и погрузившись в природу бытия цвета и звука, а также всех остальных вещей. В своего рода "видении сущности" он проникает в осознание этого. "Когда мы осознаем в чистом видении, например, глядя от восприятия к восприятию, что такое восприятие, восприятие само по себе – это тождество любого числа текучих перцептивных сингулярностей, – тогда мы постигли сущность восприятия через видение". В принципе все, не только отдельные объекты, но и целые области реальности, более того, сама тотальность реальности, может стать объектом феноменологического наблюдения. Благодаря систематической реализации представления о сущности различные отдельные эмпирические науки сопровождаются многочисленными "эйдетическими" дисциплинами, соответствующими различным областям реального или соответствующим сущностям (эйдос = сущность). Наряду с этими материальными эйдетическими дисциплинами ("онтологиями") существуют и чисто формальные. К ним относятся уже широко развитые науки формальной логики, арифметики, чистого анализа и теории многообразия. Все эти дисциплины носят неэмпирический, априорный характер. Однако они не лишены значения для позитивных дисциплин, а являются для них столь же фундаментальными, как, например, математика для физики, поскольку все реальное подчиняется именно этим априорным структурным законам. Феноменология для него сама является одной из таких эйдетических наук: той, которая занимается сущностью психических функций, т.е. эйдетическим фундаментом психологии. Эйдетические содержания сознания имеют не пространственно-временное, а чисто идеальное существование, но это не значит, что они существуют только в сознании. Можно приводить их в сознание или не приводить, сами они в своем бытии не затрагиваются. Очевидно, что здесь имеет место тесная связь между Гуссерлем и логическим реализмом схоластики, если не понимать его грубо, допуская, что он учит квазичувственному существованию понятий. Феноменология Гуссерля прокладывает мост между Кантом и Лейбницем-Вольфом. Приняв учение Риккерта о сознании в целом, Гуссерль в последнее время стал гораздо ближе к неокантианству, чем раньше. Однако за этим странным сдвигом не последовали другие представители феноменологии. Влияние основных идей феноменологии на молодых исследователей в Германии, в частности, во многих случаях было настолько значительным, что в последнее время с ним не может сравниться ни один другой. Но и более старые исследователи, особенно Липпс, не смогли избежать ее влияния. Уже можно сказать, что феноменология пришла на смену неокантианству.

Мейнонг добился в Австрии примерно того же значения, что и Гуссерль в Германии. Он также основал новую дисциплину, не ориентированную на установление реальных фактов в мире и названную им "теорией объектов". Основная идея схожа с идеей Гуссерля. Как признает Мейнонг, наука не всегда имеет дело только с реальным, но иногда и с нереальным, даже с невозможным: например, когда логика имеет дело с невозможными объектами, такими как "деревянный утюг", и описывает такие противоречивые вещи как невозможные. Необходимо преодолеть "предубеждение в пользу реального". В самом деле, все, что только представляется в мыслях, может стать предметом вдумчивого исследования. Отсюда возникает идея теории объектов вообще, в которой под объектом понимается любое возможное содержание мысли. Процедура носит чисто априорный характер. Особое развитие теория объектов получила в математике.

Своим необычайно мощным воздействием доктрины Гуссерля и Мейнонга обязаны тому, что они, во-первых, открывают перспективу абсолютно достоверного знания, во-вторых, проникают в предельные структурные отношения бытия. В-третьих, они открывают возможность проникновения в новую сферу, которая находится вне пространства и времени и над которой возвышается освящение вечности: чисто логическую. Несмотря на кажущуюся трезвость логики, феноменология, как и теория объекта, вызвала сильные чувства, ставшие религиозными, и оказала глубокое влияние на попытки создания нового мировоззрения. Вряд ли найдется область философии, в которой феноменологический метод остался бы неопробованным. В этике, прежде всего, Шелер, который на основе этого метода переходит к "революции ценностей", революции, которая, по сути, представляет собой возврат к христианско-католическим ценностям, поскольку аскетический средневековый тип святого рассматривается как высшая по рангу форма существования. Не менее примечателен и возврат Шелера к учению об объективности ценностей в том смысле, что они рассматриваются как объективные свойства вещей в собственном смысле слова. В области философии права Рейнах предпринял попытку выявить априорные основания, которые, как предполагается, имеют абсолютную силу независимо от всего позитивного права. В области эстетики Гейгер и Ютиц пошли по пути, указанному Гуссерлем. В области экспериментальной психологии Линке получил результаты феноменологического анализа. Примечательно, что феноменология проникла даже в самые современные художественные круги. Экспрессионизм (Бургер) использует ее, хотя и в весьма неясной и запутанной форме, для реализации своей теории, согласно которой художник-экспрессионист проникает в сущность и движущие метафизические силы вещей.

