Взлёт и падение. Книга первая. На высоте.

Я, автор, напечатал это и мой компьютер не в силах «переварить» сию абракадабру тревожно замигал мне зелёным светом. И у меня возникли опасения: не «свихнётся» ли он, пытаясь понять ЭТО? Читатель, я ничего в этих документах не выдумал. Их выдумывали чиновники МГА и УГА.

«Свихнуться можно! – подумал Бек. – И я должен читать лётчикам эту галиматью?».

Дальше он читать не стал. Привычно нацарапал: изучено. И поставил дату и подпись.

К двум часам с грудой бумаг было покончено. Конечно, если бы он их все читал – не хватило бы и трёх дней. Несколько документов он отложил в сторону. Выражаясь библейским языком, отделил злаки от плевел. Плевел было много. А вот эти несколько -нужные, касающиеся непосредственно лётной работы. С ними ещё придется поработать. Всё остальное – утиль. Собрав их в охапку, отнёс начальнику штаба лётного отряда Чувилову. Тот сидел в своём кабинете и сосредоточенно рассматривал сетевой график подготовки и проверки лётного состава, который занимал поверхность двух сдвинутых канцелярских столов.

– Получи свою макулатуру, Чувилов, – нервно произнёс Бек. – Здесь есть работы, достойные республиканской психиатрической больницы. Всё изучил под роспись.

Начальник штаба оторвался от созерцания графика, стянул с носа очки и уставился на командира эскадрильи.

– Очки втираешь, Бек? Чтобы всё изучить – неделю надобно.

– Ты-то сам их хоть читаешь? Знаешь, что присылают нам из высоких кабинетов? Галиматью за руководящими подписями. Га-ли-мать-ю! – произнёс по слогам. – Куда идём, Чувилов?

Чувилов, старый лётчик, летавший ещё в золотой век авиации, лично знавший Марка Шевелёва, помнил времена, когда лётчиков уважали, прежде всего, за лётный почерк, за умение постоять за свой экипаж, за своё подразделение, а не за горы порождённых бессмысленных бумаг, печально улыбнулся:

– У меня три эскадрильи в отряде. Когда же мне твою галиматью читать. Здесь не читальный зал, а штаб лётного подразделения.

– Это не моя галиматья, – ворчливо произнёс Бек. – Лучше весь день летать, чем эту макулатуру трясти.

– Вот я и говорю, – продолжал Чувилов, соскучившийся по общению, – когда же мне твою галиматью читать? А галиматья она потому, что там, – ткнул он в засиженный мухами потолок толстым, словно разваренная сосиска, пальцем, – кому положено читать эти творения – не читает. А подписывает, не глядя, не вникая, что ему подсунут. И невольно сам посмешищем становится. Вот он, пафос-то! Поэтому всё это дерьмо до нас и доходит. Ну да лётчиков ведь надо как-то на скучных разборах развлекать. Э-э, – махнул он рукой, – уйди, Бек, не расстраивай меня. Брось свою макулатуру в шкаф и уйди.

Бек так и сделал. Вернувшись в эскадрилью, бросил взгляд на допотопные настенные часы. Они стояли. Он подтянул гирю, несколько раз раскачивал маятник – всё бесполезно.

– Когда ты этот хлам выбросишь? – раздражённо спросил своего начальника штаба, сидевшего за столом и сосредоточенно чего-то писавшего. – Когда?

– Не получится выбросить, – отвлёкся помощник от писанины, – они, командир, на тебе числятся.

– Ну и что? Они же времён гражданской войны.

– А хоть времён Куликовской битвы.

– Тогда спиши их, как и вот этот трёхногий стол, чёрт его возьми!

– Тоже не получится.

– Но почему? – Бек начал чернеть, что было первым признаком его раздражения и неудовольствия.

– Потому что списание производится один раз в год, в конце отчётного периода.

– Что за порядок такой? – ещё больше раздражаясь, воскликнул Бек – Тогда хоть со стены сними. Что он глаза мозолит. Обедать пойдём?

– Я попозже. Вот только график доделаю.

– И у тебя графики!

Начштаба поднял голову и уставился на своего командира. Он достаточно хорошо его знал, чтобы не понять, что, тот не в настроении.

– Э-е, Нурислам Хамзиевич, да ты забыл за месяц отдыха, что графики – основная наша работа. Вон же, все стены ими увешаны, потолок только свободный.

– Половину бы выбросить, – проворчал Бек. – Не нужны они, как и твои многочисленные журналы. В них логики нет.

– Логика, она, конечно, сильна, но проверяющие ещё сильнее.

– Не нужна нам половина бумаг, – упрямо возразил командир. – Мы должны, как чистильщики, их фильтровать, отсоединять, как говориться, злаки от плевел.

