Германия: философия XIX – начала XX вв. Том 6. Иррациональность. Часть 1

«Защитники бессознательной деятельности мозга понимают под ней не только физиологические нервные процессы, но и душевные состояния. Если представить себе действительное значение бессознательной деятельности мозга как нечто относящееся только к физиологическим нервным процессам без сопутствующих им психических процессов, то трудности объяснения явлений гипнотической памяти таким путем становятся поистине непреодолимыми. Ведь если физиологические процессы, входящие в категорию бессознательной деятельности мозга, полностью лишены психического элемента, то как может общая абстрактная отрицающая фраза подавлять конкретные психические состояния, а аналогичная положительная фраза возвращать в сознание забытые воспоминания? Это просто немыслимо.

Мы можем предложить человеку в гипнозе, что он ничего не будет помнить после пробуждения, но что он запишет все, что произошло во время гипноза, сидя за столом. Теперь его будят. Он не помнит ничего из того, что происходило в трансе; но как только он подходит к столу, его ручка дает совершенно точный отчет обо всех явлениях. Если теперь спросить загипнотизированного человека, что он пишет, он сделает озадаченное лицо; он не знает, что он записал. Как это можно объяснить бессознательной деятельностью мозга? Могут ли бессознательные физические процессы записывать разумные вещи? Это удивительно, непостижимо».

Сидис объяснил и другие трудности, возникающие при объяснении возникновения гипноза через бессознательные состояния. Оказывается, что загипнотизированный человек, если его расспросить о действии, совершенном под гипнозом, часто обнаруживает общее понимание этого действия, тогда как по теории бессознательной деятельности мозга не должно быть такого общего знания о том, что произошло под гипнозом, особенно о выполнении внушения.

При всех этих совершенно правильных соображениях я хотел бы со своей стороны отметить, что даже внушения на время ни в коем случае не совместимы с доктриной бессознательной деятельности мозга. Если бы эти внушения времени осуществлялись строго автоматически, без какого-либо участия сознания, тогда возникает вопрос, чем определяется время внушения и как это происходит? Продолжительность периода, вероятно, измеряется тем же мерилом, что и любое другое время в обычных психических состояниях. Как же тогда бессознательная деятельность определяет время, если этот эталон известен только сознательному разуму?

Суггестия с метаморфозами личности также может служить опровержением теории бессознательного. Пример. Мы говорим человеку в гипнозе, что он не взрослый, а все еще мальчик, посещающий школу. После этого в его голове просыпается целый ворох воспоминаний о школьных годах, которые он воспроизводит в деталях, причем оказывается, что по крайней мере некоторые из этих воспоминаний соответствуют впечатлениям, которые он действительно пережил. Как такие образы памяти могут быть оживлены бессознательной деятельностью мозга и почему их следует считать бессознательными, если в нормальном состоянии те же самые образы считаются осознанными?

Короче говоря, чем больше углубляешься в явления гипноза и внушения, тем сложнее объяснить эти явления на основе бессознательной деятельности мозга.

Поэтому гипотеза не выдерживает научной критики и должна быть отброшена как неопределенная и фактически необоснованная. В связи с несостоятельностью гипотезы ряд французских и других исследователей высказали мнение, что гипноз и другие подобные состояния – это не бессознательные процессы, а сознательные явления, происходящие в области вторичного или так называемого подсознательного «Я», то есть в совершенно особом сознании, которое возникает в этих случаях и становится действенным как нечто независимое и автономное.

Ввиду несостоятельности теории бессознательной деятельности мозга, замечает Б. Сайдис, мы приходим к психическому объяснению гипноза в целом и гипнотической памяти в частности. Подсознание – это не бессознательный физиологический автоматизм, а вторичное сознание, вторичное эго.

Это вторичное сознание воспринимает внушения экспериментатора, принимает их, подчиняется им, сохраняет подавленные воспоминания, посылает общее представление о них высшему сознанию и, по требованию, передает отдельные команды во всех их деталях. Как уже говорилось выше, вопрос о двойном «Я» подробно рассматривался, особенно французскими исследователями.