В некотором смысле поразительная, хотя до сих пор и незамеченная связь с феноменологией прослеживается и в движении, которое по исходному пункту принято относить к совершенно иному направлению – философии имманентности, которая сегодня уже не имеет никакого значения: фундаментальная наука Рехмке, влияние которой, разумеется, несравненно меньше. Он тоже требует от философии анализа самых общих фактов непосредственного содержания сознания или, как выражается Рехмке, "данности вообще", что для него означает в основном то же самое, что Мейнонг называет "объектами". Для него данное также делится на конкретное и общее – другие выражения для конкретного и понятий. Идея о том, что конкретное состоит из общего, даже если оно не возникает, принадлежит только ему. Основное отличие реального от нереального – способность к действию, которой всегда обладает только реальный и он сам. Рехмке согласен с некогда довольно сильной, а сегодня бессмысленной философией имманентности (с которой, кстати, согласен в этом вопросе и Гуссерль) в том, что реальное существует только в сознании. Того, что существует за пределами сознания, не существует. Подобно тому, как мысли Хюссерля нашли свое воплощение в одной части современного искусства, мысли Рехмке – в другой. Конечно, это тоже лишь вопрос определенного опьянения несколькими словами. – "Теория порядка" Ханса Дриша также связана с феноменологией Гуссерля, который на основе саморефлексии должен представить то, что делает опыт упорядоченным.

Чрезвычайно примечательно, что логицистское движение не ограничивается немецкоязычным миром, но и за рубежом, особенно в Англии, возникло движение, имеющее с ним явное внутреннее родство, хотя внешней зависимости, по-видимому, нет. Там Г.Х. Мор развил неоплатонический реализм, который также приписывает понятиям непсихическое существование и видит в них сущности как таковые. Все знание должно исходить только из них, и весь мир должен состоять из них. Само существование – это понятие. В современной английской философии математики признание объективного, идеального характера понятий также усиленно подчеркивается ее важнейшим представителем – Расселом. Во Франции главным представителем рационализма является Кютюра (1868 – 1913). – Неудивительно, что большинство представителей этой школы: Гуссерль, Руссель, Котюра – одновременно проводили новаторские исследования в области философии математики.

Если представители феноменологии надеются с помощью самого строгого мышления заложить новые основания в философии, чтобы она сравнялась по строгости с математикой, то пустота содержания в философии последних десятилетий и интеллектуальный голод на жизненное содержание заставили других мыслителей радикально отвернуться от концептуального мышления. Это новое направление известно как иррационализм или интуитивизм.  Его основная идея заключается в том, что помимо мышления существуют и другие источники научного знания. Интуитивизм в широком смысле слова, естественно, включает в себя и всю эпистемологию, признающую восприятие подлинным источником знания наряду с мышлением, поскольку даже если верно, что всякое восприятие есть также и мышление, то верно и обратное, что всякое восприятие есть нечто большее, чем просто мышление, иначе не было бы вообще никакой разницы между тем, думаем мы или воспринимаем что-либо. В целом, однако, об иррационализме можно говорить лишь тогда, когда в качестве конституирующих факторов познания рассматриваются иные акты, помимо мышления и обычных перцептивных функций.

В Германии Дильтей (1833-1912) и, в частности, его школа учили, что в процесс познания вовлечена вся полнота нашего бытия. Отказ от этого и обособление мышления – неоправданная конструкция. "В жилах познающего субъекта, о котором рассуждают Локк, Юм и Кант, течет не настоящая кровь, а разбавленный сок разума как простой мыслительной деятельности". Свою программу Дильтей попытался реализовать конкретно для конкретной проблемы – проблемы внешнего мира. По его мнению, убежденность в его реальности основывается не на выводе о причинах наших ощущений, а на волевом опыте человека. В наших волевых актах, например, когда мы бьем палкой по земле, мы сталкиваемся с сопротивлением мира, и в этом опыте сопротивления мы убеждаемся в существовании независимой от нас реальности, а не, например, путем вывода из наших ощущений их внешней причины. Поэтому речь идет отнюдь не о выводе из сопротивления внешней причины, а о гораздо более непосредственном осознании реальности внешнего мира. Эти идеи пока не получили широкого распространения за пределами узкого круга школы Дильтея. – Однако иррационализм Дильтея имеет еще одну сторону, которая делает его таковым. Он считает, что сама реальность иррациональна по своей природе. Она представляется ему неподвластной логическим принципам. Она "кишит антиномиями". Они не только кажущиеся, но и реальные, и не могут быть устранены никаким мышлением. Прежде всего, бок о бок существуют абсолютная детерминация и индетерминированная свобода. Существование последней доказывается внутренним опытом, как и всеобщая детерминация действия – научной рефлексией.

За рубежом главным представителем иррационализма является француз Энри Бергсон. Он нападает на понятийное мышление как таковое и обвиняет его, ссылаясь на трудности, утверждаемые элеатами, в том, что оно полезно только по отношению к жесткому, мертвому, материальному внешнему миру, но совершенно несостоятельно по отношению к жизни, даже до движения. Это всего лишь практический импровизированный вариант. Если попытаться, как это обычно бывает, применить к жизни и психике категории, берущие начало в пространственном мире, то они оказываются полностью нарушенными. Для понимания жизни требуется особая "интуиция".  По мнению Бергсона, помимо рационального мышления мы обладаем, по крайней мере, в определенной степени, сверхрациональными интеллектуальными способностями, с помощью которых мы можем сопереживать самой жизни. Если мы хотим понять, что находится в движении, мы должны это внутренне пережить. Эта интуиция должна быть способна достичь "абсолюта". Поскольку она проникает в сущность вещей, она является действительным средством исследования в метафизике. Бергсон также осознает, что реальность не соответствует понятиям, порожденным нашим мышлением. Мы оказываемся здесь в кругу идей, которые очень напоминают Шеллинга, но, конечно, не являются плагиатом. Своим огромным воздействием мысли Бергсона обязаны прежде всего блестящей литературной форме, в которую он их облек. Сами по себе они совершенно непонятны.