– А лучше бы вообще плевел не рассеивать, – согласился начальник штаба. – А ненужными бумагами мы проверяющим очки втираем. Потому что они и сами их не знают. Так легче и спокойней, – засмеялся помощник.

По пути в столовую Бек заглянул в пожарную службу аэропорта, где работал его друг, бывший лётчик. У него несколько лет назад загорелся двигатель на земле во время запуска. Экипаж сделал всё, что положено в таких случаях, но комиссия пришла к выводу, что виноват в возгорании всё-таки командир. Хотя бы потому, что сидел в кабине. Изрядно потрепав нервы, их отстранили от полётов и удержали какую-то сумму в счёт погашения ущерба. Восстанавливаться на лётной работе после этого он не захотел и ушёл на пенсию. Чего же испытывать судьбу дважды.

Друг сидел за столом и читал какую-то бумагу. Бек поздоровался и сел рядом. Из-за перегородки вышел откормленный заспанный кот и, понюхав ботинок Бека, презрительно фыркнул.

– Что, своего не признал? – спросил его Бек. – Обоспались все тут… пожарники. Ну, как дела? – повернулся к другу. – Пожары тушишь?

– Тушу, – скривился тот. – Сутки тушу, двое – дома.

– Так можно работать.

– Можно. Работа не пыльная, да бумаги вот заели.

– Да у вас-то какие бумаги? Нет огня – спи, есть огонь – туши. Всё предельно ясно и логично.

– Ясно, говоришь? Тогда вот, прочитай. Из управления прислали. Вот этот пункт пятый.

Бек придвинул к себе документ. Пункт пятый гласил: «Пожарному расчёту прибывать к месту возгорания не позднее, чем за три минуты до начала возгорания».

– Это как же так? – не понял он.

– А как хочешь, но за три минуты до начала пожара будь на месте. Вот и ломаю голову, как это делать?

– Ну и ну! – покачал головой командир. – Похоже, что из вас хотят сделать ясновидящих.

– Ты дальше читай. Вот: «С пустыми руками подходить к огню запрещается». А вот это в самом конце: «После того, как пожар ликвидирован, привести себя в исходное состояние».

Поговорив ещё минут пять, Бек направился дальше.

В столовой, вяло пережёвывая имеющей вид старой подошвы шницель, он ни на минуту не переставал думать о работе. Впереди было лето – самый напряжённый период в деятельности авиации. Все виды выполняемых работ многократно увеличивались. Они были на грани возможного, не хватало самолётов, не хватало лётчиков. Отменялись все отпуска и отгулы.

Вернувшись обратно, Бек ещё раз проштудировал отложенные документы, кое-что записал себе в огромную, словно амбарная книга, рабочую тетрадь. Потом сам «родил» несколько бумаг. Командир отряда Байкалов с утра ещё требовал сдать ему анализ состояния полётов и дисциплины в эскадрилье за истекший месяц. С ним он провозился минут сорок. Достав копию за позапрошлый месяц, переписал, поставив другие цифры и фамилии. Потом взялся за составление плана на месяц будущий. Так же прилежно переписав план месяца прошлого, поставил тоже другие цифры и фамилии. Он прекрасно знал, что все эти бумаги с планами соберут со всех эскадрилий ОАО, сделают сводный план, который ляжет на стол заместителя Боброва по организации лётной работы Заболотного. Тот подпишет его, и он благополучно отправится в архив, пока его не потребуют проверяющие. А в эскадрильях он тем более не нужен. У каждого командира есть специальный и нужный план – график лётной деятельности подразделения. По нему и идёт всё планирование.

После этого он подписал принесённые секретаршей полётные задания своим лётчикам на завтрашний день и утвердил, не глядя, несколько графиков, услужливо подсунутых ему начальником штаба. Затем принялся за составление конспекта для занятий ко второму туру АХР, самому сложному виду работ. Да этот период самый напряжённый и беспокойный. Полёты выполняются на пяти метрах. Тут глаз да глаз нужен. Секунду замешкался – и происшествие неминуемо. Он поднял голову на помощника:

– Ты график тренировок экипажей ко второму туру АХР когда мне сделаешь?

– Ты же его только что подписал. Да вон же он, под стеклом у тебя.

Бек чертыхнулся. В эскадрилью несколько раз заходили лётчики, вернувшиеся с утренних рейсов, что-то просили, что-то докладывали. Он сходу решал их вопросы, особо не вникая в суть, и делал отмашку рукой: не мешайте – занят. Кто-то отходил довольный, кто-то озадаченный. Кому-то он, поглощённый своими мыслями, отвечал невпопад, и человек тихо отходил, не решаясь настаивать, ибо знал: в гневе командир бывает крут. Правда, быстро отходит и не злопамятен. Ничего, они подождут. Это недолго.