Д-р Прелль, например, предполагает, что, помимо сознательного «я», существует еще одно высшее «я», которое способно ясно видеть, более тонко воспринимать внешние впечатления, недоступные нашему сознанию, обладать сверхчувственным знанием; наше сознание предстает как особое проявление этого высшего «я».

Пьер Жане[7 - Пьер Жанэ, Психологический автоматизм.] не менее рьяно защищает «двойное я».

По его мнению, следует различать два вида деятельности души: активную, или творческую, и пассивную, или поддерживающую.

Первая, творческая активность, является достижением нашего сознания. Вторая не создает ничего нового и служит лишь для сохранения готовых продуктов психической деятельности и для образования ассоциаций из уже имеющихся идей; она автоматична по своей природе и соответствует внесознательной деятельности. Ослабление первой способности неизбежно ведет к распаду психической индивидуальности и возникновению психического автоматизма или второго «Я». Жанет доказывает, что психические процессы, свойственные вторичному или второму «Я», имеют в высшей степени композитный характер и даже относятся к высшему порядку, поскольку второе «Я» может обладать определенной степенью самосознания, которое, более того, оказывается способным к развитию при определенных обстоятельствах. Эти факты якобы основаны на наблюдениях самого Жанета и других исследователей, которые стремятся доказать независимость новой индивидуальности, вырастающей из подсознательного или вторичного «Я». Чтобы показать, что под этим подразумевается, приведу пример. Джанет спрашивает некую Луизу, которую он загипнотизировал:

Вы меня слышите?

Ответ: Нет.

Жанет: Но чтобы ответить, вы должны слышать!

Ответ: Конечно.

Джанет: Тогда как вы это делаете?

Ответ: Я не знаю.

Жанет: Конечно, кто-то должен меня услышать?

Ответ: Да.

Жанет: Кто бы это мог быть?

Ответ: Не Луиза.

Жанет: Значит, кто-то другой, скажем, Бланш.

Ответ: Да, Бланш.

Жанет: Так ты меня слышишь, Бланш?

Ответ: Да.

Но поскольку имя Бланш ассоциировалось у Луизы с неприятными воспоминаниями, от этого имени отказались и выбрали Адриенну.

Оказалось, что Адриенна знала вещи, о которых Луиза не имела ни малейшего представления. Например, Луизу приводили в ужас воспоминания о некоторых людях, сопровождавшиеся дикими криками в истерическом припадке.  У Луизы не было четких воспоминаний об этих людях и событиях, в то время как Адриенна могла описать их в деталях. Затем Жанет, находясь в состоянии каталепсии, сжала ее левую руку, дала ей в правую руку карандаш, а когда Луиза хотела забрать у него свою левую руку, Жанет спросила ее: «Адриенна, что ты делаешь?». Она снова хотела отнять у него левую руку; ее лицо говорило о внутренней ярости, а правая рука писала: «Я злюсь». – «На кого?» – «На Ф.» – «Почему?» – «Не знаю, но я очень зла». Джанет отпустила ее руку и поднесла к губам. Улыбаясь, Луиза несколько раз поцеловала ее руку. «Ты все еще злишься, Адриенна?» – «Нет, все кончено». – «А сейчас?» – «О, я счастлива». – «А Луиза?» – Она ничего не знает, она спит».

Вряд ли стоит говорить о том, что все здесь было похоже на внушение: и внушение новой личности в образе Бланш, а затем и Адриенны, и гнев Адриенны, когда она сжала левую руку, и, наконец, поцелуй поднесенной к губам руки. Если Адриенна знала вещи, которые были неизвестны Луизе, то следует понимать, что эти вещи и события относились к истерическим приступам, то есть касались нарушенного сознания, от которого обычно не сохраняется никаких воспоминаний для нормального сознания, тогда как в состоянии гипноза, как я доказал много лет назад[8 - Ср. мою лекцию в Казанском невропатологическом и психиатрическом обществе в 1892 г., мой трактат «Сдавление поясничного мозга, осложненное приступами сомнамбулизма» в «Nervenkrankheiten und Einzelbeobachtungen», Казань 1898, и др.], все пережитое в истерическом сомнамбулизме воспроизводится с легкостью.

Все, что мы находим в этом примере, объясняется, таким образом, внушением чужой индивидуальности в гипнозе; но это никоим образом не доказывает существования особого второго «Я», как думает автор и в чем его поддерживает Б. Сайдис поддерживает.

На примере Жанет Сайдис замечает:

«Этот случай необычайно интересен: он показывает, что первоначально гипнотическое подсознательное „Я“ не имеет самосознания, а предполагает его из внешнего мира. При благоприятных условиях подсознательное „я“ пробуждается от глубокого гипноза, поднимает голову, становится полностью сознательным и временно достигает уровня индивидуальности.»[9 - B. Sydis, op. cit.]

Другой пример, приведенный Жанетом, – пример Леонии Б., которую он загипнотизировал, – очень похож на предыдущий. Но в целях ясности он также приводится здесь. Во время гипноза характер Леонии Б. разительно меняется, и теперь она принимает имя Леонтина. Жанет говорит загипнотизированной Леонии, что, когда она проснется и станет нормальной, Леонтина снимет фартук, а затем снова завяжет его. Когда Леония проснулась и подошла к двери, она разговаривала как обычно, рукой расстегивая фартук. Когда Жанет обратила ее внимание на незавязанный фартук, Леония воскликнула «Ну вот, фартук опять свалился!» и намертво завязала его снова. Но под влиянием Леонтины ее руки снова развязали фартук и снова завязали его, о чем сама Леония не подозревала, и Леонтина успокоилась только тогда, когда на следующий день Леония была загипнотизирована, Леонтина заняла свое место и сказала: «Ну, что вы мне вчера сказали, то я и сделала. Какое глупое лицо сделала другая, когда я сняла с нее фартук! Зачем вы сказали ей, что фартук должен постоянно спадать? Мне пришлось снова и снова завязывать его спереди».

По поводу этого наблюдения Б. Сайдис пишет в согласии с мнением самой  Жанет:

«Как только это вторичное эго обретает самосознание и кристаллизуется в новую и независимую индивидуальность, оно иногда выходит наружу и принимает участие в событиях. Вторичная индивидуальность может ненавидеть, презирать и высмеивать первичную.  Эта глупая женщина говорит Леонтине о Леонии».

Иногда вторичная личность выражает яростный гнев по отношению к первичной или даже угрожает ей уничтожением. Профессор Жанет получила очень странное письмо от миссис В.

«На первой странице, – рассказывает он, – была короткая записка, написанная серьезным и почтительным тоном: пациентка писала, что она нездорова, в некоторые дни чувствует себя хуже, чем в другие, и подписывалась своим настоящим именем – У. На последней странице было нечто совсем другое, совершенно новый стиль. Мой дорогой сэр, – говорилось в письме, – я должна сказать вам, что Б. чрезвычайно раздражает меня; она не может спать; она плюется кровью; она вредит мне; я намерена убить ее; она надоела мне; я тоже больна. Ваша преданная Леонтина».

Если вы внимательно присмотритесь к этим замечаниям, то легко поймете, что это случай ошибочной идентификации. Как всем известно, в гипнозе можно внушить все, что угодно, в том числе и трансформацию личности, при которой загипнотизированный человек начинает копировать каждую деталь данной личности в соответствии со своим воображением. Одним словом, происходит своего рода суггестивная реперсонализация. Очевидно, что в приведенных примерах произошло то же самое. В первом случае речь идет о прямом внушении, что сначала Бланш, потом Адриенна; это не обязательно должна быть конкретная личность, это может быть и совершенно неизвестная Луизе личность, важно лишь то, что это новая личность, и в зависимости от того, как воображение Луизы представляет себе эту личность, она играет роль этой личности, с которой она связывает, в частности, истерические приступы;  В результате Луиза связывает с новой личностью вещи, которые были ей совершенно неизвестны, поскольку в данном случае речь идет о появлении воспоминаний из истерического сомнамбулизма.

В случае с Леонией, которая в гипнозе принимает имя Леонтина, речь также идет о внушении или аутосуггестии, согласно которым трансформация личности происходит одновременно с гипнозом.

Не следует забывать, что в упомянутых случаях мы имеем дело с истеричными личностями, которые чрезвычайно склонны к аутосуггестии любого рода. С этой точки зрения эти два, как и все другие подобные случаи трансформации личности, представляются легко объяснимыми. Во втором случае, помимо всего прочего, мы имеем приступы спонтанного истерического транса, в котором пациентка заново переживает все то, что было ей внушено или закреплено в ней аутосуггестией во время гипноза; она остается в роли новой Леонтины с определенным поведением по отношению к реальной Леони.

Короче говоря, все упомянутые явления можно объяснить внушением или аутосуггестией новой личности. Нет никакой необходимости предполагать постоянно существующее в человеке подсознательное или бодрствующее «Я», которое возникает в гипнозе и которое даже иногда должно вести себя враждебно по отношению к бодрствующей личности. С этой точки зрения пришлось бы также предположить, что в нас каким-то образом развиваются две противоречивые, иногда даже взаимно враждебные индивидуальности, одна из которых оказывается преобладающей в состоянии бодрствования, а вторая дает о себе знать в гипнозе или подобных трансовых состояниях.

В подтверждение того, что сфера подсознательного может достигать уровня сознательного и что на ее основе может развиваться вторая личность, приводятся также случаи истерического расщепления или, скорее, чередования личности, когда время от времени вместо нормальной личности появляется другая личность с новыми знаниями, новыми взглядами, привычками, наклонностями и т. д.

К ним относятся случай Фелиде X., случай доктора О. М., случай Боррута и Бошута, Хадисона и т. д., неоднократно описанные Азамом и ранее Мехшицем.

Эти случаи также служат доказательством того, что это были специфически истерические изменения личности. Возможна даже замена нескольких личностей друг другом. В случае с О. М. вместо одного человека мы находим двух, один из которых был «мальчиком», а другой – патологической личностью. В наблюдении за Боррут и Бошут мы сталкиваемся уже с пятью новыми патологическими личностями, которые сменяли друг друга.

Это в достаточной степени доказывает, что мы имеем дело с истерическим трансом или сомнамбулизмом, который сопровождает смену личностей. Истерия вообще является болезнью всех возможных привязанностей, инверсий личности и характера, и поэтому не стоит удивляться тому, что транс и сомнамбулизм обычно сопровождаются здесь инверсиями личностей, чего не бывает, например, при эпилептических трансах. Но доказывают ли эти аномальные случаи, что существует особое суббодрствующее «Я», которое лежит за порогом состояния бодрствования? Конечно же, нет. По крайней мере, нет ни одного положительного факта в пользу этого, но есть много фактов против.

Существуют также патологические состояния с реальным расщеплением «я», при которых у пациентов наблюдается как бы двойной поток мыслей, как будто их собственные мысли повторяются в их голове. Но эти патологические состояния имеют мало общего с предыдущими и на самом деле означают не два «я» у нормального человека, а патологическое расщепление единого «я» нормального человека.

В пользу наличия двух «я» у человека говорят и случаи автоматического письма, когда «суббодрствующее „я“ возникает без изменения первичного сознания». В этом случае, по словам Б. Сайдиса,

«два потока сознания идут параллельно друг другу, два Я сосуществуют.  Первичная индивидуальность вступает в прямой контакт с поднимающимся нижним, подсознательным эго.  Феномены, о которых я здесь говорю, замечает Б. Сайдис, – касаются фактов автоматического письма.

Когда автоматический писатель начинает свою деятельность за маленьким столиком, его перо сначала обычно делает только каракули; позже появляются буквы, цифры, слова, предложения, целые наблюдения. Проходит некоторое время, прежде чем подсознательное «я» отделится от бодрствующей личности. Постепенно подсознательное «я» выходит из состояния транса, начинает проявлять скрытые воспоминания, сначала невнятно, бессвязно пытается думать, собирает мысли, обретает некоторое самосознание, дает себе имя, становится разговорчивым, иногда предается размышлениям о метафизике и религии.